Гарри знал ответ — потому что его не возбуждала ни одна из тех девочек, на которых показывал Рон, и ни одна из тех ведьм из журналов, которые приносил ему его сердобольный друг. Сначала Гарри думал, что так на него повлияли его первые неудачные отношения, и ему просто нужно забыть их. Потом решил, что после всех тех злосчастных приключений, которые были у него в Хогвартсе, эти стены просто не позволяют ему возбудиться. То есть нет, конечно, он дрочил наедине с собой в ванной старост, квиддичных душевых и за пологом своей кровати, но спать с кем-то — это совсем другое!
Слишком многие умерли в Хогвартсе, чтобы у него, Поттера, здесь на кого-то вставало — именно так считал всегда Гарри.
Но именно сейчас этот проклятый, ненавистный, чертов отвратительный Малфой доказал ему, что это не так! Потому что даже при том, что долбаный Хорек покушался на его задницу, от этого письма в штанах уже было слишком тесно, чтобы сомневаться в своей реакции.
Судя по всему, девочки не возбуждали Гарри просто потому, что они были девочки. Видимо, давно следовало посмотреть журналы о том, как один мужчина „рвет задницу“ другому. А еще лучше „распечатывает его, когда тот уже охрип от стонов, не в силах вытерпеть долгих ласк“. Ласк. Малфой что же, обещал ласкать его? Удовлетворять? Быть обходительным?
Они вообще все еще враги? Что тут, мать твою, происходит?
Все еще дрожащей рукой Гарри обмакнул перо в чернила и, сам не веря, что делает это, вывел на пергаменте очень кривую, очень размашистую надпись:
„Что бы ты сделал?“
Он попробовал сложить самолетик, но крылья никак не хотели нормально загибаться, и Поттер, нервно чертыхнувшись, просто сложил пергамент в четыре раза, перебросив на стол к Малфою.
Ответа не было долгих пять минут, и Гарри показалось, что это были самые длинные минуты в его жизни. Длиннее, чем когда он шел на битву с Волдемортом, или сидел сложа руки, не находя себе места от бездействия или… что-либо еще. Эти пять минут в ожидании письма от своего школьного врага, который должен был рассказать, как стал бы удовлетворять его, были самыми длинными.
И Гарри просто принял происходящее, как факт, решив бросить все и не задумываться о том, кто же из них здесь свихнулся.
Когда бумажная птичка прилетела к нему на стол, он какое-то время просто сидел, не в силах раскрыть ее. Казалось, что если он сейчас прочитает то, что написал ему Малфой, что-то оборвется, изменится, и пути назад не будет. Что именно изменится и куда именно „назад“ Гарри не знал, но рискнуть было очень страшно.
А потому, три раза глубоко вздохнув, он резко дернул журавлика за крылышки, бросаясь в этот омут с головой и больше не раздумывая.
„Много чего, Поттер. И, поверь мне, минет — это было бы самое банальное из того, чем я тебя наградил бы за смелость.
Я буду раздевать тебя, Поттер. Медленно, предмет за предметом. Пожалуй, единственное, что я оставлю на тебе — это твой львиный галстук. Ты когда-нибудь думал, насколько эта сексуальная часть гардероба? Уверен, что нет. Впрочем, я тебе еще обязательно покажу.
Но сначала я раздену тебя. Мантию — к черту. Ремень — тоже. Обувь — следом, я хочу, чтобы ты стоял передо мной босым, Поттер. За что я возьмусь следом? Ах, ну да, конечно же. Рубашка. Рубашка со множеством пуговиц, которые можно очень. Медленно. Расстегивать. Но лучшее в ней — не пуговицы, а ты сам. Твоя смуглая кожа, постепенно открывающаяся мне, и с каждой расстегнутой пуговицей я смогу погладить все больше твоей груди. О, я видел тебя в душевых — к твоей груди хочется прикасаться, тебя хочется лапать не хуже, чем некоторым озабоченным идиотам хочется лапать сиськи. Но сиськи развлечение для идиота. А твоя грудь, Поттер — для настоящего эстета. Крепкая, гладкая. Ты молодец, что убираешь волосы. Я бы гладил тебя, лишь вскользь задевая твои соски, обходя их настоящим вниманием. Чуть касался бы пальцем, скользил сверху ладонью и продолжал ласкать твою грудь, разминая плечи. Что там у нас с рубашкой? Ах, ну да. Она висела бы у тебя за спиной на запястьях и, надеюсь, ты понимаешь, что не мог бы ее снять без меня?
Хм, что там осталось еще на тебе, мой босой грифф? Брюки? Ты хочешь, чтоб я занялся ими?“
— Черт возьми, да! — хрипло вдохнул Гарри и, испугавшись собственного голоса, тут же огляделся.
Нет, до него все еще всем не было никакого дела. Слагхорн увлекся каким-то рассказом из своей юности, как-то связанным с их зельем, Гермиона, недовольно хмурясь, листала конспекты Рона, а рыжий уныло мешал свое зелье, цветом абсолютно идентичное с зельем Гарри. Никогда Поттер еще не был так рад, что на последнем курсе его друзья сильно увлечены друг другом. Хотя их увлеченность явно не такая, как хотелось бы Рону.
К черту! Сейчас у Гарри есть свое увлечение, которое заставляет его дыхание сбиваться, живот сладко сжиматься, а член болезненно упираться в слои ткани под мантией.
О чем только Хорек думает?! Он сам понимает, что пишет? Это все совсем не похоже на издевательство! Но меньше всего Гарри хотел, чтобы неожиданно свихнувшийся Малфой сейчас опомнился и вернулся к своим оскорблениям.
Да и сам Гарри, кажется, окончательно свихнулся, потому что в здравом уме просто не мог написать: „Да, пожалуйста, сними их!“.
Ответ на удивление не заставил себя долго ждать.
„Ты такой нетерпеливый, Поттер, но ты помнишь, что правила здесь задаю я? Впрочем, я обещал, что тебе понравится — и тебе понравится.
Хорошо, так и быть. Оставим рубашку на месте, верно? И хотя мне очень нравится развлекаться с твоей грудью, стоит идти дальше. Дай только мне время хорошенько вылизать твои соски и прикусить их пару раз, когда они набухнут достаточно, чтоб приятно и твердо упираться в язык. Ты никогда не думал о пирсинге, Поттер? Уверен, тебе бы пошло колечко в одном из них. Но не увлекайся, пожалуйста — одного будет достаточно.
Брюки. Ты ведь уже на взводе, да? Бедный маленький девственник. Тебя кто-нибудь уже трогал здесь? Нет? Вот и я не буду спешить. Сейчас мне нужны твои… ноги.
Мои руки скользят с твоих плеч по груди на бедра и ниже, пока я опускаюсь перед тобой на колени. Ты можешь сейчас ликовать, Поттер, но, поверь мне, все это я делаю только для своей победы.
Я веду раскрытыми ладонями по твоим ногам, прощупывая тугие мышцы, сжимая бедра и икры, чтобы соскользнуть на внутреннюю сторону и направиться вверх. Ты ведь будешь послушным мальчиком? Когда я потребую от тебя расставить ноги шире, ты же сделаешь так, как я прошу? Тогда я смогу гладить тебя здесь, снизу, все еще не касаясь твоего члена, но прощупывая сквозь одежду яйца и скользя дальше, к твоей заднице. Тоже такая крепкая и такая упругая. Я буду мять ее и ласкать столько, сколько мне захочется, и у тебя не будет сил меня остановить.
Брюки все еще на тебе, ты помнишь, Поттер? Брюки на тебе, а я уже трусь о твой пах щекой. Ткань школьных штанов — не слишком-то эротично, но я чувствую под ней твой напряженный член и, зная, что будет дальше, хочу продлить удовольствие.
Наконец я их расстегиваю и тяну вниз.
Как ты там, Гарри? Еще держишься на ногах?“
Гарри в последний момент успел подавить разочарованный стон, прикусив губу. Чертов Малфой! Останавливается на самом интересном месте! На том месте, когда он, Гарри, уже вовсю дрочил бы, если б только не был в полном классе! И то, что Хорек назвал его по имени… почему это так хорошо?
„Уже нет!“ — быстро написал Поттер и принялся ждать ответ.
„Не угадал.“
Так начиналось новое письмо спустя всего несколько минут.
„Ты все еще стоишь, потому что я не разрешал тебе падать к моим ногам. А еще, потому что я вжимаюсь лицом в твою промежность, обняв руками твои ноги и придерживая за задницу. Ты не можешь упасть, мой грифф, я держу тебя.
И сейчас, когда я отпущу, ты все еще должен держаться на ногах. Ради меня. Понял?
Думаю, что да.
Итак, брюки. Они уже внизу, на щиколотках, верно? И, — хочешь сюрприз? — твои никчемные хлопковые белые трусы мальчика-девственника там же. Так что, угадай, к чему я прижимаюсь лицом теперь? Верно.
Смотри, Гарри, я перед тобой на коленях, но именно я контролирую ситуацию. А значит, сила на моей стороне. Но, спорим, ты не хочешь сейчас быть сильным? Уверен, тебе уже чертовски надоело быть героем. Ты уже спас этот мир и теперь можешь побыть просто слабым маленьким девственником, о котором есть кому позаботиться. Я позабочусь о тебе.
Я уверен, что мне понравится запах твоего члена. И я уверен, что он у тебя такой же красивый, как и ты сам. Знаешь, мне и самому хочется уже взять его в рот, пустить за щеку, обвить языком, но я еще не насладился всеми ощущениями. Я хочу провести по нему кончиком носа, наслаждаясь твоим запахом, потереться щекой, чувствуя исходящий от него жар, прикусить губами, проверяя его твердость. Знаешь, где сейчас мои руки? Спорим, не угадаешь? Впрочем, одна и впрямь все еще здесь, рядом, на твоих яйцах. А точнее твои яйца в ней, и я могу играть с этими шариками, перекатывать их в ладони, мять, гладить большим пальцем и выжимать из тебя сладкие стоны. Но вторая рука тянется к твоему лицу, к твоим желанным губам. Ты же знаешь, что от тебя требуется? Пососи мне пальчики, Гарри, и я сделаю тебе по-настоящему хорошо. Только не халтурь и поработай язычком хорошенько, я не хочу причинить тебе лишней боли. Уверен, что ее было достаточно, а сейчас время удовольствия.“
Гарри сдавленно выдохнул и резко обернулся, взглянув на Малфоя. Тот сидел за своим столом, сгорбившись, и не смотрел на него. Все эти слова про боль, про заботу, про то, что Гарри красивый — Хорек… Драко же увлекся, верно? Поттер был абсолютно уверен, что он не хотел раскрываться до такой степени, что он случайно написал все это, слишком возбужденный, чтобы в достаточной степени контролировать каждое свое слово. А значит все это правда. И Малфой правда не хочет больше причинять Гарри боли, и он и впрямь, как никто другой понимает, как Поттер хочет наконец отдохнуть от всех этих восторженных фанатов и побыть по-настоящему слабым.
Выходит, они уже совсем не враги?
„Больше - нет, “ — с удивившей его самого уверенностью ответил мысленно Гарри и решительно взялся за перо.
„Оу, знаешь, Малфой, мне никогда не хватало запонок. Кажется, рубашка упала. Упс.
Но в этом же есть свои плюсы, верно? Теперь я могу держать тебя за запястье, пока облизываю твои пальцы. Пока скольжу по ним языком, обвиваю, щекочу и представляю, что позже верну тебе услугу, точно так же дразня куда более чувствительное местечко.
У тебя очень красивые пальцы, Малфой. Я никогда не хотел об этом думать, но сейчас не могу отрицать — они великолепные, тонкие, длинные. Я буду сосать их и покусывать, вылизывать и щекотать до тех пор, пока ты не остановишь меня.
И руки, знаешь, их же две… Ты не обидишься, если я буду гладить тебя по голове свободной рукой? У тебя потрясающие волосы, Малфой. Они такие мягкие, я так давно это знал, но теперь, когда мы не деремся, и я не хватаюсь за них со всей этой глупой злостью, я могу ласкать их, перебирать, наслаждаться…
Я в твоих руках, Драко. Что ты сделаешь со мной дальше?“
Гарри аккуратно сложил самолетик и отправил его на парту Малфоя, краем глаза наблюдая за ним. А потому он видел, как Драко колеблется, как медленно тянется к пергаменту, как осторожно разворачивает, словно имеет дело с какой-то опасной хагридовской тварью, как скользит взглядом по строчкам… А затем — как резко выдыхает, вскидывается и стреляет в Гарри недоверчивым, растерянным взглядом, как быстро облизывает губы и хватается за перо.
Журавль, который на этот раз приземлился на парту Поттера, был помятым и неаккуратным. Таким же, как и сбившийся, прыгающий на этот раз почерк Малфоя.
„Ты свихнешься от собственных криков, чертов Поттер! Я затрахаю тебя до потери сознания, но перед этим высосу насухо! Я оближу каждый дюйм твоего проклятого, прекрасного тела, и ты будешь мечтать только о том, чтобы я быстрее тебе вставил!
Но ни черта подобного, Поттер! Я буду тебя очень долго и очень хорошо растягивать, до тех самых пор, пока не смогу раскрыть твою задницу достаточно, чтоб заглянуть через нее в твою сраную душу! Я уверен, что она уже ушла у тебя именно сюда!“
Гарри показалось, что сердце его сейчас не выдержит, что оно так безумно колотится, что сейчас выскочит через рот, и он умрет тут же, на месте, с бешеным стояком в штанах и последними мыслями об одном только чертовом Драко Малфое, и о том, как он трахает его пальцами.
„И я все это тебе позволю.“
Шалея от собственной смелости, осторожно вывел Поттер, прикладывая всю свою силу воли, чтобы не начать дрочить под столом. А затем, перекинув просто сложенную в несколько раз записку за стол Драко, повалился на стол, прижимаясь разгорячённым лбом к прохладной столешнице.
— Гарри, что это?! — окрик Гермионы показался Гарри раскатом грома, и он подскочил на своем месте, с ужасом думая, что его подруга как-то узнала о том, чем он тут занимался и, возможно, даже видит сквозь ткань мантии то, что творится в его штанах.
— Ч-что? .. — невнятно пробормотал Гарри, получше натягивая под столом мантию на колени и не краснея только потому, что покраснеть еще больше было просто невозможно.
— Что у тебя с зельем, Гарри?! Урок уже скоро закончится, а у тебя… у тебя…
Она возмущенно хватала ртом воздух, и Гарри, наверное, посмеялся бы над ее забавным выражением лица или, быть может, испугался бы, но все, что он испытывал, было облегчение.
Поттер выдохнул и тоже взглянул на свое бурое зелье.
— Ну… я…
Тут подруга снова обратила на него внимание и, качнувшись вперед, прижала руку к его лбу.
— Что с тобой, Гарри? Тебе плохо? Ты весь горишь! Почему ты никому не сказал?!
— Я… ну… — начал было мямлить он, спешно соображая, что бы соврать, но было уже поздно.
Гермиона уже вовсю давала объяснения профессору Слагхорну о его болезненном состоянии и тот, сочувственно охая, бросал на своего любимого ученика тревожные взгляды. Закончилось все тем, что Гермиона на пару с профессором почти вытолкали его из класса, так что все, чего добился сам Поттер — это уверил их, что сумеет самостоятельно дойти до мадам Помфри.
На самом деле он не против был бы смыться с урока пораньше, если бы не Драко. Чертовски обидно было так обрывать переписку! Не говоря уж о том, что Гарри по-настоящему хотел, чтоб они встретились сегодня на Астрономической Башне, но вдруг это был уговор про драку, и для того, до чего они дошли в переписке, нужно было договариваться отдельно?
Или, еще хуже, вдруг Драко передумает?
Это была ужасная мысль, потому что уж кто бы и мог передумать, так это Гарри. Это его собирались трахать — и это он был девственником! И к тому же, на минуточку, вовсе не геем! Ну, по крайней мере, до сегодняшнего урока зельеварения. Потому что на данный момент Поттер ни капли не сомневался, что все это время возбуждение нужно было искать среди парней, а не пышногрудых девиц.