– Почему вы не скрыли тот факт, что Итачи жив?
– Подумай сам, чем это чревато. Во-первых, Данзо всё продумывает заранее. Наверняка он уже придумал способ забросить «удочку». Мне не хотелось бы нарываться на гнев Учихи, учитывая, каким он может быть в ярости. Если бы Саске узнал о случившемся от кого-то со стороны, то я уже никогда не смог бы вернуть его доверие. Кроме того, Итачи безумно хотел этой встречи, несмотря на то, что он больше всех знает о жестокости и подлости Данзо. Этими двумя руководит отчаяние. Я не мог остаться равнодушным.
Джирайя уверенным движением подливает мне в стаканчик ярко-зеленой гадости. Потом, немного подумав, достает из дальнего шкафа узкую коробочку с особенными сигаретами неизвестной марки.
– Не курю, – сразу отнекиваюсь я. Естественно, бесполезно. Мое неубедительное лепетание сейчас не имеет веса даже в моем собственном разуме. Я точно не курю? – Он меня прибьет.
– Саске сейчас не до тебя, – успокаивающим тоном домашней сиделки вещает Элифес, всовывая мне сигарету в свободную руку. – Давай-давай. Сначала выпил, потом вдохнул.
– Мне нельзя. У меня насос стоит. Я же под наблюдением врача.
– Сейчас ты под моим наблюдением, и пока не докуришь, я тебя отсюда не выпущу.
Второй глоток абсента куда более ощутим, чем первый. Чиркает зажигалка и я, с неуклюжестью юного курильщика, пытаюсь вдохнуть едкий дым. Гадость-то какая…
– Чего морщишься?! Знаешь, сколько одна такая штука стоит?!
– Слава богу, нет, – хриплю сквозь кашель. – Что случилось с Итачи? Как он выжил? Вы знаете?
Густое дымное облако рассеивается и, наконец, выражение лица Джирайи становится серьезным.
– Он рассказал мне далеко не все. То, что с ним произошло, это тщательно спланированная месть. Данзо, он же, тварь, как шахматист. Никогда не убирает фигуры с поля, пока не будет уверен, что они полностью отыграли партию. Он может довести тебя до грани, до самого безумного поступка, но сохранит жизнь, потому что жизнь в его глазах единственно ценная штука. И разве он не прав? Фигуры могут пригодиться в любой момент, и чем их больше, тем интереснее игра. Так знай же, чем бы он ни угрожал, какие бы слова не говорил, ты или кто-либо еще в этой партии не умрет. Саске, твои друзья, твои знакомые, фанаты и недруги, они все – ценные фигуры. Есть только одно «но». В подчинении у Данзо имеются люди, мнение которых может расходиться с его собственным. И практически каждый из них ведет свою собственную игру на стороне, а уж какое отношение к пешкам у этих господ – совсем другой разговор…
От слов Джирайи по спине бегут мурашки. Чтобы хоть как-то успокоить себя и мурашек, снова делаю небольшую затяжку. Да, все-таки, это моя первая и последняя сигарета в жизни. Как можно безостановочно этим дышать? Это ж испытание похлеще жизни с Учихой…
– Это я знаю не понаслышке. С чего все началось? Откуда растут корни конфликта?
– Долгая история, малыш, – кажется, в голосе старика звенит сожаление. – Когда-то было время… мы понимали друг друга. И начинали мы с одной тропинки, но, как видишь, пути разошлись. Данзо был одним из тех, кто, научившись проворачивать неплохие трюки, пытался своровать кошелек у каждого встречного. Он избрал для себя путь афериста и очень скоро нашел единомышленников, таких же фокусников без мечты, жаждущих наживы. Ты просто представить себе не можешь, сколько трюков и обманных схем у него в запасе, сколько людей пострадало от этих хитроумных махинаций. Со временем схемы стали детальнее, подельники – серьёзнее и умнее, суммы крупнее, обманы масштабнее. Как видишь, это позволило ему сколотить целое состояние и пропихнуть всех «своих» на руководящие посты. Синтагма – это даже не место и не группа головорезов. Это скопище очень опасных людей, способных обмануть кого угодно. Это сеть, в которой подвязано не меньше сотни ядовитых пауков. И… знаешь, не в обиду тебе сказано, я понимаю, почему Данзо стал интересен именно ты. Ни Саске, ни кто-либо другой… не смог бы сделать того, что можешь сделать ты. Твой потенциал, твоя энергия совсем иного уровня.
– Лучше бы я был посредственным существом, – немного расслабившись, откидываюсь на спинку дивана. – Эта «особенность» приносит одни беды.
– Мне хочется верить, что он ошибается в тебе. Что твоя светлая сторона, не контрастна темной. Мне страшно подумать, что этот огромный потенциал можно использовать как на стороне добра, так и во зло, как бы пафосно не звучало. Мне просто хочется тебе верить. Верить тебе и в тебя тоже.
Джирайя замолкает и подливает новую порцию алкоголя нам обоим. Я не спешу опрокидывать в себя новую порцию – от сигареты поверх абсента меня и так неплохо развезло.
– Мне тоже хочется верить… в то, что он ошибается.
– Хочешь сказать, ты сам не понимаешь, где подвох?
– Иногда мне кажется, что внутри сидит чудовище, способное на всё. Особенно сильно это проявляется, когда происходит что-то вроде… – медленно киваю в сторону двери. – Как бы я хотел сейчас вытрясти из Данзо правду о том, что он сделал с Итачи! Всю, до последнего факта. Это желание такое сильное, что я мог бы даже… я мог бы стать таким, как он. Я мог бы расставлять ловушки и капканы, ломать судьбы. Если бы меня заставили убить ради Саске, я бы это сделал, не задумываясь. Никакой моральный выбор не может оправдать подобное. Смешно ли, что вывернись история наизнанку, рука ведьмака и иллюзиониста-тени дрогнет, а моя, рука волшебника – нет?
– Ты говоришь так, основываясь на том, что уже пережил. Но, Наруто, в каждом человеке есть хорошее и плохое, согласен? Проблема лишь в том, фигурами какого цвета ты собрался играть.
– В шахматах нет плохих и хороших. Есть только две стороны, мы ведь уже говорили об этом? Почему мне так хочется оказаться поперек всего этого, на третьем поле, вне игры? Почему мне хочется быть не черным и не белым, а вообще оранжевым? Притом… оранжевой королевой. Короли, они только на одно поле ходят…
Джирайя добродушно хохочет, салютуя мне стаканчиком.
– Ты уже в говно, парень. Можешь поспать на диване, пока эти двое не разгребут мусор своей жизни. Боюсь, это долгий и мучительный процесс.
Кое-как ткнув истлевшей сигаретой в пепельницу, с удовольствием валюсь на жесткие декоративные подушки.
Почему-то вся нестерпимая тяжесть куда-то испарилась.
И слава богу.
***
– Наруто? Эй… алкоголик. Ты спишь? – наполненный усталостью голос Саске пробивает сквозь сумбурный сон о качелях. И несмотря на явно разбитое состояние, я нахожу в себе силы возразить.
– Я не алкоголик, понял? Я пил с кем-то и не по своей воле, это не считается.
Кое-как разлепив веки, обнаруживаю Учиху около своей головы, уперевшегося подбородком в жесткий край дивана.
У него красные глаза, опухший нос и такой вымотанный видок, будто несчастный несколько недель блуждал по далеким пустыням, а потом вдруг наткнулся на пчелиный улей. Прямо посреди Сахары.
Зато глаза горят огнем, вот-вот что-нибудь рядом воспламенится.
– Поехали домой?
– Может быть, хочешь остаться?
– Нет уж. Хватит на сегодня.
– А где Итачи?
Услышав имя брата, Саске слабо вздрагивает. Еще не привык.
– Ему тоже нужен перерыв. Он вымотался похлеще моего… да и Джирая устроил беспредел. Старикан напился в доску. Так что сейчас самое время бежать, пока целы.
Почему-то мне кажется, что Элифес на то и Элифес, что очень хорошо притворяется. Ну да кто знает, что у этого старого черта на уме.
– Прости за то, что мне пришлось скрыть от тебя правду.
Саске хмурится, но почти сразу расслабляется и даже позволяет себе слабую улыбку.
– Спасибо. Будь я один, я бы сошел с ума.
– Саске…
– Что?
– Ответь не задумываясь, ладно? А будь жизнь похожа на шахматы, какие фигуры ты бы выбрал: черные или белые?
Немного помолчав и окинув меня пристальным взглядом, Учиха отвечает тихо, полушепотом:
– Белые. Когда играешь белыми, никто не ждет подвоха.
Вот же он, простой и понятный ответ. Никто не ждет подвоха от белой фигуры, просто потому, что она белая. Цвет доверия, чистоты, мира – лучшая из иллюзий, самый восхитительный фокус. Цвет, который отсутствует в палитре Данзо, ублюдочного художника-коллекционера.
Неужели он хочет отдать мне эту корону?
Неужели он действительно видит меня в роли своей самой необычной пешки?
Неужели Данзо хочет сделать меня своей идеальной иллюзией? Я – просто часть его реквизита, совсем как платок или карты…
И мое мнение тут не имеет никакого значения.
– Наруто? – Саске садится напротив, осторожно берет мою ладонь в свою. – Тебе плохо?
– Я вдруг понял, что со мной не так. Благодаря тебе. Благодаря Итачи. Я все понял, Саске. Теперь я знаю…
Мы в ловушке. Никто не сможет этому сопротивляться – даже Джирайя до сих пор не может покинуть пределы клетки. Но самое интересное не это…
Игра еще даже не началась. Всё, что со мной происходило раньше, лишь прелюдия, подготовка, репетиция.
Мы только выставлены на поле.
И, боюсь, Итачи – последняя играбельная пешка. Теперь начнется что-то ужасное. Я чувствую это.
Что бы я не сказал, что бы не сделал, какое бы решение не принял. Ни одно мое слово не имеет никакого веса.
Это фокус ради фокуса. Иллюзия. Обманка. Что будет дальше – может решать только Игрок.
И, к сожалению, это совершенно точно не я.
========== О розовом закате, росе и поднебесной ==========
Странно. Вроде бы мы возвращаемся домой, но я не чувствую прежнего спокойствия. Если раньше оставалась хотя бы иллюзия свободы, независимости, то теперь я сам же её уничтожил, позволив Джирайе дорисовать белые пятна в картине происходящего. Это было глупо. Очень в моем стиле, не правда ли?
Саске ведет машину осторожно – он устал, старается быть предельно внимательным, но все равно периодически проваливается в свои мысли и перестает следить за дорогой. Благо, на дворе уже ночь: фонари раскрашивают влажный асфальт огненными пятнами, вдалеке расплываются серые многоэтажки, сияя квадратами-окнами в мягкой тьме и машин намного меньше, чем днем. В лицо бьет поток свежего воздуха, влажного и капельку стылого, осень на дворе, как-никак.
Перед отъездом Джирайя сунул бумажку с сотовым фокусника, который поможет нам освоить огненные фокусы. Это будет интересное знакомство, и мне не терпится начать учиться чему-то новому. Надо отвлечься, надо забыть об опасности и отдаться тому, что получается лучше всего.
Я хочу наслаждаться жизнью, пока есть такая возможность. Наслаждаться близостью, отношениями, сценой и работой. Могу себе это позволить, так ведь? Пока не случилось ничего ужасного, пока не сделан первый ход. Хотя, кто знает, может быть и это меня не остановит? Может быть, надо упереться рогом и всегда оставаться на плаву, на виду, чтобы противостоять?
Хотел бы я иметь власть подобную власти Джирайи. Была бы возможность спихнуть всю работу на кого-то еще, чтобы после со спокойной душой и стаканом дорогого алкоголя в руке наблюдать, чем дело кончится. Хотя старик давно потерял запал и желание бороться с всеобъемлющей сетью Данзо. А есть ли у меня этот самый запал? Хочу ли я подвергать опасности всё, что мне дорого?
Нет, само собой, вернувшись сюда, я уже сделал выбор. А навестив Данзо в его кабинете – бросил камень в опасного противника. Но ведь еще не поздно решить, хочу ли я стоять под копьем, когда терпение этого старого хмыря лопнет? Могу ли я действовать иначе, не напролом? Могу ли искать лазейки, чтобы добиться желаемого?
Наверное, даже если я решусь, то не найду подходящего пути. Или мне придется пройти по головам близких людей…
– Приехали.
Саске тихо выдыхает и касается моей шеи холодной ладонью.
– Тебе надо зарядить «сердце».
Точно. Я уже успел подзабыть об этой обязанности. Хорошо, что резервный заряд позволяет мне забывать. Жаль, что он не бесконечный.
– Наруто… слушай…
– Что? – вытащив из кармана зарядку, поворачиваюсь к Саске. В свете одного-единственного тусклого фонаря он выглядит как призрак, ладно я хотя бы их уже не боюсь.
– Можно мне?
– В этом нет ничего интересного, – пожав плечами, протягиваю тонкое белое устройство с лампочкой, напоминающее электронный термометр, только большего размера. – Ты даже ничего не заметишь.
– Сегодня ты делал это только один раз? А если он отключится?
– Внутри есть небольшой резервный заряд для подобных случаев. Создатель понимал, что человек может попросту забыть о том, что внутри него находится насос для сердца. Но резерв нельзя использовать постоянно, это опасно.
Саске берет с ладони зарядку и, пересев чуть ближе, наклоняется к моей груди.
– Неприятно думать, что эта штука может быть опасной.
– Издержки. Лучше так, чем ходить подключенным напрямую к аккумулятору.
Учиха осторожно расстегивает молнию куртки, а затем и толстовку, хотя в этом нет особой необходимости. Бинты отсутствуют – шов едва заметен и заживает, по словам медсестер, очень быстро.
– Ты чувствуешь что-нибудь? Чувствуешь, как он работает?
Наклонившись к ключицам, Саске медленно проводит зарядкой над моей грудью. Раздается писк, сигнализирующий о том, что сигнал пойман и устройство готово к работе.
– Держи так.
– Долго?
– Около минуты.
– Хм…
Мы недолго молчим, прежде чем я собираюсь с силами, чтобы ответить.
– Куренай-сенсей говорила, что я не должен ничего чувствовать. Ничего, кроме легкого дискомфорта во время активной физической работы. Но мне постоянно кажется, что внутри что-то давит, распирает легкие. Это не мешает им работать, как и сердцу, но немного… настораживает что ли.
– А вдруг что-то не так?
– Нет, всё должно быть хорошо. Одна из медсестер упоминала – впечатлительные люди говорят, что даже «слышат» аппарат, хотя это невозможно.
– Уверен?
Учиха без предупреждения наклоняется еще ниже и прижимается ухом к моей груди. Вот бы хоть раз поверил на слово, а.
Бессмысленно путаюсь пальцами в его растрепанных волосах, вбирая ощущения, как губка. Страшно представить, что творилось в этой больной головушке несколько часов назад. Да и что творится в ней сейчас – та еще загадка.
– Слышишь что-то?
– Между ударами… перестук. И всё.
– Ну вот, говорил же, ничего интересного. Тебе надо отдохнуть, Саске. Пойдем в дом.
Мы не спеша вываливаемся из машины, вместе подходим к двери. Зачем-то обмениваемся взглядами на крыльце. Очень хочется знать, что он сейчас чувствует. О чем думает, что его беспокоит. Но спрашивать напрямую не вариант – надеюсь, что Учиха сам все расскажет, когда посчитает нужным.
– Наруто, – неожиданно напряженный голос бьет по нервам. – Здесь кто-то был. Посторонний. Замок закрыт на два оборота.
Мы снова переглядываемся, прежде чем переступить через порог. Усталость Саске и моя рассеянность отходят на второй план – мы крадемся сперва по коридору, откуда Учиха заглядывает на кухню, затем так же осторожно идем в сторону зала, стараясь не перегонять друг друга и не шуметь. В нашем доме был кто-то. А может быть, есть до сих пор. Посторонний.
От одной мысли внутри всё холодеет. Что он тут делал? Искал? Вынюхивал? Или кто-то пришел за нами?
Опасения рассеиваются, когда я натыкаюсь взглядом на любимую оранжевую стену. Больше она не пустует. Лишь убедившись, что поблизости нет никакой опасности, включаю свет и застываю в нелепой позе, с прижатой к выключателю рукой.
Устройство зарядки в кармане начинает истошно пищать, сигнализируя о том, что скорость ударов перешла через нежелательную границу. Саске касается руки, потом слабо дергает меня к себе за плечо, но я вырываюсь из цепкой хватки и двигаюсь в сторону стены.
Кто-то повесил на нее три картины.
На первой – россыпь ярко-желтых и алых мазков и белое сияние солнечного диска. На второй тонкая капля, повисшая на краю огромного алого цветка. На третей изображены пятна облаков, видимые сквозь красивые осенние ветки. В уголке каждой картины замысловатая подпись «Хабанеро».
«Розовый закат», «Роса» и «Поднебесная».
Это картины моей матери.
В памяти всплывает один из самых чудесных дней – все были дома, вместе, в отличном расположении духа. Мы с папой наблюдали за тем, как рождалась «Поднебесная», подкалывая маму насчет аккуратности. Она вся, с ног до головы, была вымазана в голубой краске. И когда у неё не получилось создать нужный эффект кистью, мама начала рисовать облака пальцами. Мы были заворожены, но смущались признать это и прятали восхищение за смехом и улыбками. Когда мы окончательно ее достали – оба получили палитрой по голове. В тот же день, вечером, я подслушал один интимный разговор – отец спрашивал, о чем она думала, когда рисовала эту картину…