- Будет так, как я захочу.
Айзек кивает, быстро, заполошно, жмурясь от близкого, но никак не наступающего оргазма, выгибается под чувственными прикосновениями, обеими руками вцепляясь в сидушку, подставляя тело мягким касаниям ладони и острым, чувствительным прикосновениям ногтей, оставляющих на коже слабо-розовые росчерки.
Питер прижимается лицом к сладко пахнущей шее, жадно вдыхая аромат молодого, невинного и им же возбужденного тела, ласкает мальчика настойчивее, чувствуя ладонью ритмичную мягкую пульсацию, сбивает темп, заставляя подростка стонать, просить, шептать его имя, и слушает его голос, уже через пару мгновений накрывая его губы своими, впитывая каждый стон, каждую неразборчивую просьбу. Айзек стонет тоньше и жалобней, порывисто обнимая мужчину за шею, и Питер чувствует его дрожь, пронизанную желанием и доверчивостью, чувствует его запах, становящийся острее, мускуснее с каждым движением руки. Мальчик кончает с громким, полным удовольствия, почти ошарашенным стоном, сильно сжимая пальцами волосы мужчины - оргазм проходится по его мышцам множеством коротких, быстрых спазмов, и Хейл на несколько мгновений закрывает глаза, думая о том, как мальчишка будет сжиматься под ним, кончая, только этим выталкивая в наверняка головокружительный оргазм.
Подросток продолжает тихонько постанывать, пока Питер вытирает его и свою ладонь стоящими рядом с кассой салфетками, облизывает покрасневшие губы, с ленивым, томным удовольствием отвечая на поцелуй. Хейл осторожно прикладывает ладонь к синяку на ребрах, забирая все еще беспокоящую школьника боль. Айзек забавно краснеет - пятнами, - когда застегивает свои джинсы, порывается что-то сказать, но Питер тихо, шутливо рычит в ответ, не сдержавшись. Мальчишка то ли не удивляется, то ли не обращает внимания, улыбаясь в губы мужчины.
- Мне пора идти, - виновато шепчет через несколько минут ленивых, дополняемых короткими, влажными поцелуями, почти невинных ласк.
Питер медленно кивает, еще раз проводя носом вдоль одуряюще пахнущей шеи, мягко гладит изогнутую спину, чувствуя, как волк с ума сходит от чувственной хрупкости оказавшегося в его когтях тела, нехотя отстраняется, встряхиваясь, и, ровно глядя в мутноватые еще, довольные глаза подростка, медленно, почти удивляясь сам себе, проговаривает:
- Запиши мой телефон. Я приду, если буду тебе нужен.
Айзек отвечает долгим, задумчивым взглядом, кивая. Записывает дважды - в мобильник и в тетрадь по экономике.
***
Питер задумчиво наблюдает за отъезжающим от бара подростком - от мальчика снова начинает разить страхом, и волку это определенно надоедает. Запах страха не должен исходить от выбранного им человека, хищник должен уметь защитить его, и Хейл знает, что сможет - остается только убедиться в том, что это действительно нужно, что мальчишка не накручивает сам себя.
Проследить за Айзеком несложно, Хейл примерно знает, куда ехать, и, оставив машину там же, куда в прошлый раз подвозил подростка, дальше идет пешком, ориентируясь на знакомый звук мотора. Мальчишка проходит в дом, и оборотень тихой, незаметной в почти полном отсутствии освещения, тенью, подходит ближе к стене здания, прислушиваясь. Хвала обостренному слуху - в деталях расслышать разворачивающийся в стенах дома скандал удается легко.
Айзек отвечает коротко и резко, иногда тихо, болезненно охая: “В баре”, “Нет, в школе я не был”, “Пап, я пришел как обычно”, “Нет, я никуда не ходил”. Отец отвечает ему долго, пространно, зло - Питер чувствует исходящую от мужчины беспричинную ярость, осознание своей силы и власти над не смеющим ему противиться сыном, удовольствие от причиняемой боли. Все это бесит, будит плохо себя контролирующего альфу, будоражит волка, застит кровавым маревом глаза, но Питер сдерживается, ждет. Ждет, когда Айзек звонко вскрикивает, судя по шороху одежды, оседая на пол, сдерживается, когда слышится звон бьющейся о стену посуды, ждет, когда мальчишка тихо ойкает, сдерживая рыдания. Когти оставляют глубокие царапины на стене, когда подросток начинает кричать - отчаянно, безнадежно, захлебываясь слезами, а когда он начинает хрипло, еле слышно голосить “Не надо, пожалуйста, я не хочу”, глаза альфы наливаются алым, почти сразу, впрочем, угасая - голос подростка затихает.
Оборотень обходит дом кругом, прислушиваясь - глухие удары руками об металл перемежаются хриплыми, еле слышными криками. Питер почти догадывается, что происходит.
Отец отпускает Айзека через час - Хейл продолжает сидеть у той стены, у которой слышимость лучше. Мальчишка шепчет еле слышное “Извини”, “Я понял”, “Я не…”, получает еще один удар, похоже, по лицу, и замолкает.
Питер обдумывает выстроившийся в голове далеко не изящный, но вполне действенный план.
========== Часть 10 ==========
У преднамеренного убийства холодный привкус металлического прута. У хорошей, желательно стайной, охоты - привкус теплой, солоноватой крови и запах палой листвы, вне зависимости от того, в какое время года стая охотится. У убийства нет какого-то определенного, присущего ему запаха, но есть неизменный привкус холодного металла - отзвук холодной расчетливости, с которой оно совершалось. У конкретно этого убийства есть еще и привкус собственной крови - две пули впиваются в плечо назойливыми мухами, не способными причинить реального вреда, но раздражающими, доставляющими неудобство.
Отец мальчишки, по всей видимости, наслышан о бродящих у города диких кошках, и решил, что тридцать восьмой калибр его от них спасет. Пожалуй, даже горному льву это не стало бы достойной помехой, а уж обратившемуся альфе - тем более. Зверю нужно целиться в голову, вообще, нужно целиться в зверя, а установка “главное выстрелить в противоположную от себя сторону” - плохой спутник в таких ситуациях.
В глазах мужчины, из рук которого падает пистолет, зверь видит неверие и ужас, запах страха - запах добычи, - бьет по обонянию кузнечным молотом, и хищник, недавно остановленный двумя выстрелами, снова бросается вперед, упиваясь собственной яростью, беспомощностью жертвы и маслянистым, густым запахом чужого страха.
Первый удар приходится по груди - когти без труда вспарывают кожу и мышцы, проламывают грудную клетку, но до сердца не достают, только раздирают одно легкое, отчего из горла мужчины доносится булькающий хрип. Альфа, насыщается чужой агонией, удовлетворяя ярость чужой болью, рассматривает льющуюся кровь, пропитывающую светло-зеленую рубашку. Чувствует абсолютное удовлетворение, вспарывая вторым движением горло еле дышащего мужчины. Всего два удара когтями обрывают работу сердца, и выработка адреналина прекращается, а его запах рассеивается в ночной тишине темных улиц.
Мальчишка сейчас в баре, разливает по стаканам виски и пиво, мечтательно рассматривает картинки в электронной книжке - многослойные разноцветные коктейли в высоких, мудреной формы, бокалах, - днем у Питера была мысль о том, что нужно бы отправить подростка на какие-нибудь годные барменские курсы, - ждет своего альфу, и, как и всегда, боится возвращаться домой, наверняка снова прикрывая кисти рукавами совершенно не идущей ему рубашки.
Кровь впитывается в землю, зябкий ночной ветер заставляет траву на заднем дворе дома ходить волнами, вообще, ночь, кажется, будет холодной, несмотря на то, что весна уже в самом разгаре. Альфа отступает все дальше и дальше, одним прыжком перемахивая через невысокий забор, обращается, когтями выцарапывая пули из плеча. Придется ехать домой, переодеваться - Питер смотрит на мобильник, высвечивающий начало двенадцатого. Впрочем, мальчишка все равно его дождется - Хейл в этом уверен.
Раздумывать о моральных аспектах произошедшего, взвешивать “за” и “против” - бессмысленно, волк вполне доволен содеянным, человек тоже не чувствует никакого беспокойства - сознание необращенного оборотня представляет собой слишком запутанный клубок человеческих и животных мыслей, если пытаться отделить их друг от друга можно свихнуться по-настоящему. Оборотень и не обязан мыслить или поступать как человек.
***
Айзек действительно ждет - красивое, со слегка неправильными чертами лицо освещает радостная улыбка, стоит Питеру переступить порог уже пустующего бара. Стакан виски вместо приветствия - мальчишка улавливает усталость мужчины, робко улыбается, прикрывая глаза густыми пушистыми ресницами, когда Питер перегибается через стойку, касаясь его губ своими. Это даже не поцелуй, это просто “здравствуй, Айзек”, произнесенное прямо в приоткрытые губы. Подросток впивается кончиками пальцев в барную стойку, вдыхая эту фразу, прогоняя ее по легким, насыщая ею, как кислородом, кровь, и сладко жмурясь от ее отголосков, мягким пьянящим дурманом ударивших в голову.
Питер внимательно смотрит на его руки, игнорируя попытку спрятать ладони под стойку, перехватывает узкое запястье, наклоняясь, медленно и с удовольствием проводя губами по длинным тонким пальцам, по припухшим, сбитым костяшкам, собирая еще хранящийся на них привкус крови. Айзек, кажется, даже не дышит, послушно подавая вторую руку. Альфа кладет обе его ладони на барную стойку, пару секунд любуясь контрастом бледной кожи и темного дерева, но не задает вопроса, которого Айзек ждет, и на который совершенно точно не хочет отвечать. Хейл просто произносит:
- Тебе нужна какая-нибудь заживляющая мазь, - Питер действительно не разбирается в этом аспекте фармакологической индустрии - зачем бы ему?
Школьник густо краснеет, мотая головой - темного золота кудряшки прилипают к мгновенно вспотевшему лбу, и еле слышно отвечает:
- Бесполезно.
Питер пожимает плечами, выпрямляясь, обхватывает обеими руками стакан, задумчиво разглядывая его содержимое.
- Я прочел книгу, про которую ты говорил, - мальчик снова неловко и украдкой улыбается. - Льюиса.
- И как тебе?
- Мне… понравилось. Захотелось прочитать что-нибудь еще, что вызывает подобные эмоции, - вопросительный взгляд серо-голубых глаз заставляет мужчину невольно улыбнуться.
- Я подумаю, что тебе посоветовать.
- Классно, - подросток улыбается шире, более открыто, не отводя взгляда. Питеру определенно нравится его улыбка.
Айзеку тоже нравится улыбка мужчины - всегда слегка ехидная, и самую малость самодовольная, нравится взгляд, в котором не отражается привычной уже, и от того почти ненавистной Айзеку жалости. Лейхи часто жалеют взглядом - “бедный мальчик, такой худой, бледнющий, работает ночами”, - и эти взгляды заставляют все внутренности сжиматься в рвотном позыве. Будто бы его ощупывают холодными, мертвыми пальцами этой безразличной жалости, оставляют отпечаток, ослабляя, не давая выбраться из этого состояния, забирая все силы. В глазах Питера Айзек не видит жалости, в них есть что-то другое, незнакомое, переплетение сильных эмоций, которым мальчишка никак не может подобрать определения. И уверенность - много уверенности, и во взгляде, и в движениях, в жестах, в словах. Айзека гложет любопытство, которое он, впрочем, не спешит удовлетворять - вопросы в любом случае не сложатся красиво, а краснеть, и смущаться собственной несвязности мыслей подростку совсем не хочется.
Мальчишка чуть вздрагивает, чувствуя прикосновение ладони к щеке, невольно прижимается, жмурясь. Оборотень чувствует усталость мальчишки, и единственное о чем жалеет - что ночь парню предстоит бессонная, да и еще, скорее всего, в полицейском участке, откуда его отпустят к утру, взяв несуществующие телефоны несуществующих родственников, обещание появляться раз в месяц в участке, и очередные лживые показания насчет разбитых рук. Полгода до восемнадцати - служба по делам несовершеннолетних не станет возиться с почти взрослым парнем, у которого есть работа, пусть и не вполне легальная, у которого есть жилье, и, как Питер понял, право на отцовский бизнес, приносящий хоть какой-то, но доход. Скорее всего - дадут льготу на оплату счетов, да отстанут от школьника.
- Ты засыпаешь, - Хейл усмехается, когда Айзек медленно, нехотя открывает глаза, но не убирает руку, к которой мальчишка прижимается щекой.
- Сегодня была тренировка, - медленно проговаривает, давя зевок.
- И какой теперь вид спорта считается приоритетным в школе? - Питер все-таки убирает руку, делая еще глоток виски.
- Лакросс, - Лейхи пожимает плечами, облокачиваясь на стойку рядом с мужчиной. - Я в нем не слишком хорош. Ну, как и во всем остальном, что касается учебы, если честно.
- Ты же неглупый парень, - Питер хмыкает, качая головой.
- Ну и что, - школьник качает головой. - Просто… неинтересно, знаешь.
Хейл отставляет недопитый стакан, поворачиваясь к подростку, улавливая будоражащий аромат возбуждения, усиливающийся с каждым осторожным выдохом через приоткрытые влажные губы.
- Можешь остаться на ночь здесь? - Питер бы предложил мальчишке и свою постель, но вопрос этот - чистая формальность, потому что ответ заранее известен. Подросток предсказуемо качает головой, сутулясь, прогибает спину, сильнее опираясь на локти и невольно приподнимая бедра - слишком провокационная поза, чтобы оставить ее без внимания.
Мужчина обходит барную стойку, подходя к следящему за ним краем глаза подростку. То, что позы Айзек не меняет, наводит на мысль, что и принята она не случайно. Питер проводит руками от напряженных плеч к пояснице, слегка сжимая пальцы под выступающими дугами ребер, успокаивает сбивающееся от происходящего дыхание, не отводя взгляд от покорно выставленного напоказ загривка - кусай, помечай, делай своим - инстинкты одинаковы у всех хищников. Ладони соскальзывают на бедра, оглаживая плотно обтянутые темной грубой джинсой ягодицы, Хейл прижимается к ним пахом, не пытаясь скрыть от мальчишки своего возбуждения. Айзек тихо стонет, цепляясь пальцами за край стойки, выгибается сильнее, неловко разводя ноги шире, дрожит от прикосновений рук к голой коже, когда Питер приобнимает его, прижимаясь грудью к спине, и проводит ногтями по напряженным чувствительным соскам.
- Не думаю, что ты готов к тому, чего просишь, - Айзек чуть ли не скулит, выгибаясь под мужчиной.
- Готов, - еще и находит в себе силы спорить, несмотря на то, что голос срывается до хриплого шепота, и Питер даже не видя лица мальчишки знает, что губы у него чуть дрожат.
- Ложь, - Хейл слышит неуверенность - не в голосе, в ритме бьющегося под ладонью сердца, - не торопись. Никогда не торопись там, где дело касается тебя и твоих ощущений. Любая боль накладывает неизгладимый отпечаток на сознание, а я не хочу причинять тебе боль.
Мальчишка мотает головой, выгибаясь сильнее, и ложится щекой на стойку, перехватывая руки мужчины, опуская их на свои бедра. Альфа глушит торжествующий рык, все еще стараясь трезво оценить ситуацию. От выгибающегося под ласками стягивающих с него одежду рук подростка этого ожидать совершенно точно не приходится, но и контроля над собой становится невозможно мало, когда под ладонями оказывается голая кожа - разгоряченная, гладкая, бледная, на которой остаются следы даже от несильного прикосновения.
Подросток дрожит, нервничает, но боится отказать - хищник усмехается про себя, еще раз оглаживая гладкие, худощавые бедра, и обнимая мальчишку обеими руками. Айзек интуитивно понимает, что ему собирается сказать мужчина, разворачивается лицом, настойчиво отталкивая руки Питера, упирается ладонями в его грудь, заставляя сделать шаг назад, и резко опускается на колени - все это занимает не больше пары секунд, и Хейл подчиняется каждому движению мальчишки скорее от неожиданности, изумленно глядя на макушку сосредоточенно расстегивающего его ремень парня.
- Айзек…
Мальчик не поднимает взгляда, расправляясь цепкими пальцами с ремнем и джинсами, невзначай будто оглаживая легкими прикосновениями натянувшую ткань белья плоть.
Питер не останавливает его, потому что с той решительностью, которой разит от юноши, можно брать города. Хейл осторожно откидывается на стоящие позади полки, мысленно оценивая их устойчивость, и оставшись вполне удовлетворенным результатом, опускает одну руку на курчавую золотистую макушку, ободряюще поглаживая, мягко толкаясь бедрами навстречу горячему влажному рту. Неумелость окупается старательностью, неловкие прикосновения зубов - виноватым взглядом из-под длинных ресниц. Припухшие покрасневшие губы однозначно лидируют в списке самых соблазнительно-пошлых видений на памяти Питера.