- Как прикажешь, - тем же насмешливым тоном отвечает ему Оксана.
Женщина встает, небрежным движением плеч сбрасывает накинутую рубашку, заводит руки за спину, явно намереваясь расстегнуть лифчик. К ней бросается Лидка, хватает за руки. К командору подбегает Тарас, умоляет не позорить сестру. Какую-то реплику бросает Володя, какую – не слышно, видно только, что Лидка подбегает к нему и начинает что-то объяснять, топает ногой. Тарас бежит к Оксане, принимается сердито выговаривать ей. Лидка подбегает к Командору, принимается стыдить его… Вновь Тарас и Лидка меняются местами…
Сейчас Олег явственно видит: Оксана, Володя и он сам совершенно спокойны. Ева смотрит на все происходящее с осуждением и любопытством. А вот Лидка и Тарас явно в истерике … Почему?..
- К чему мне это все сегодня пригрезилось? Может, из-за близости к тому месту, где все и произошло. Кстати, все это случилось тринадцатого августа, на тринадцатый день похода, если считать от дня отъезды из Москвы. Господи, и здесь тринадцать, – Олег наконец-то сумел преодолеть охватившее его благодушное любопытство и рассердиться на нелепость сна. – Что за чертовщина. Хватит копаться в этой чуши, хватит. Жалею я, что ли, что не выпорол тогда Оксану? Не только не жалею, но рад этому. И благодарен Лидке и Тарасу: удержали от такой идиотской выходки. Все, ставлю на точку и запрещаю себе впредь думать об Оксане, о той злополучной переправе. У меня есть заботы поважнее, чем эти глупости. Началось или не началось половодье?
Олег достал из непромокаемой сумки несколько листков, конспективную запись сообщенных Кузьмой сведений об этом районе, в том числе и о половодьях в этих местах, принялся перечитывать их, вспоминая и свой разговор с Кузьмой. К сожалению, записал он тогда не все, только непосредственно относящееся к задуманному маршруту. А сейчас они идут другим путем. Надо припоминать, что говорил Кузьма и об этих местах. А ведь говорил. И именно тогда, когда речь зашла о весеннем паводке.
«Как правило, половодье начинается постепенно, набирая силу в течение недели, а то и полутора, - говорил тогда ему Кузьма, перелистывая свое досье по этому району. – И у тебя будет пять-шесть дней для того, чтобы уйти из ловушки. Уходить можно и вверх, на водораздельные хребты, и вниз: пока река Ивовая заливает свою широкую и плоскую долину, ее можно перейти: течение не быстрое, глубина не более семидесяти сантиметров. Но не промедли: как только Ивовая зальет свою долину, и скорость течения и глубины начнут быстро нарастать. Если ты к началу половодья переправишься через ручей Туманный, то тебе вообще ничего не страшно. При любом раскладе оттуда надежные выходы.
Необычное половодье, когда пришедший с юга мощный грозовой фронт разом вызвал стремительный подъем воды во всех ручьях, было в начале девяностых. Тогда в этих местах погибло одиннадцать туристов: двоих унес ручей Коварный, еще трое сгинули в истоках реки Обманной, пытаясь найти выход на дорогу. А шестеро попали в ловушку ручья Заячий. Спасатели смогли добраться до них только через три недели. Спасатели, профессионалы. Да и те пошли только потому, что жена руководителя попавшей в беду группы настояла и посулила хорошие деньги. Ты же помнишь, какой бардак царил в те годы. А руководитель этот разбогател еще в Горбачевские времена, потому женщина денег не жалела. Потом выяснилось, что двигало ей желание побыстрее прибрать к рукам наследство. Не устраивал ее вердикт о пропаже без вести. Богач это, кстати, был классным, с большим опытом горным туристом. И группа у него подобралась сильная. На Памир не раз ходили. В эти же горы отправились как на прогулку, рассчитывая отдохнуть на Туманном озере, порыбачить. А обернулось-то бедой.
В этом гиблом месте вот что происходит. Стремительно поднимается вода в Заячьем и особенно в Бурном. Как ты знаешь, эти ручьи соединяют два пояса скал, один вверху, высотой метров сорок, а другой ниже, непосредственно над долиной Ивовой реки. Вот этот второй, представляющий собой скальный гребень, и создает ловушку. Высота его со стороны Ивовой метров сто, в противоположную сторону метров тридцать. И вот перед этим гребнем образуется озеро. К тому же, как раз под водоразделом Заячьего и его безымянного притока, течет подземная река. Приток этот вытекает из мощного фирна[3], который в действительности заполняет провал, ведущий в подземную реку. И при катастрофическом половодье этот фирн за трое-четверо суток исчезает. Вместо него дыра размером метров шестьдесят на пятьдесят и глубиной не менее тридцати. Усугубляется бедствие тем, что с разделяющей верховья Заячьего и Бурного вершины идут потоки воды с камнями. Все это установили по рассказам единственного уцелевшего в той круговерти. Впрочем, уцелевшим его считать нельзя, даже до станции его не донесли, умер на третий день от гангрены. Три открытых перелома, да в полевых условиях это стопроцентный летальный исход.
По рассказам очевидцев, в том числе и туристов, попавших в этот переплет, я попытался восстановить и проанализировать погодные условия, приведшие к этому катаклизму. Получилась вот какая картина. Ранняя весна, предпосылки раннего же половодья. Но май начинается с похолоданья: устойчивые минусовые температуры, обильные снегопады. В середине мая с севера надвигается влажный северный фронт: в этих местах такие тучи и летом беременны снегом. Холодный и важный воздух провоцирует образование плотной ледяной корки, снижающей интенсивность таяния почти до нуля. В последних числах мая с юга, навстречу ему, стал надвигаться теплый и столь же влажный фронт. В ту злополучную весну фронты схлестнулись южнее железнодорожной линии, вот у этого узла хребтов. Счастье, что в эпицентре людей не было. Но и севернее железнодорожной линии они натворили бед. Часов семь по всей округе бушевала гроза. Ну а в эпицентре вакханалия длилась более трех суток...»
Кузьма замолчал. Казалось, он еще и еще раз переживает это стихийное бедствие, видит гибнущих людей...
«Но такое явление маловероятно, - наконец, вновь заговорил Кузьма. – Почти невероятно. Как я уже тебе сказал, такое половодье было в начале девяностых. А до этого… Из всех моих собеседников только старый путевой обходчик вспомнил, что о таком половодье слышал от своего деда. Мол, тогда тоже гибли здесь люди. Но произошло такое тогда, когда дед этого старика был мальчонкой, лет, этак, сто назад, если не более…»
- Что ж, выходит, что такая катастрофа бывает раз в столетие, - тихо проговорил Олег. – Будем надеяться на теорию вероятностей. Жаль, что не догадался посмотреть перед отъездом реальную погоду в этих краях.
Он докурил сигарету, сладко зевнул и полез в палатку…
Утро следующего дня было хотя и пасмурным и холодным – ночью заиндевел тент и замерзли лужи, но без дождя и тихим. Ветер, наигравшись за ночь, стих совсем. Первым делом Олег осмотрел ноги обеих женщин: знакомый врач, порекомендовавший ему эти бальзамы, не подвел, и ожог и растертые раны не просто затянулись, поджили. Первые два часа шли бодро. Но вскоре в ущелье вползло облако, видимость ухудшилась, женщины то и дело спотыкались, падали. Впрочем, пока шли хотя и не быстро, но без особых происшествий, придерживаясь русла притока ручья Студеного. Правда, Катя оборонила часы, и Олегу пришлось возвращаться. К счастью, нашел он их легко: часы упали в воду возле самого берега. Сложности начались с выходом на снежник: сначала не удержалась Катя, упала, поехала вниз. Олег бросился ей на помощь, подхватил женщину, удержал ее. «Черт, - подумал он. – Как же некстати эта наледь. Хорошо хоть лопата с собой. А ведь была мысль оставить ее на станции. Мол, невысоко пойдем».
Олег оставил внизу Соню, велев ей все вещи переложить в один рюкзак, а сам повел Катю вверх. Выйдя на каменную осыпь, он пристроил рюкзак понадежнее, усадил Катю на большой плоский камень так, чтобы та не могла сорваться, и пошел за Соней. Когда они преодолели две трети снежника, женщина вдруг вспомнила, что оставила примус. Олег тихо чертыхнулся, довел Соню до Кати и пошел вниз, отклонив все просьбы Сони разрешить ей самой исправить оплошность…
- Сонечка, а тебе не кажется, что женщина все сочинила? – вдруг спросила Катя, когда уходящий Олег скрылся из виду.
- Какая женщина? Что сочинила? – переспросила Соня, не поняв, о чем завела разговор подруга.
- Ну, та, что пугала нас на командной тусовке. Черт, не запомнила, как ее зовут. Помнишь, она уверяла, что Олег всех новеньких женщин зовет телками, придирается к ним, а одну даже выпорол, раздев догола перед всеми. Ой, я даже вспомнила, как ту бедняжку звали. Оксана.
- Вот ты о чем. Как звали рассказчицу, ты и не могла запомнить. Она же себя не назвала. Да и другие не рвались с нами знакомиться. Одна только Ева тогда с нами и поговорила, и рассказала немного. А так в памяти осталась одна сумятица. Им-то хорошо, они все друг дружку знают, не раз ходили вместе в походы. Так что от тех дней в памяти остались только Ева, Маша, хозяйка дома, да еще Олег. И то потому, что он верховодил. Даже с племяшом Виктора Денисовича и его невестой мы толком познакомились позже. У Северовых они вообще с нами не общались. А чего это ты вспомнила ту женщину, ее рассказ?
- Соня, если бы россказни этой женщины были бы правдой, быть нам уже поротыми, - выпалила Катя.
- Вот ты о чем, - задумчиво проговорила Соня. – Может, ты права и неправа одновременно.
- Это как?
- То, о чем нам рассказала та женщина, относилась к походам, в которых новенькие женщины были в меньшинстве. Команда, разумеется, целиком на стороне своего Командора. Почему бы и не дать волю своим низменным порывам? Впрочем, как раз низменного в Олеге не ощущается. И не только низменного. Он не только не придирается, но и спускает нам все наши огрехи. А их – надо честно признать – меньше не становится.
- Не становится, - вздохнула Катя. – Хотя и стараемся.
- А если уж судить по совести, подружка, - усмехнулась Соня. – То мы с тобой заслужили порку еще до отъезда.
- Это почему?
- Ложью своей. Должны были еще в Москве, когда встретились втроем , честно сказать Олегу, какие мы туристки. А мы спокойненько испортили ему отпуск. Разве о таком походе думал Олег?
- Не о таком, - согласилась Катя. – Но у нас-то другого выбора не было. И потом. Нам же обещали, что Олегу все расскажут, объяснят.
- А на деле ничего не рассказали, не объяснили.
- Но это не только наша вина.
- Но и наша тоже. Так что Олег вправе выпороть нас.
- Не хочется быть поротой, ой, не хочется, - вздохнула Катя. – У тебя-то хоть опыт есть, тебя отец порол. А для меня это будет впервые. И не сопливую девчонку будут пороть, а взрослую женщину. И зачем только мы пошли в этот поход. После того, как мы услышали от той женщины о порке Оксаны, надо было отказаться.
- И чтобы мы делали? Ты же сама сказала, что иного выхода у нас не было.
- Не было, - вздохнула Катя. – А может, та женщина все придумала? Чтобы нас напугать.
- Ой, хочется в это верить. Так хочется. Я ведь тоже уже не сопливая девчонка.
- Соня, но если та женщина не солгала, не сочинила, а у Олега, как мы с тобой понимаем, есть все основания нас выпороть, почему он до сих пор этого не сделал?
- Может быть потому, что нас двое, а он один. Можем дать отпор. Или, обидевшись, заявить, что уходим. И что тогда? Олегу придется отвечать за нашу гибель. Нужно ему это? Кстати, и порка Оксаны – если вся эта история не вымысел – была в самом конце похода. Чтобы женщина могла одна дойти, добежать до станции.
- Но мы же с тобой не убежим, - порывисто возразила подруге Катя. – Стиснем зубы, снесем все, но не убежим. Из-за наших дочерей. Если мы погибнем, то девочек ждет наш путь, наша судьба. А мы этого не хотим. Так ведь, Соня?
- Все так. Только Олег этого не знает. Он же не знает, что у нас есть дочери, вообще ничего о нас не знает. И мы о нем ничего не знаем. Катя, ну зачем ты затеяла этот разговор?
- Ты же рассказывала, что не только тебя, но твою маму твой отец порол. Рассказывала?
- Да, рассказывала. Ну и что?
- Ты знаешь, как себя вести… Ну, как поступить так, чтобы все это не было столь унизительным, чтобы… Ну, чтобы само наказание было меньшим.
- Вот ты о чем. Так сразу бы и спросила. Так вот, подружка, ни в коем случае нельзя молить о прощении, снисхождении, плакать, просить пожалеть. Это только раззадоривает. Надо спокойно сказать, что да, виновата, наказывай. Такое поведение, наоборот, расхолаживает желающего тебя выпороть. Затем быстро раздеться и лечь на живот. Тогда же, кроме попы, ничего видно. А после порки быстренько натянуть на себя что-нибудь. Хорошо, что мы ночнушки взяли. Хотя Олег нам за них выговорил. Поняла?
- Поняла. Та женщина, ведь тоже говорила, что Олег раззадорился, когда Оксана стала молить его о пощаде. Так что смирюсь и покорюсь. Хотя и противно.
Катя вздохнула и, смущенно посмотрев на Соню, достала из косметички сигареты. Соня тоже вздохнула.
- Ладно уж, покури. И мне дай сигарету. Они закурили.
- Катя, - тихо проговорила Соня. - Мне уже дня два мнится, что наша встреча – судьба. И что не случайно в этих горах мы оказались втроем…
- Если уж честно, и мне кажется все это неслучайным, – вздохнула Катя, нервно затягиваясь. – Словно кто-то всесильный ведет нас, подталкивая даже к провинностям. А вдруг это и впрямь так, а? Мне этой ночью родители приснились. Они мне и раньше снились, только смотрели на меня с жалостью, виновато. А в этот раз они улыбались, радовались за меня. Может, и впрямь впереди нас ждет светлая полоса. Хотя… Нас-то двое, а Олег – один. Так что судьба – для одной. А второй что делать?
- А мне чудится – для обеих, - чуть слышно проговорила Соня. – Или для тебя такое неприемлемо?
- Более чем приемлемо, - усмехнулась Катя. – Расставаться с тобой я не хочу. Да и девочки привыкли к тому, что у них две мамы, мама Соня и мама Катя, что они сестры. Как их разлучить. Но это только наше желание, наша мечта. Нет, разлучать их нельзя. И нам самим не разъединиться. Почему нельзя нам обеим стать его женами?
- Хорошо бы. И ходить вместе в горы. Олег, мы и девочки. Но это всего лишь наше желание, - задумчиво молвила Соня. – Примет ли его Олег? Не отшатнет ли его от нас наше жуткое прошлое? Но вдруг…
- Эх, как же все странно и сложно, - вздохнула Катя. - Ладно, я на пару минут отлучусь.