<p>
Цицеро неожиданно выглядит много лучше, чем последние семь месяцев, решает Тиерсен, слегка притормаживая в дверях. Темно-рыжие волосы собраны в хвост, тонкий черный джемпер обтягивает шею и грудь, и он смеется, крутя намотанные на запястье четки. Тиерсен удобнее перехватывает кейс, втягивает воздух – немного больше, чем надо для одного вдоха – и идет вперед.
– Привет, – он улыбается Джохару, и тот поворачивает голову, такой же домашний и немного растрепанный, как всегда. Он стянул капюшон своей потертой парки и греет руки о чашку с кофе. – Я смотрю, Беркович еще жив, – Тиерсен отмечает походя, и Джохар со смешком потирает свою густую пушистую бородку: они с Альвдис пару недель назад азартно поспорили, что она найдет одного насолившего Семье еврейского бутлегера меньше, чем за месяц. В случае ее выигрыша Джохар обещал сбрить свою бороду, в случае его – она острижет свою косу. Тиерсен следит за этим пари с легким интересом: даже у разъехавшейся по стране и миру Семьи есть время для маленьких, почти домашних развлечений.
– Привет и тебе, друг, – Джохар щурит зеленые глаза и двигается, освобождая место. – Да, Беркович покамест живет и здравствует не хуже нас. И я даже знаю, где. Но она не знает, – он смеется.
– Хорошо ему, – Тиерсен садится и кивает Цицеро. Цицеро кивает ему в ответ; его взгляд нечитаем, вроде не агрессивен, но вроде и не доброжелателен. – Давайте сразу тогда к делу, – Тиерсен не хочет неловкого молчания и передает свой кейс Джохару. – Держи. Здесь документы и деньги, остальные вещи в машине. Да… Можно мне пива? – он касается локтя официантки, проходящей мимо их столика.
– До двенадцати только кофе, – та отвечает, но не с обыкновенной для официанток прохладцей, а даже со слегка виноватой улыбкой.
– Пожалуйста, – Тиерсен устало улыбается ей в ответ. – Я ночь был за рулем, не могу даже видеть кофе.
Официантка мнется пару секунд, но улыбка на ее лице становится шире.
– Ладно, я посмотрю, что можно сделать.
– И мне тогда тоже, – сразу капризно требует Цицеро.
– Да, если это не будет неудобно, можно еще одно для моего друга? – Тиерсен старается проявлять всю вежливость, на которую способен после бессонной ночи, и прикрыть ей наглость Цицеро. Хотя он уже и не обязан это делать, ему все равно неудобно промолчать.
Официантка бросает на Цицеро короткий взгляд и с легким раздражением прикусывает губу.
– Хорошо, – она кивает и уходит. Тиерсен знает, что когда они попросят счет, на обратной стороне будет записан телефонный номер. Еще он знает, что никогда не позвонит по этому номеру, хотя и мог бы, и это наверняка было бы не так уж плохо. Но ему лучше не множить ни неловкие ситуации, ни подозрения.
– А она хорошенькая, – походя замечает Джохар. – Жалко даже, что живая, – добавляет тихо и смеется себе под нос.
– Ага, – Тиерсен кивает, не слушая. – Так вот, я сейчас передохну и занесу вещи вам в номер, а потом сразу обратно в Лион.
– Даже на денек не останешься? – спрашивает Джохар, а Цицеро все крутит четки, смотря в стол.
– А что мне тут делать? – Тиерсен пожимает плечами. – С работой вы и сами справитесь.
– Все тебе работа да работа, – Джохар усмехается. – Это же Альпы, друг. Люди сюда обычно отдыхать едут. Серьезно, ты не думал о том, чтобы провести тут пару выходных? Отдохнешь в сауне, перепробуешь местный бар, прокатишься на лыжах? Ты же вроде как любишь лыжи.
– Не слишком, – Тиерсен качает головой.
– Как так? Да постой, вы же всегда ездили на Рождество кататься… – Джохар обрывает себя на полуслове.
– Раньше. Теперь что-то не хочется, – Тиерсен на секунду задумывается, сколько еще времени его будут преследовать такие неловкие мелочи. "Вы ведь… ты ведь приедешь к нам на Рождество?", "Кстати, не спросишь Цицеро… а, нет, ладно, сам позвоню и спрошу", "Да, Цицеро вроде… то есть тебе это нравится, так?".
– Действительно, Джохар, что ты к нему пристал? Хочет катиться в свой Лион – пусть катится! – тем временем на лице Цицеро недовольное выражение. Тиерсен чувствует агрессивные нотки в его голосе и не слишком понимает, зачем бы так себя вести при их первой за семь месяцев встрече, но не хочет ссориться и не поддается на провокацию.
Официантка тем временем приносит пиво, Цицеро ставит стакан просто так, Тиерсену – на салфетке. Через прозрачное дно видны чернила, и Цицеро смотрит на них ревниво и зло. Но Тиерсен знает – эта ревность не к нему, а к официантке, эгоцентричная ревность: Цицеро не понимает, почему с тем, от кого он ушел, кто-то может флиртовать, а с ним нет. Тиерсен знает об этом, но никак не препятствует разрастающейся в Цицеро злости.
– А Раффаэле сейчас в Лионе? – ядовито и резко спрашивает Цицеро как раз тогда, когда Тиерсен делает глоток.
– Нет, – Тиерсен спокойно сглатывает и отвечает. – Он еще в Париже.
– А. Да. В нашей квартире? – Цицеро поднимает брови.
– В моей квартире, – парирует Тиерсен, не особо желая продолжать разговор.
– Да-да, в твоей квартире, которую мы выбрали, – Цицеро закатывает глаза.
– И за которую я платил и плачу, – отрезает Тиерсен. – Цицеро, мы тысячу раз это обговорили еще тогда, зачем ты сейчас поднимаешь эту тему? Ты сам не захотел жить там и отдал мне ключи, – швырнул в лицо.
Цицеро упрямо молчит в ответ – как же он кричал тогда – и сверлит Тиерсена взглядом.
– Так, парни, может, вам поговорить вдвоем? Я бы пока за вещами сходил, – Джохар чувствует почти черное напряжение за столом.
– Нет, – отрезает Цицеро, отворачиваясь наконец.
– Не надо, – одновременно с ним отвечает Тиерсен.
– О'кей, – Джохар прихлебывает кофе, но напряжение никуда не девается. Он сидит еще немного, болтая остатками на дне чашки, и все-таки поднимается. – Ну, хотя бы отлить схожу, – говорит в ответ на вопросительные взгляды.
Когда Джохар уходит, Тиерсен чувствует, как его плечи слегка расслабляются. Нет, дело совсем не в Джохаре, и он точно не виноват, просто самому Тиерсену неловко выяснять отношения при друзьях. Неловкость. Ощущение, с которым он почти смирился.
Он прилично глотает пива и думает, что нужно что-то сказать. Цицеро пялится в окно, теребя четки.
– Ты хорошо выглядишь, – у Цицеро слегка дергаются зрачки в ответ на это, и он поворачивает голову. – Ну, в смысле, сегодня, – продолжает Тиерсен. – Тебе так идет. Я видел вас в пекарне, – он благоразумно не говорит о фотографиях, которые ему периодически приносили, – ты тогда был в коричневой тройке и очках. Выглядело, если честно, ужасно, как будто это и не ты совсем. Такой дохрена старый, женатый и уставший. Но сегодня совсем другое дело, – Тиерсен заканчивает сбивчиво. Он проклинает все сказанное, это ужасно, ужаснее не придумаешь, но, видит Мертвый Бог, он не мог лучше начать разговор.
– Я и есть дохрена старый, дохрена уставший и даже дохрена женатый, – жестко говорит Цицеро, но его взгляд, привычно обрамленный черным карандашом, скоро смягчается и даже становится любопытным. – Постой-постой. Это что… Тиерсен следил за Цицеро, да? – он слегка наклоняет голову.
– Ты о чем?
– Да-да, точно! Тогда, в пекарне, Тиерсен следил за Цицеро! – это почему-то приводит маленького итальянца в восторг, которого Тиерсен совсем не разделяет.
– Это все еще моя любимая пекарня, – говорит он резко. – Я показал ее тебе и, представь себе, до сих пор туда хожу.
Улыбка на лице Цицеро гаснет. Как будто он вовсе не хотел обвинить Тиерсена в глупой и бессмысленной ревности, в слежке и всем таком, как будто это должно было обрадовать и Тиерсена тоже. Тиерсен совсем не понимает Цицеро – никогда не понимал, – и это коротко колет под ложечкой. Он глотает еще пива.
Цицеро едва отпивает из своего стакана и с неловким стуком ставит его обратно. Он тоже хочет что-то сказать и жует губу, подбирая слова.
– А ты выглядишь дерьмово.
Он тут же виновато сжимает рот, но Тиерсен не обижается.
– Знаю, – он усмехается и кивает.
– Мешки под глазами здоровые такие, в каждый кота посадить можно, – воспользовавшись негласным разрешением, Цицеро сразу начинает тараторить, очевидно не слишком задумываясь о смысле своих слов. – Борода отросла, глаза опухли, как у утопленника, руки трясутся…
– Ну, обычно не все так плохо. Сегодня-то я не спал всю ночь, чтобы привезти вам… – Тиерсен сам не замечает, как начинает оправдываться.
– …и еще свитер этот говяный. Тиер, – Тиер, – кто тебе сказал, что олени на свитере – на красном свитере – это вообще прилично?
– Раффаэле, – Тиерсен дергает краем рта, и Цицеро замолкает. Но Тиерсен не хочет его обидеть. – Нет, мне он тоже не нравится. Свитер, в смысле, а не… – он решает не продолжать, сам себя загоняя в эти неловкости. – В общем, Раффаэле купил мне его, когда похолодало, и так настаивал, нельзя было отказать. А вчера я просто снять забыл.
– Вчера? Но ты же вчера был в Лионе, а Раффаэле в Париже. Зачем тебе носить этот говяный свитер, если этого твоего Раффаэле нет рядом? – Цицеро щурится. Тиерсен смотрит в стол. Ему совершенно нечего возразить, потому что нет, он не врал, и Раффаэле сейчас действительно в Париже, но и нет, он не может объяснить, нахрена ему сейчас этот говяный свитер. Просто он теплый, и это единственная теплая вещь у него, и он не может поехать в их старый дом в Орийаке и забрать свои вещи. Да, до сих пор не может, столько месяцев – семь – спустя. Но Цицеро как будто чувствует, что Тиерсену нечего ответить, и снова смягчается.
– Ладно, в любом случае, Тиерсен выглядит лучше нее, – он снова отворачивается к окну и сжимает губы.
– Неправда, она отлично выглядит, – Тиерсен не уверен насчет того, что хочет защищать эту женщину, но Цицеро все-таки несправедлив в том, что сказал. – Она же актриса вроде, да? И выглядит потрясающе для ее лет, как мне кажется.
– Это Тиерсен не видел ее дома, – Цицеро вздыхает. – И сам дом. Ужасно! Повсюду не прибрано и кошки! И еще она ужасно готовит, не так, как Тиерсен… Распустеха и кормит меня дерьмом. И все время курит. И никогда не слушает. И сосет отвратительно.
– Цицеро! – Тиерсен сам не замечает, как повышает голос. – Нет уж, чего я точно не хочу знать, так это кто, как и кому сосет.
Цицеро снова бросает на Тиерсена виноватый взгляд.
– Цицеро всего лишь хотел сказать, что она все делает хуже Тиерсена, – он бурчит себе под нос и берет стакан, отхлебывая пиво большими глотками.
– Ладно, – Тиерсен чувствует, что это действительно был не нарочный удар. – Ладно. Тогда вообще зачем ты с ней живешь? – пять месяцев назад он хотел, очень хотел задать этот вопрос, но теперь только поддерживает им разговор.
Цицеро не отвечает. Только смотрит в окно, обхватив пальцами стакан. Бледно-желтое солнце играет в его темно-рыжих волосах, а шнурок от четок увяз в каком-то липком пятне на столе.
– Тиер… сен, – ударение сбивается от того, как он добавляет слог.
– М?
– Тиерсен помнит, из-за чего мы?.. – Цицеро не договаривает, начиная крутить стакан против часовой стрелки.
– Ты швырнул мне в лицо кружку с кипятком и сказал, что ненавидишь меня. Прокричал, что ненавидишь, – Тиерсен подумал сначала, не ограничиться ли простым "да", но вдруг понял, что никогда и никому не рассказывал об этом. И если и может рассказать, то только сейчас и только Цицеро, путь тот и сам все знает. – А потом я в очередной раз узнал, что не уделяю тебе достаточно внимания, что ставлю интересы Семьи выше твоих, что ценю других больше тебя. Мы ссорились из-за того, что ты ревновал меня ко всем и говорил, что лучше бы я ебался с ними, чем с тобой, и тому подобное. Последний раз я взял с тебя обещание, что ты никогда больше не скажешь мне всех тех слов, что наговорил тогда. Мы разошлись из-за того, что ты нарушил это обещание через четыре часа, – он заканчивает коротко, хотя легче ему и не становится. Он знает, что они слишком часто ругались последние два года и что рано или поздно это должно было как-то закончиться, но все равно, кажется, до сих пор не совсем верит. Цицеро молчит долго, не поворачиваясь, и только потом тяжеловато роняет: