Да, красивейший, умнейший, одарённейший и подлейший...
...Когда экипаж мисс Эстер уже покинул имение, уединившись в столовой с милордом Лайонеллом, Доран спросил у его сиятельства, что делать с запиской Нортона? Тот посоветовал либо отдать её Коркорану, либо уничтожить. Доран кивнул, но сам хотел бы пока избежать встречи с негодяем. Он не хотел видеть его. До этого священник, размышляя полночи, решил позже объясниться с Коркораном, попросив больше не числить его в числе своих знакомых.
Однако Коркоран не дал ему такой возможности, как всегда, не посчитавшись ни с кем, тут же появившись в столовой. Выглядел он ужасно - иначе не скажешь. Губы его за минувшую ночь просто пропали с лица, став бескровными и бледными, под глазами залегли страшные беспросветные круги, но сами глаза, к удивлению мистера Дорана, метали молнии. Он, хоть и пытался сдержать себя, походил на беснующегося Азраила, ангела ада. Доран ожидал, что тот теперь будет отводить от него глаза и постарается избегать его, но мистер Коркоран не взглянул на него вовсе. Одет был в чёрный парадный фрак, серые брюки и, к удивлению мистера Дорана, сжимал в руке пару чёрных кожаных перчаток.
Не обращая ни на кого сугубого внимания, мистер Коркоран подошёл к Чарльзу Кэмпбеллу и попросил его налить ему вина. Тот, странно покосившись на него, наполнил бокал. Отойдя на два шага от Кэмпбелла, Коркоран яростно выплеснул вино в лицо последнему, после чего, хлестнул его по мокрой щеке наотмашь чёрными перчатками. Мистер Кэмпбелл, не ожидавший удара, резко подался назад, не удержался на ногах и упал, но тут же, пытаясь подняться, снова поскользнулся на мокром полу и отлетел к стене, ударившись головой о комод. Мистер же Коркоран, вежливо извинившись перед собравшимися, швырнул чёрные перчатки в лицо мистеру Кэмпбеллу, потом, не дожидаясь никого, сел к столу, нервно заправив за воротник салфетку. Ел он с волчьим аппетитом, не замечая ни поднявшегося вокруг шума, ни возгласов девиц, впрочем, негромких, словно придушенных. Мистер Кэмпбелл, сумев наконец при помощи мистера Моргана подняться, поспешно вышел, за ним столь же торопливо выбежал следом и мистер Морган.
Чёрные перчатки остались на полу в луже красного вина.
Доран растерялся и теперь исподлобья бросал на Коркорана задумчивые взгляды, преисполняясь новым недоумением. Почему Кэмпбелл не отреагировал на столь явное и гневное оскорбление? Неужели он всё же оклеветал Коркорана? Вчера отцу Дорану показалось, что сообщённое им стало разоблачением, но сейчас снова не знал, что и думать. Между тем Коркоран явно пришёл в себя, и хоть и выглядел больным, улыбался. Глядя в глаза его сиятельству, сообщил, что только что произошедший инцидент - следствие лихорадочного перенапряжения последних дней, ведь он нашёл труп, вот и разнервничался. Впрочем, он недолго утруждал себя притворством, и отчётливо пояснил, повернувшись к Клэменту Стэнтону:
- В злословии, как в краже, виноватым считается потерпевший, я просто забыл об этом, - злобно отчеканил он. - Трудно отмыться, особенно, если последним узнаёшь, что облит. Но я забыл и ещё кое-что. Не суть важно, что болтают у вас за спиной, если все умолкают, стоит вам только обернуться. - Он подложил себе на тарелку пару кусков жареной косули и с остервением вонзил в один из них зубы.
Граф бросил на племянника загадочный взгляд, но ничего не сказал. Друзья мистера Стэнтона не нравились ему. Сам же Стэнтон смотрел на брата с неожиданным испугом. Сейчас тот был подлинно страшен, в нём проступила величавая мощь, что-то царственное и палачески безжалостное. Доран видел, что Коркоран рассчитывался за ночной инцидент и теперь не знал, что и думать, окончательно потеряв себя в неясностях и сумбуре отношений, слов, понятий. В Коркоране снова проступила истина - величественно и победительно. Но почему он ночью был столь потерян и убит? Почему вдруг сломался, как хрупкий тростник, надломленный ветром? Ответов не было.
Между тем добродушное послушание мистера Коркорана доводам разума в случае с мистером Нортоном, изысканная красота и образование племянника, его музыкальная и театральная одарённость давно покорили сердце милорда Лайонелла. Восторги и похвалы Кристиану расточали все слуги милорда, и не стоило удивляться, что лакеи, видя в нём будущего хозяина, то и дело вежливо роняли: "прошу вас, милорд", "да, милорд"... - чем почти до нервной дрожи бесили Стэнтона.
После завтрака Клэмент передал дружкам слова Коркорана, сказанные за столом. Те их никак не прокомментировали. В душе мистера Стэнтона поселились сомнения. Ему казалось вполне естественным предположение, что Коркоран получил деньги Чедвика ценой тех услуг, о которых говорили Чарльз и Гилберт, яростная же реакция Коркорана испугала его.
- Почему ты не вызвал Коркорана? - Клэмент напрямую обратился к Кэмпбеллу, внимательно вглядываясь в лицо приятеля.
Тот опустил глаза и пожал плечами.
-Он же сказал - разнервничался. Он невменяем и психопатичен. Просто сумасшедший. Что за смысл?
-Ну, смысл есть...
-Он на это и нарывался. Только пусть поищет другого дурака. Стрелять его учили Чедвик и Тилни, а те не промахивались. Дуэли отменены.
Мистер Стэнтон задумался. Да, в 1840 году дуэльный кодекс был упразднён. Но на месте Кэмпбелла он послал бы вызов и стрелялся, игнорируя любые последствия. В том случае, если... если бы считал себя правым. Клэмент не мог не сделать вывода о том, что либо его приятель трусоват, либо понимает, что оговорил Коркорана. Впрочем, не исключались и обе причины. Но это было не суть важно.
У Клэмента Стэнтона были совсем другие заботы. Его сводила с ума Софи, явно влюблённая в Коркорана. Он нервничал и его нервозность спровоцировала ещё одну странность. Он только за два предыдущих дня разбил несколько бокалов, без конца срывался на Бэрил, и даже имел неосторожность нагрубить дяде. При этом перед обедом того же дня, он, нервничая, раскрыл коробку с сигарами. Но ошибся. Это был всё тот же музыкальный сундучок - шкатулка георгианских времён, что продолжала стоять сломанной на комоде. Вдруг оттуда снова раздалась мелодия.
"Поспеши ко мне, смерть, поспеши
И в дубовом гробу успокой,
Свет в глазах потуши, потуши, --
Я обманут красавицей злой.
Положите на гроб не цветы,
А камни.
Только ты, о смерть,
только ты
мила мне..."
Доран развёл руками. Искушение, право слово! Он после того раза, как шкатулку неловко сдвинул мистер Нортон, разобрал её едва ли не по винтику - и ничего. И вот - снова. Коркоран, слышавший эти звуки впервые, мрачно спросил, что тут удивительного? Это песенка шута Фесте из "Двенадцатой ночи". Милорд Хэммонд объяснил ему все обстоятельства, но большого недоумения в Кристиане не вызвал. Механизм неисправен, только и всего. А что она пела в прошлый раз? То же самое, осведомил его дядя, но со второго куплета. Ну, понятно, должно быть, заело пружину.
Сразу после завтрака Доран протянул Коркорану записку мистера Нортона, но тот окинул его непонимающим взором. Отец Патрик передал ему слова его сиятельства. Коркоран пожал плечами и предложил сжечь её.
-Или вы предлагаете мне гербаризировать её?
Доран молча бросил записку в камин. Он опять ничего не понимал, несмотря на ночь объяснений.
До конца этого дня Коркоран не то чтобы избегал Дорана, просто уединился в своем подвале. Доран чувствовал себя странно потерянным, и под вечер, сам не понимая зачем, всё же зашёл в его "келью". Коркоран сушил хвощ и перегонял что-то весьма благовонное. Заметив священника, прервался и, запрокинув голову, свысока посмотрел на него. Он был, кажется, подлинно обозлён и обижен, выглядел по-прежнему больным.
-Если вы пришли сюда с новыми подозрениями, не являюсь ли я царицей Вифинской, можете сразу и уйти. Никаких объяснений вы от меня не получите, - раздражённо бросил он, швыряя в ведро, стоящее у входа, ни в чём не повинный побег молодого хвоща.
- У вас больное лицо, Кристиан.
-Отчасти благодаря вам, Патрик, благодаря вам, - Коркоран вздохнул, опустив глаза с тяжёлыми веками, - воистину, "поношение сокрушило сердце моё...", - он тяжело вздохнул, - но это не упрёк. - Он усмехнулся, - ладно. Я не сержусь и готов считать ваши ночные обвинения отрыжкой пустых бредней, случайным заблуждением мятущегося духа, а не упорством в ереси. Принимаю ваши непринесённые мне извинения. Понять, значит простить, говорили вы? Да, это я понять ещё способен. Мы оба погорячились. Забудем обо всём.
Доран против воли улыбнулся. Он не хотел терять этого человека, понял он. Он хотел до конца разобраться в безднах этого духа. Сейчас его порадовало, что Коркоран так отходчив и незлобив, но отсутствие объяснений с его стороны тяготило.
Но кое-что тяготило и Коркорана.
- Значит, всё это время, ещё до нашей встречи - вы подозревали меня...- Глаза его были темны и страшны.
-Нет. - Отцу Дорану казалось, что он правдив, по крайней мере, ему не хотелось усугублять боль Коркорана. - Скорее, эти слова вспоминались по временам, тревожили. Мистер Кэмпбелл не тот человек, любому слову которого веришь безоговорочно.
-И на том спасибо.
С того дня кое-что изменилось. Мистер Стэнтон, мистер Морган и мистер Кэмпбелл стали неизменно уединяться во время обеда в малой гостиной и не принимали участия в общих трапезах. Доран не мог не заметить, что гости мистера Стэнтона теперь всячески стремились избегать прямых столкновений и встреч с Коркораном, если же они случайно происходили, - делали все, чтобы быть как можно незаметнее и не провоцировать мистера Коркорана на агрессию. А последнее было необходимо, ибо отношение мистера Коркорана к гостям брата изменилось разительно. Если раньше он едва замечал их, то теперь, стоило им где-нибудь столкнуться - глаза его вспыхивали сатанинской ненавистью.
В остальном же мистер Коркоран проводил дни размеренно и приятно. Утренние часы посвящал работе в своей "келье", как он окрестил подвальчик, днём гулял по окрестностям с Дораном, рыбачил с ним, вечерами музицировал для дяди, пел с мисс Бэрил, и развлекал девиц карточными фокусами.
Доран видел, что происходящее нервирует мистера Клэмента Стэнтона, замечал и ещё одно обстоятельство, позволяющее назвать обстановку нервозной в целом. Это была уже почти одержимая влюблённость мисс Хэммонд в мистера Коркорана и явно читаемая страсть мисс Морган - к тому же самому джентльмену. Ну, а так как эти особы постоянно сталкивались в проявлении внимания к мистеру Коркорану, то это не могло не вызвать между ними сначала - с трудом скрываемой антипатии, а затем и откровенной неприязни. Положение усугублялось полным безразличием указанного джентльмена к попыткам обеих юных леди привлечь его внимание.
Патрик Доран с новым недоумением наблюдал за младшим племянником графа. За неделю, прошедшую с того времени, когда гроб Нортона покинул Хэммондсхолл, Кристиан Коркоран ни разу не произнёс его имени, казалось, забыл о нём. Не упоминал он и о мисс Нортон. При этом его отношения с самим Дораном вернулись в прежнее русло, словно и не было той страшной ночи с гробом самоубийцы в холле. Все казалось небывшим.
Замечая равнодушие Коркорана к влюблённым в него девицам, священник как-то снова спросил его о том, почему бы ему не обзавестись семьёй? Семейное блаженство может подарить покой мятущейся душе, к тому же для него будет грехом уйти из этого мира, не оставив копий. Верная, любящая супруга, дети, домашний уют - разве это плохо?
- Я не назвал бы свою душу мятущейся, Доран. И почему, в таком случае, не женитесь вы сами?
Доран вздохнул.
- Мне себя копировать не резон. Ну, появятся в мире маленькие Дораны, если будут такими же, как папаша, - без таких копий мир проживёт, уверяю вас.
- Вы излишне строги к себе, Доран, - улыбнулся мистер Коркоран.
- Но у вас прекрасное состояние и такая внешность, что вам ни одна не откажет.
- А... вам, стало быть, отказали.
Доран смутился.
- Я не о себе. Но семейное счастье - это важно...
- Прекрасно. Именно о такой жизни мечтает мистер Джеймс Соммер.
- Джеймс Соммер? Кто это?
- Мой лакей, Патрик. Человек в высшей степени разумный. Но если о такой жизни мечтают наши лакеи - наши мечты должны быть хоть чуть иными. Еда и кров, любовь, семейное блаженство, чувство собственного достоинства, творчество... Вот обычные цели. Потом следует распад. Никогда нельзя ставить перед собой подобные цели, если только не влечетесь к гибели. Достижение цели станет началом распада. Но бесцельность тоже бессмысленна. Если хотите остаться в вечности - ставьте перед собой самую недостижимую цель. - Он посмотрел на Дорана и усмехнулся, - я понимаю, о чём вы хотите спросить меня. Я льщу себя надеждой, что в короткую эпоху своего формирования, становления во мне мужчины, я не сильно нагрешил. Я быстро понял, сколь искусительна моя внешность. В меня легко влюбиться. Чужая любовь ни к чему тебя не обязывает. De jure. Но в итоге приходится быть либо безжалостным - либо лживым, изображая ответное чувство, которое вовсе не испытываешь.
- Господи! Вы никогда не были влюблены?
- Почему же? Был. Правда, лишь единожды. Но чувство принесло новые беды - я перестал быть собой, терял себя, выходил за свои пределы, словно повисал в бездне. И это тяготило неимоверно. Любовь требовала всего. Я отдал душу, и сущность свою, и святую тайну духа... Меня любили, Доран. Эта была радость невинная и святая - ибо желаема природой, освящена Господом!.. но... я ведь чувствовал: в этом счастье была горькая примесь боли, лёгкая грусть - ибо достигнута была вершина, и вечно преходящее хотело остаться в вечности!.. - он вздохнул. - И боль не обманула. Я скорбел, когда все кончилось - но, если быть честным с собой, я был рад, что всё кончилось. Господь дал мне возможность сравнения. В юности мы вынуждены принимать основополагающие решения - выбирать призвание, спутника жизни, - выбирать, ещё не зная самих себя. Выбор такого рода случаен, ты просто влечёшься в общем потоке, совершаешь предписанное, кем-то рекомендованное, но дальнейшее формирование открывает тебе - тебя, и ты понимаешь ложность многих предшествующих ходов, сделанных по инерции, по чужому совету или вслепую. Мне, по счастью, дано было понять, не успев исказить и испортить чужую жизнь, что я - волк-одиночка. Но не содомит, Доран, отбросьте ваши дурацкие подозрения, не унижайте меня больше подобными поношениями. Клевета - месть негодяев, но верить ей - низко.
Доран проигнорировал последние слова.
- Вы хотите сказать, что расставшись с любимой, вы не исказили её жизнь? Что она счастлива без вас?
Коркоран взглянул на него сонными глазами.
- Она умерла от оспы, Доран. Но, повторяю, потеряв её - я почувствовал себя не столько несчастным, сколько свободным. Я честен с вами. Я лгу только из жалости - вы в этом не нуждаетесь. Я понимаю, с кем говорю.
Доран не усомнился в искренности собеседника, ибо признание в подобном чести не делало - но кто знает, что в таких случаях делало человеку честь? Он знал тех, кто не мог годами оправиться от жизненного удара, - но едва ли они внушали какое-то уважение. Скорее и вправду - только жалость. Доран не был слабым человеком и смотрел на мир не с позиции кролика. Взгляд собеседника был ему понятен.
- Я больше не могу любить женщину, Доран. Позволить себе быть зависимым от другого человека - это худшее, что можно с собой поделать. Я понял это и теперь нашёл новую любовь - и счастлив, ибо она вечна, нерушима и истинна. Я найден Господом, и Он возлюбил меня. Любить же человека можно только ради Бога, Доран, всё остальное - похоть.
Доран смутно понимал Коркорана, что-то подобное он чувствовал и сам, но его трагедия была в том, что ему ради Бога просто некого было любить.
- Значит, ваши планы - одиночество? Вы хотите целиком посвятить себя науке?
- Это паллиатив. Я обычно говорю это, чтобы не шокировать людей.