- Марсель… там, по-моему, живёт сейчас почтенный мсье Дюпре, помните его, Александер? – наконец, прервал своё задумчивое молчание Жан Бартелеми, всё так же внимательно разглядывая Билла, который, во второй раз за последние несколько минут вздрогнул, услышав знакомое имя. «Сейчас или никогда!» - пронеслось в голове провансальца, но только он собрался заговорить, как барон показал ему удалиться, и не оставалось ничего, кроме как послушаться и направиться в кабинет настраивать клавесин.
Гийом был очень взволнован. Во время этого визита его хозяин вряд ли оставит его наедине с гостями, а потому возможности сказать то, что он хочет, может и не представиться. Оставалось ждать либо удачной случайности, либо же следующего визита этих господ, которые появились в доме барона впервые за то время, что Беранже в нём жил, без малого три месяца. Однако это стало лучиком надежды, и теперь Гийом был уверен, что рано или поздно он это сделает. Всё то время, что он жил у Севиньи, Билл не прекращал упражнений, вспоминая всё, о чём говорил ему мсье Дюпре, и не обращая внимания на боль, которая преследовала его теперь довольно часто – барон имел склонность к грубости, после чего Гийома даже несколько раз навещал лекарь.
Уйдя в свои мысли, Беранже и не заметил, как переместился на пуфик, и начал наигрывать мелодию, родившуюся из-под тонких пальцев арфиста однажды вечером, под яблоней в Сент-Мари. Очнулся он лишь когда закончил, а за спиной раздалось рукоплескание и восторженное: «браво!» Испуганно обернувшись, юноша увидел в дверном проёме кабинета маркиза де ля Пинкори, который мигом оказавшись рядом, присел на небольшую резную лавочку возле него.
- Что за чудесная мелодия?! – воскликнул вельможа, и опережая какой-либо ответ, продолжил, - не удивлюсь, если это вы придумали! Вы учились музыке?
- Да-да, моя, - ответ вырвался сам собой, прежде чем Гийом успел что-либо подумать, - я не учился музыке, Ваше Сиятельство, я учился танцам.
- Но ваши руки… - начал было маркиз, мягко касаясь кончиками пальцев левой кисти Билла, что всё ещё покоилась на клавишах, и заинтересованно переспросил, - Танцам? Позвольте узнать, где и у кого?
- В Марселе, у мэтра Дюпре, которого вы изволили упомянуть в беседе с другом.
- Неужели? – в глазах маркиза интерес разгорался всё ярче и ярче, - а как долго?
- Два года, Ваше…
- Лани! Лани! Ну где вы там ходите, друг мой?! – громко крикнул Александер, прерывая их беседу, - И вы, барон, подымайтесь скорее, и объясните мне, по какому праву скрываете в своём доме драгоценность, что должна была давно оказаться у нас с Жаном?!
Первым в дверях показался де Севиньи, удивлённо взирая на раскинувшуюся картину: Александер Этьен стоял рядом с Гийомом, который то краснел, то бледнел, не смея убрать руку маркиза со своего плеча.
- В чём дело, друг мой? Разве не вы отсутствовали долгое время, и не наведывались ко мне уж скоро три месяца? – нервно улыбнулся барон, а вслед за ним появился и мэтр Лани.
- Жан, произошло великое недоразумение! Вот этот юноша утверждает, что занимался под руководством светлейшего мэтра Дюпре в своём родном городе.
Следует отметить, что де Севеньи был не на шутку удивлён и растерян, когда услышал это, и настроение его мгновенно испортилось, но он постарался скрыть это, выдавив нечто наподобие улыбки. Зато стоявший за ним Жан Бартелеми заметно оживился.
- Дитя, что же вы умеете?
- Я…
- Предлагаю спуститься в гостиную, где вы покажете мне хотя бы несколько па.
Не услышав никаких возражений со стороны хозяина, Гийом послушно направился из кабинета вслед за Лани, который произвёл на него наилучшее впечатление. Казалось, что этому человеку чужды мирские страсти, и, не смотря на красоту и положение при дворе, он живёт своей отдельной жизнью, и даже в голосе его, кроме доброжелательности нет других оттенков. Билл сразу отметил, что участие, с которым с ним заговорил маркиз, было вызвано не столько его игрой, сколько личным интересом, который выдавали чёрные глаза. Эти огни одновременно казались Беранже неприятными, но в то же время он осознавал, что лишь пытается заставить себя не обращать на них внимания. Заинтересованность такого мужчины, как Александер, была ему очень лестна, и волнующа. Однако, усилием воли, Билл приказал себе не думать об этом.
Дорога из кабинета в гостиную показалась Нарциссу целой вечностью – Лани представился ему каким-то миражом, который появился, и помаячив, может исчезнуть вновь. Спускаясь за ним по лестнице, Гийом норовил дотронуться до него, чтобы удостовериться в реальности происходящего.
- Первая позиция! – скомандовал Лани, как только они оказались внизу, и Гийом встал в неё.
- Рон-де-жан!
Билл легко выполнил это движение, демонстрируя правильную осанку и красивую линию стройных ног.
- Пятая позиция и бризе!
Лани только успевал произносить, сосредоточенно следя за каждым движением юноши, а тот молниеносно выполнял требования, с каким-то отчаянием, будто бы это были последние минуты его жизни. Впрочем, если учитывать, что данный момент был единственным шансом заслужить благосклонность мэтра, в этом наблюдении присутствовала логика.
- Весьма недурно! - в конце концов заключил Жан Бартелеми, оглядывая Нарцисса с ног до головы, - Но вам стоило бы подучиться немного. Вот это, - Лани изобразил плие, - сейчас делается немного иначе, и ещё несколько позиций требуют большей гибкости. Но у вас хорошая старая школа, к тому же, стоит учесть, занимались вы давно.
Гийом стоял посреди гостиной с раскрасневшимися щеками и бешено бьющимся сердцем, не в силах поверить, что слышит похвалу от самого Лани. В это время рядом появился маркиз, в сопровождении хозяина дома, и учитель принялся что-то говорить ему, чего из-за шума в ушах и гулкого биения сердца, юноша не сумел расслышать.
- Что ж, господа, раз вы так настаиваете… - в итоге изрёк барон достаточно громко, - Думаю, Гийом будет рад повиноваться вам, и уже утром будет у вас.
Последнее де Севиньи произнёс так, что Беранже ни на секунду не усомнился в его планах на сегодняшнюю ночь. Внутри всё сжалось от плохого предчувствия.
Коротко взглянув на маркиза, Лани, поспешил возразить барону, который за последнюю четверть часа стал мрачнее тучи:
- Милый друг, дело в том, что в моей новой постановке два главных героя, и если на одну из ролей уже утверждён танцовщик, то на вторую не подходит ни один, а потому я позволю себе настоять, чтобы наши занятия с мсье Беранже начались уже с завтрашнего утра.
- Но…
- Я поддерживаю мэтра Лани, барон! Не бойтесь, вас никто не ограничивает во встречах с вашим … другом.
- Жюли! – барон громко позвал служанку, - Собери-ка вещи Гийома, да побыстрее!
Поклонившись, девушка, что на протяжении последнего месяца безрезультатно одаривала Беранже томными взглядами, поспешила наверх, а Билл всё продолжал стоять на месте, не веря тому, что происходило с ним в данную минуту почти без его участия, а то, что барон так быстро его отпустил, казалось совершенно непостижимым, и уже через три четверти часа он садился в карету, ту самую, за которой столько раз наблюдал, и которая теперь должна была увезти его прочь из этого места, где он имел всё, кроме самого себя.
Обменявшись любезностями и рукопожатиями с хозяином, Александер и Жан, оба довольные, покинули его дом. Внутри де Севиньи страшно негодовал. Стоя на крыльце, и провожая гостей, которые ушли от него с таким дорогим подарком, он проклинал Гийома и свою невнимательность. Дело было вовсе не в том, что мальчик стал настолько дорог ему - в конце концов он бы надоел, и всё равно пришлось бы искать нового. Барон был раздосадован тем, что Беранже умеет танцевать, а это означало следующее: только что, он потерял десять тысяч ливров – именно столько Анри де Севиньи получал от маркиза де ля Пинкори за каждого красивого танцовщика или танцовщицу.
***
Пока карета ехала по ночному Парижу, одиноко постукивая колёсами по мостовым, у Билла появилась возможность рассмотреть мэтра Лани, который сидел напротив него. Отчего-то Беранже представлял его намного старше и суровее, видимо, судя по облику мэтра Дюпре, однако этот преподаватель изящного искусства танца сам походил на музу, которой служил. Высокий и стройный, Жан Бартелеми казался светлым и сияющим, несмотря на то, что волосы его были чёрными, как вороново крыло, а глаза имели тёмно-гранатовый оттенок. Тонкие брови вразлёт придавали его чертам некоторую жёсткость, но не более, чем необходимо, а форма лица, прямой нос и плавные контуры губ отражали неподдельность аристократичности образа их обладателя. Недаром красота, в сочетании с благородством и изяществом мышления, считалась великой силой, но у мэтра была ещё одна несомненная добродетель, о которой Беранже ещё не знал – Лани был начисто лишён зависти. Сдержанный и до сих пор непривыкший к тёмной стороне дворцовой жизни, он был воплощением не только красоты внешней, но и душевной. Однако, как и полагается по законам бытия, куда больший интерес у юного провансальца вызывал не этот оплот благородства, а опасный и хищный, привыкший управлять другими и потакать своим капризам, Александер Этьен. Природа наделила маркиза порочной красотой, а то, как он искусно расставлял свои сети, не давало повода усомниться в том, что этот обольститель обладает также весьма изощрённой, коварной натурой. Изящные манеры, разбавленные некоторой небрежностью, с которой он подходил к своим жертвам, моментально затягивали петлю на шеях последних, и хотя можно было сказать, что внешне он уступал Жану Бартелеми, тот казался прозрачным, когда рядом был маркиз. Именно его и хотел рассмотреть Гийом, однако этикет не позволял этого сделать сейчас, а потому он продолжал сидеть неподвижно, лишь изредка поглядывая на Лани.
- Старый коварный чёрт, - усмехнулся Александер, когда карета пересекала Сену по мосту, - сам и поплатился за свою жадность. Пришлось расставаться с такой редкостью бесплатно. Браво, мой друг, мы с вами сэкономили десять тысяч ливров!
- Он не стал бы возражать в любом случае. – Жан немного нахмурился, бегло взглянув на Гийома, который сразу и догадался, что речь идёт о нём. Вновь обратив свой взор к юноше, мэтр спросил, - Так вы говорите, вы и музыку сами сочиняете? Где же вы научились?
- Я… да так, Ваша Милость, мэтр Дюпре был так добр, что учил меня всему, что знал сам. Я очень любил музыку и танцы с детства, и на самом деле, - сделав глубокий вдох, Гийом продолжил, - на самом деле я приходил в вашу канцелярию в Лувре несколько месяцев назад, и…
- Вы приходили? – Лани удивлённо вскинул брови и взглянул на маркиза, который, сидя по правую руку от Билла, развернулся к нему и внимательно слушал, - Ах, да… видимо, вас не пустили. Увы, не я создал правило, по которому ко мне попадают только по рекомендации.
- У меня было с собой письмо, господин, но ваш секретарь не захотел передавать вам его. – Гийом потупил взгляд. Сейчас нужно было сделать всё, чтобы удержаться на той хрупкой стези, на которую он выбрался с таким трудом, и в ход пошли все артистические способности, а видя то, как постепенно спокойный взгляд собеседника сменяется на удивлённый, Гийом продолжил то, что начал ещё в доме барона – создание собственного образа великомученика. Беранже стал другим, он больше не был тем юношей, что шёл напролом и говорил то, что думал. Обстоятельства его изменили, а страх за будущее заставлял действовать не менее решительно, но более дипломатично. – Я пытался упросить его допустить меня к вам, но он был непреклонен.
- Неужели Аллар настолько… - начал было Лани, но Гийом перебил его.
- Но ведь он ваш секретарь и обязан оберегать вас от нежелательных визитов!
- И всё же, это не служит оправданием его поведению. А записка? Надеюсь, вы сохранили её?
- Ваша Светлость, но ведь мсье Аллар не вернул её мне… - вздохнул Билл.
- Как так?! – в один голос воскликнули маркиз и учитель.
- Видя его суровость, я не посмел задавать ему лишних вопросов.
- О небеса! – всплеснул руками Лани, - Я давно говорил де Бельфору что нужно поменять секретаря! Я ищу, где только возможно, танцоров для Его Величества, мучаясь и пытаясь научить тех, кто есть в распоряжении, а этот лодырь получает жалование за то, что распугивает людей!
- А как же вы попали к барону де Севиньи? – на сей раз обратился к Биллу маркиз, заставляя того покраснеть, и радоваться тому, что ночная темнота не позволяет собеседникам это видеть.
- У меня есть младший брат. Он слеп от рождения. Я пришёл в Париж вместе с ним… мы очень нуждались и… после отказа мсье Аллара мне срочно пришлось искать источник дохода… Наши родители давно умерли, и у нас нет никого, кто мог бы нам помочь, а господин де Севиньи был невероятно милостив и помог…
- Вы…
- Я нашёл работу в одном трактире, и мсье де Севиньи сжалился надо мной. Я следил за его садом…
Гийом говорил быстро и много, не желая заострять внимания на том, какого рода были его отношения с бароном. Да и не нужно это было – оба его неожиданных доброжелателя и без слов понимали, что могло связывать хрупкого юношу в бедственном положении с эти старым развратником.
***
«Да-да, конечно же, ты ухаживал за его садом», - думал Александер-Этьен, глядя на мягкие, ухоженные руки Гийома и на характерные отметины на шее и плечах, когда следующим утром наведался в его опочивальню, и пока тот спал, принялся его разглядывать. Иссиня-чёрные волосы юноши разметались по подушке с голубыми кружевами, а ночная сорочка из тонкого батиста сползла, приоткрыв мраморно-прозрачную кожу ключиц и груди, с россыпью родинок, варварски изуродованную грубым обращением. Не смотря на то, что маркиз сам много чего видывал и пробовал в жизни, в его голове не укладывалось, как можно было обходиться подобным образом со столь хрупким существом. Мальчик был, конечно, похожим на всех остальных, что проходили через его руки, прежде чем попасть в Олений Сад, однако Александер восхитился его внутренней силе и самопожертвованию: ради слепого брата он стал торговать собой, а то, насколько беззлобно он рассказывал о своих злоключениях в Париже, являло собой истинный пример ангельского терпения. Маркиз де ля Пинкори искренне поверил в то же, во что и мэтр Лани: Гийом был воплощением не только всевозможных талантов, обладая музыкальностью и голосом, но и добродетели.
Мысленно назвав юношу «спящим ангелом», Александер поспешил покинуть его альков с бархатными занавесками нежно-лазурного цвета, чтобы не смущать его при пробуждении. Хватило того, что вчера, оказавшись в выделенной ему комнате, Беранже заявил, что мог бы переночевать и в более скромном месте. Вместе с мэтром Лани, им стоило немалых усилий уговорить юношу остаться хотя бы до утра, чтобы отсюда же направится в школу, расположенную в Лувре. Когда Гийом уснул, Александер Этьен долго спорил с Жаном на тему того, как правильнее поступить в данном случае, ведь по негласному правилу следовало отвести новоприбывшего к маркизе де Помпадур, после чего представить королю, и обоим это страшно не нравилось. Жану Бартелеми – потому что если королю вдруг приглянётся этот красивый мальчик в его личных интересах, тогда придётся ещё долго искать подходящего танцора для своей постановки. Маркизу же не нравились оба варианта, поскольку в обоих он имел к Гийому ограниченный доступ, к тому же, юноша уже был обучен некоторым манерам, и был достойно одет своим прошлым покровителем, а значит, не оставалось повода держать его у себя. Задействованный в танце, юноша становился неприкосновенной собственностью Лани, выдержке которого Александер поражался всякий раз, наблюдая за тем, как тот работает со своими воспитанниками.
Гийом возбуждал в сознании самые смелые желания, и воображение не хотело останавливаться на увиденном, а потому, уже находясь в дверях опочивальни, Александер вернулся к ложу, где на шёлковых простынях, покоился предмет его интереса, и продолжил созерцание, сопровождаемое лёгкими прикосновениями. Бледная кожа, которая так и манила ощутить её губами, опьяняла ароматом чистого, молодого тела, отдавая нотками розовой воды. Гийом лежал на спине, а потому не составляло никакого труда сдвинуть просвечивающуюся ткань, чтобы ощутить под ладонями теплоту и мягкость его кожи, вместе с тем наслаждаясь природной красотой её обладателя. Проведя рукой вдоль стройных, длинных ног, Александер приподнял тонкую сорочку, открывая себе доступ к сокровенным местам, и не удержавшись, провёл губами сначала по бархатистым бёдрам, а потом по животу вздохнувшего во сне Билла. Убедившись, что юноша всё ещё крепко спит, маркиз полностью забрался на ложе, и расправив спутавшиеся чёрные волосы, что прикрыли лицо спящего наполовину, нежно и невесомо коснулся губами приоткрытых розовых лепестков, которыми показались ему мягкие уста танцора. Эти уста будто просили не оставлять их, а затрепетавшие, словно крылья бабочек, длинные чёрные ресницы, унесли остатки разума, наравне с горячим выдохом сквозь полусознательный поцелуй. Прошептав во сне что-то неразборчивое, Гийом повернул голову набок, открывая взору маркиза тёмные родинки на лебединой шее, к которым тот поспешил припасть губами, тем временем, беззастенчиво лаская рукой уже достаточно возбуждённый пах юноши. С шеи Александер перешёл к гладким ключицам, искренне жалея истерзанную кожу, и стараясь вылечить её влажными поцелуями, которые независимо от его желания стали более настойчивыми и уверенными. Дыхание Билла стало частым, и приближая пик наслаждения, маркиз спустился к его груди, смыкая губы на припухших розовых сосках, с досадой отмечая, что и эти бутоны подверглись не самому аккуратному обращению. Лаская это разморенное сном, прекрасное и соблазнительное тело, Александер Этьен не мог даже представить, кто, на самом деле, оставил вчера так много следов на тонкой коже, которую можно было сравнить, разве что… с лепестками нарциссов?