Отдышавшись в такси, я понял, что эффект неожиданности – это, конечно, дело благое, но завтра я могу получить что-то намного большее, чем удивление и игнорирование со стороны отца. Ночью я надеялся, что сегодняшнее моё появление, хоть немного растопит его сердце, и он вернётся домой. Надежды не оправдались.
На следующий день, я с ещё более невозмутимым видом направился к отцу в кабинет. Там меня ждал сюрприз: в интерьер вписалась длинноногая брюнетка в вызывающе короткой юбке.
- Доброе утро, - кивнул я отцу, не обращая внимания на женщину.
- А вы, собственно, кто? – предмет интерьера нахмурился, сдвинув намалёванные брови. – Сюда можно только по записи.
- Мне можно сюда в любое время, - холодно процедил я, неприязненно окинув незнакомку взглядом.
- Молодой человек, что за наглость? – она округлила карие глаза, оборачиваясь на моего отца. – Вы его знаете?
- Я его семья, - опередил с ответом молчаливого Хоши, смотря на вытянувшееся лицо брюнетки. После повисшего молчания я подошёл к столу.
- Тут завтрак и обед. Обед нужно будет подогреть. На обеде написано «обед», чтобы тебе было ясно. К ужину я подъеду, - деловито сунув руки в карманы брюк, я развернулся на каблуках, шествуя к двери.
- Не стоит, дорогой, сегодня Хоши ужинает со мной.
Я обернулся, смотря в глаза женщине. Не лжёт.
- В таком случае, я приеду завтра. Извините за беспокойство, - коротко кивнув мужчине, я удалился за дверь.
А она красивая, отец. Как стерва выглядит, правда, но красивая, надеюсь, её ужин будет вкуснее, чем мой.
Эта мысль породила во мне горечь и выбила остатки надежды. Я согнулся пополам, утыкаясь носом в свои колени. Успокоившись, попросил водителя остановить около парка. Меня трясло и немного колотило, искусав все свои губы, я устало опустился на скамейку, чтобы поразмыслить.
Чёртова безысходность. Что, вот так всё действительно закончиться?
- О, привет.
Я дёрнулся от неожиданности, подняв голову вверх.
- Лу?
- Чего делаешь тут так рано? – мальчик плюхнулся рядом на скамейку, потянулся, улёгся на мои колени. Удивлённо наблюдаю за его манипуляциями.
- Скучал? – он весело мне подмигнул.
- У меня были дела. Поэтому я здесь, - чего ему надо от меня. Как не вовремя.
- А я скучал, - выдал он, вытянув руки вперёд, крепко обнимая за шею.
- Что ты делаешь? Прекрати. Руки убери, - я нахмурился, стараясь спихнуть с себя парня. Не отдираемый какой-то.
- Хочешь повторим? – влажный язык очертил дорожку на моей шее.
- Нет, - отрезал я.
Хотя, почему нет? Хоши нашёл себе женщину, во мне он больше не заинтересован. Я свободен. Почему бы не дать Лу шанс?
Я внимательно всмотрелся в его лица, ища ответ.
- Прости, Лу. Я не могу. Я люблю другого человека, – вздыхаю. Парень кивает, слезая с меня, садится на другой край скамьи, поджимая колени к подбородку.
- А он тебя? Он тебя любит?
- Нет, не думаю.
Мы посидели вместе ещё несколько минут, после чего я пошёл в сторону дома, понимая, что я не свободен, я занят, пусть даже Хоши и не ведает об этом. Пусть у него другая. Пусть он у неё чаще появляется, чем дома. Пусть игнорирует меня.
Я подумывал над тем, чтобы вернуться в школу. Вечное заточение дома и ожидания отца доставляют массу проблем, так хоть отвлекусь.
Опять сон, порождённый похотью, желанием близости, преподнесённый мне в качестве стояка после пробуждения. Как бы я хотел не просыпаться, ведь там я кожей чувствую тёплые ладони, сжимающие ребра, шёпот, сводящий с ума. Мы единое целое. Там у нас есть хотя бы кроватное будущее в отличие от жестокой реальности, в которой совместное будущее вообще не рассматривается как вариант.
Я лежал на спине и пытался направить думательный процесс в нужное русло, что было весьма трудно – развратные картины в голове требовали физической разрядки.
Интересно, каково это - быть желанным взаимно? Каково быть любимым? Как это без страха касаться желанного человека, без страха быть не понятым, без страха, что твои действия рассмотрят как угрозу для существования? Есть ли у меня хоть один шанс на будущее с Хоши, ведь своего будущего без его присутствия рядом я не вижу.
Эта квартира стала холодной бетонной коробкой; дом перестал быть родным, когда отец ушёл, забрав с собой наше тёплое утро.
Есть ли у меня хоть один шанс, когда любимый человек так холодно смотрит на меня? Так пронзительно горько, а иногда и вовсе взгляд сквозь. Эта пустота меня сожрёт, обязательно сожрёт под соусом горького отчаянья и приправой «всё кончено».
Если ли у меня хоть один шанс на желанную близость с человеком, который растил меня, как сына? Бывает ли такое волшебство?
Конечно, нет. Такое бывает лишь в дешёвых книжках в мягкой обложке, что продают на вокзале. Мыльная драма, громкие слова, признание в любви, сражение, вечное, долгое, изнуряющие. И откуда герои этой писанины берут столько сил на подвиг за желание души? Откуда им взяться, если ты сидишь один на один в чёртовой квартире, с чёртовым ужином, который даже тебе в горло не лезет. И никого больше нет. Не для кого готовить.
Не для кого просыпаться рано утром, некого провожать на работу, некому гладить рубашки; не нужно считать секунды, когда кто-то вернётся с работы и заключит в объятия; тебя никто не спросит строго «где ты был?». Нет такого человека. Нет этой точки опоры для продолжения бытия.
Но разве за любимого человека не стоит сражаться?
Возможно, другими методами, не пальбой из пистолета.
Хотя…
POV Хоши
Старая идиотская привычка грызть зубочистки.
Что может быть прекраснее: сидишь на заднице в крутящемся кресле, поворачиваешься спиной к двери, лицом к панорамному окну, наблюдаешь за восходом солнца, медленно появляющегося верхней осью из-за верхушек крыш. Оно озаряет тёплым светом все вокруг, догоняя тёмные тени и превращая их в утро, а вечером наблюдать причудливую игру теней – солнце забирает весь свой свет, красиво закатываясь за горизонт.
Наблюдать красоту природы и что-то жевать – непередаваемое чувство внутреннего удовлетворения.
В последнее время ни восход солнца, ни его закат меня не радуют, я даже не поворачиваюсь к окну. Беспрерывно бью пальцами по бесшумной клавиатуре, читаю документацию, оставляю автографы, хожу на совещания, в общем, делаю разную обязательную работу.
Вздыхаю, откладываю бумаги, перекатывая во рту зубочистку, щурясь, смотрю на восход.
Син тоже любит смотреть на солнце, он вообще много чего любит.
Всю свою жизнь я думаю о сыне. Так было всегда. Сейчас между нами что-то треснуло, и грань, которая не должна быть пересечена, оказалась позади наших с ним плеч. Я не могу достойно принять факты, мой гениальный мозг отказывается принимать участие в этом разврате.
Син, котёнок, я знаю, что такое любовь. Я знаю, что такое ревность.
Знаешь, ведь я видел, как ты смотришь на меня и чувствовал, как ты меня касаешься. Задолго до того, как ты сам всё понял.
Я целовал тебя бесчисленное количество раз с самого детства. Конечно, наши поцелуи были невинными. До тех пор, пока мои губы не стали целовать твои чаще, требовательнее, пока ты спишь, пока не замечаешь, пока твоя грудь так мерно вздымается под моей рукой, а губы, слегка приоткрытые, мягкие, как будто умоляют меня их поцеловать.
Я не сдерживал кратких мгновений желания и продолжал забирать твои поцелуи.
Всё вышло из-под контроля слишком быстро, намного быстрее, чем я успел это осознать.
Как только мне удалось понять насколько далеко всё зашло, ты держал пистолет в руках с намереньем убить человека.
Я не злюсь, малыш, на тебя. Злюсь на себя, на то, что я допустил этот абсурд.
Чувствую, как тебе страшно, каждый раз, как ты приходишь сюда. Я любуюсь тобой и ни слова произнести не могу, смотрю, как учащается твоё дыхание, ты нервно сглатываешь, ищешь в моих глаза ответ. Которого дать я не в силах, ввиду то ли моей ограниченности, то ли старой закалки, то ли толики конформизма.
Внезапный стук в дверь прерывает ход моих мыслей. Оборачиваюсь, придавая лицу серьёзный вид.
- Привет,- сын хмуро смотрит на меня, прислонившись спиной к двери. – Я взял ключ на ресепшене. Нас никто не побеспокоит, - тонкие пальцы ловко крутанули ключ, вставляя в замочную скважину - он нас закрыл.
- Потому что нам нужно поговорить.
О нет. Чувствую, как сердце пропускает удар, на спине воюют толпы мурашек. Я не готов. Только не сейчас.
- Молчишь? Ну, хорошо, - из внутреннего кармана пиджака Син извлекает пистолет, наводя на меня. – Я знал, что ты будешь меня игнорировать, но вспомнил, что у тебя очень хорошо развязывается язык под дулом пистолета, - холодно отчеканил, посмотрев мне в глаза.
- Син… ты в своём уме? – невнятно произношу я то ли с утвердительной интонацией, то ли с вопросительной.
Что он делает твою мать? У него крышу совсем снесло? Я судорожно хватаюсь за ручки кресла вспотевшими ладонями – не очень приятно, когда самый близкий человек требует от тебя разговора, наставив на тебя пушку. Сердце билось с бешеной скоростью, мозг активно выдавал идеи о спасении и остроты в адрес Сина.
- Убери пистолет. Это не смешно, - голос приобрёл мало-мальски серьёзный оттенок.
- А по-моему это очень забавно, - он подходит ко мне, неотрывно смотря в глаза, медленно касается пистолетом груди слева.
- Я не хочу с тобой разговаривать. Направить пистолет из-за неконтролируемой ревности и глупости – это одно дело, но тыкать пистолетом в собственного отца - это иное, Син, - этот его жест взбесил меня, настолько, что мурашки страха уступили место ледяным и безжалостным мурашкам гнева.
- Как ты думаешь, смог бы я в тебя выстрелить? – в глазах какой-то бешеный огонёк, приподнятые чуть вверх брови отображают растерянность, снова кусает губы.
- Нет. Потому что ты меня любишь, - резко выдаю я, секундой позже осознав смысл того, что сказал. Ведь я вложил в неё именно тот извращённый, неправильный, неприемлемый смысл. И Син понял, о какой любви я говорю, я видел это по широко распахнувшимся глазам, взирающим на меня с тенью стыда и надежды. Он отошёл на пару шагов, прикрыв глаза, но не снимая с меня прицела пистолета.
- Несмотря на все, что произошло, ты чётко знаешь, что я никогда в тебя не выстрелю. Потому что ты доверяешь мне, - уголки губ чуть дрогнули, указательный палец медленно передвинулся на курок. – Ты говорил, что доверие - это, как воздушный шарик. У каждого человека есть такой воздушный шарик, он привязан красной нитью к его сердцу. Когда человек рождается, гелия в шарике совсем мало, он еле парит над землёй, но когда человек любит, шарик его доверия становится огромным и поднимается высоко над головой человека. Этот шарик можно подарить тому, кто наполнил его такой силой, кто по-настоящему доверяет тебе, и кому по-настоящему доверяешь ты, - улыбнулся, невинно закусив губу, после чего заглянул в мои глаза и нажал на курок. – Ты сделал верный выбор, ведь я действительно тебя люблю, - весело улыбнувшись, довольно наблюдая за моим искажённым страхом и удивлением лицом. – Хоши, ты бы видел своё выражение лица, - искренний заливистый смех отразился от стен моего кабинета.
Первые тридцать секунд мозг отказывался воспринимать произошедшее: я тупо пялился на свою рубашку, пытаясь найти увечья на своей груди.
- Син, - отрываю взгляд от созерцания рубашки в апельсиновом соке, смотрю на улыбающегося мальчишку.
- Ты представить себе не можешь, как сложно было переконструировать за ночь этот пистолет, чтобы он хоть немного походил на настоящий и стрелял соком, - довольно сообщает он. Я кидаю на мальчика укоризненный взгляд, украдкой улыбаясь.
- Теперь мы сможем поговорить? – переминается с ноги на ногу, протягиваю ему руку, поднимаясь с кресла:
- Иди-ка сюда.
Делает шаг навстречу, вкладывая свою руку в мою ладонь, резко тяну к себе, сгребая мальчишку в охапку. Шумно втягиваю носом его запах, плотно закрыв глаза.
Я так соскучился.
POV Син
Задумчиво провожу пальцами по грунтованному холсту, постукивая карандашом себя по кончику носа.
- Хоши, - зову, хмурюсь, обхожу мольберт со стороны. – Мне нужна помощь. Зайди в мастерскую, - так зовётся моя священная неприкасаемая обитель, где собралось приличное количество шедевров моего авторства.
- Малыш, я на работу, - перевожу взгляд на вставшего на пороге мужчину, быстро застёгивающего рубашку. Делаю умоляющее лицо, складываю ладони вместе:
- Ну пожалуйста, спаси юное дарование, - подхожу к нему, смотря в глаза, просяще закусывая нижнюю губу.
- Син… - вздыхает, склоняя голову на бок. Понимаю, что Хоши сдался, хватаю его за руку, тащу поближе к мольберту.
- Ого, да тут пусто, - саркастически выдаёт он, приподнимая бровь. Фыркаю, беру недалеко стоящий стул, отношу на середину комнаты, перевожу взгляд на озирающегося по сторонам отца, демонстративно тыкаю пальцем на стул.
- Котёнок, мне, правда, надо на работу, - взмолился Хоши, понимая, чего я желаю. Ещё раз тыкаю пальцем на стул, придавая лицу более серьёзный и угрожающий вид, в ответ слышу невнятное бормотание.
- Завтра сходишь. Ты мне нужен здесь и сейчас. Не-за-мед-ли-тель-но, - произношу последнее слово по слогам, медленно подходя к недовольному мужчине.
- Попроси кого-нибудь другого, - обходит меня боком, придвигаясь к выходу мастерской.
- Я хочу нарисовать тебя. Я уже говорил, что у тебя правильные и приятные глазу черты лица, - разбегаюсь, запрыгиваю отцу на спину, обнимая за плечи.
- Ладно. У тебя есть полчаса, - недовольно. Радостно спрыгиваю с него, подталкивая его к стулу.
- Располагайся. Мне надо сосредоточиться и обрести покой в своей душе, - театрально выдал я, проводя пальцем вдоль ряда карандашей. Выбрав самый мягкий, потёр заострённый кончик пальцем, подходя к пустому холсту. Хоши недовольно взирал на меня, приподняв бровь и скрестив руки на груди, в знак великого протеста. Я усмехнулся, наблюдая за отцом.
Выдыхаю, склоняясь к полотну, внимательно смотрю на мужчину: на тонкую линию носа, слегка подрагивающие от частых морганий ресницы, чётко очерченные скулы. Зависаю, когда взгляд останавливается на губах: тонкие, слегка приоткрытые, манящие.
- Син, ты тут? – голос выводит меня из транса.
- А?
- Говорю, ты пятнадцать минут уже, не шевелясь, пялишься на меня. Нарисовал что-нибудь?
Смотрю на все ещё девственный кусок ткани, закусываю губу. Подвис на Хоши, как медальон на цепочке.
- Закрой глаза, - спокойно произношу я, подходя к натурщику. Закрывает глаза, полностью смирившись со своим положением. Довольно повожу плечами, наклоняясь к его лицу. Кончик носа почти касается его, внимательно изучаю длинные ресницы, скольжу взглядом по губам, кусаю свои. Так близко.
Нервно сглатываю, преодолев, наконец, последний миллиметр, который разделял нас всё это время: касаюсь тёплых губ своими, пробуя на вкус – сладкие. Сминаю губы в поцелуе настойчивей, очерчивая контур верхний губы кончиком языка. Не получаю ответа, слегка отстраняюсь, мурчу в губы:
- Хоши, - мягко растягивая первый слог имени, сажусь к мужчине на колени, не собираясь отступать.
- Не надо, - тихо, прохладный палец прижимается к моим губам, не давая вновь поцеловать их обладателя. Открываю глаза, склоняю голову, трусь щекой о ладонь, чувствую, какая она холодная, накрываю своей рукой, утыкаясь носом в запястье, проводя им вверх до подушечки среднего пальца.
- Ты сам сказал, что я люблю тебя. Почему бы мне не показать, как я тебя люблю, - смотрю в его глаза, свободной рукой провожу по груди, проскользнув пальцами под ткань. Мысленно умоляю сдаться моим манипуляциям.
- Син, - строго, мою руку резко перехватывают, отводя в сторону. – Прекрати.
- Я знаю, что ты ко мне чувствуешь, - не отвожу взгляда.
- Это неправильно, - отчаянно, рука сильнее сдавливает запястье.
- Это не может быть неправильным, - потираясь кончиком носа о его, выгибаюсь в пояснице, когда сильная рука обнимает меня за талию.