Пытаясь сравнить себя с цветком, Илайя неоднократно приходил к выводу, что его единственное кредо – быть чертополохом, растущим на обочине. Цветок, который никто не замечает, а, сталкиваясь, начинают раздражаться, напоровшись на иголки цветоложа. Или перекати-полем, которое ветер гоняет от одного края к другому. Он чувствовал себя лишним человеком, и именно после таких невесёлых мыслей окончательно убеждался в правдивости заявления, что ему нечего терять.
Родись он в иной семье, воспитывайся в другой атмосфере, дружи с другими людьми…
Но всё сложилось так, как сложилось. Его воспитывала Агата, мучимая вечным недовольством от жизни, круг общения составляли потенциальные маргиналы, которые становились такими, независимо от происхождения. Смешно сказать, но в их группировке юных отщепенцев бразды правления находились в руках парня, происходившего из достаточно обеспеченной семьи. По местным меркам, так вообще едва ли не первый парень в городе. Не самой приятной наружности, не самого большого ума, но зато при средствах. Деньги к деньгам, как говорится. Вот он и придумывал постоянно способы заработка, которые граничили где-то между допустимыми и запрещёнными законом действиями и зачастую состояли в том, чтобы облапошить наивных школьников. Он тоже учился в старшей школе и стены её покинул одновременно с Илайей, но неизменно подчёркивал свою значимость. Он был главным, и его старшинство следовало признавать.
Пожалуй, именно это требование и являлось для Илайи самым трудным. Он не любил подчиняться, но голос разума подсказывал, что знакомствами с нужными людьми разбрасываться не стоит, а вот немного поспорить со своими принципами ради выгодных знакомств – законом не запрещено. В школьные годы ему нужна была эта компания местных оболтусов, обитающих в глуши, но почему-то мнивших себя птицами высокого полёта. За ними весело было наблюдать. Ещё веселее – посмеиваться, оставаясь в одиночестве.
Илайя наблюдал за людьми, подмечал их особенности, странности и приспосабливался к ним, желая получить определённый опыт. Здесь его научили умению постоять за себя. Не так уж много, но и немало. Для провинциального города это было практически идеальное познание, и Илайя время от времени проникался благодарностью, прокручивая в мыслях некоторые эпизоды общения, которое уже сегодня превращалось в воспоминания.
Он допускал мысль, что однажды может пересечься с кем-то из старых знакомых, но не слишком верил в реальность такой перспективы. Те, кто составлял круг его общения, мечтами о переезде не грезили, да и вообще особо о будущем не задумывались. Их потребностям отвечали и возможности местного уровня.
Это было понятно с давних пор. Ясно, что рано или поздно пути компании и Илайи разойдутся. Он большую часть свободного времени проводил рядом с ними, но даже тогда становилось понятно, что он – не её часть. Он преследует свои цели. Тренирует силу, выносливость, хватается за шансы немного заработать, но вечность за общение держаться не станет.
Однажды он их покинет, и место мозгового центра займёт кто-то другой. Так уж получилось, что, фонтанируя идеями, Тим особой прозорливостью не отличался, да и помощники его – тоже. Здесь-то в игру и вступал Илайя. Не озвучивая свои подозрения вслух, про себя он неизменно резюмировал, что держалось всё именно на его стараниях. Он просчитывал все риски, продумывал каверзы и находил обходные пути, чтобы не попасть в яму, если первоначальный план сорвётся и что-то пойдёт не так.
Говорят, что внешность обманчива, и с этим утверждением, когда речь заходила об Илайе, сложно было поспорить. Здесь как раз наблюдалась яркая иллюстрация к такому явлению, как диссонанс внутреннего и внешнего.
В доме тётушки Агаты большинство книжных полок было заставлено не классикой, а любовными романами. Зря считают, что подобные вещи издают исключительно в розовых обложках со слащавыми картинками, отпечатанными на них. Иногда встречаются и довольно странные сочетания – сахарно-сиропное наполнение и строгая обложка. Пару раз Илайе довелось дорваться до этих «сокровищ», разочароваться в некоторых видах литературы и навсегда о них позабыть.
Открыв пару-тройку, Илайя уже наперёд предсказывал, какие образы ему продемонстрируют на страницах издания. Героиня обязательно окажется трепетной ланью, а вот соблазнитель её, что неудивительно, ослепительным искусителем, с первой же, обязательной характеристикой – умопомрачительно красив.
Где эти умопомрачительные красавцы сконцентрировались, оставалось только догадываться, потому что в реальной жизни окружали люди самые обыкновенные, ничем не примечательные. Естественно, они отличались друг от друга, не были близнецами все, как на подбор, но вместе с тем… У них была приятная внешность, не более того. Видимо, умопомрачительные красавцы переселились исключительно на страницы романов, да так там и прижились, насильно обременённые семьёй и многочисленными детьми, мечты о которых авторы романов перекладывали с себя на них.
Себя Илайя тоже красивым не считал, особого внимания внешности не придавал. И всё же… Иногда, когда Агату пробивало на нежность, а сентиментальность накрывала волной, она говорила, что племянник очарователен. Случалось это, правда, много лет назад, когда они виделись изредка, а не обитали под одной крышей. Тогда Агата не упускала возможность потрогать Илайю за щёчку, погладить по волосам и с нежностью заметить, что мальчик – чудо.
Он улыбался в ответ на это заявление.
С годами он изменился. Не мог не измениться, ведь пребывание в константе людям не свойственно.
К восемнадцати годам он вырос и довольно сильно. Среди членов своей семьи, где женщины редко вытягивались выше ста семидесяти сантиметров, а мужчин, как таковых, ему вообще не довелось увидеть – если не брать в расчёт отчима – он выглядел едва ли не каланчой. Сто восемьдесят сантиметров роста являлись поводом для гордости и очередной усмешки, когда, слушая гневную речь тётки, можно было смотреть на родственницу сверху вниз. Щечки, которые в детстве наводили на мысли о хомяках, остались в прошлом, пухлость их ушла. Волосы из светлых, почти льняных, едва-едва окрашенных пигментом, превратились в обычные русые. Веснушки, к счастью, наоборот, побледнели и стали практически незаметными. С цветом глаз никаких трансформаций не происходило. Как были серыми, так и остались. Но их цвет и без того Илайе нравился.
Он находил свою внешность не идеальной, не красивой, самой обычной, в чём-то даже примитивной, но вот окружающие умудрялись очаровываться. Кто-то додумался приставить к описанию внешности Илайи слово «смазливая». Это не было правдой, потому веселило вдвойне. Илайе вполне хватало привлекательности внешних данных, чтобы считать себя симпатичным, но совершенно недоставало для получения определения «красивый».
Славно, что при всём отрицательном отношении к нему, никто не дошёл до глупого обращения – «принцесса».
Чего Илайя не хотел делать, так это – стричь волосы. В его родном городе это не особо приветствовалось. Не сказать, что ловили и били за несоблюдение дресс-кода, но и особо не одобряли, продолжая придерживаться дремучих убеждений о том, что отращивать волосы могут только педики.
Ещё один пункт, отмеченный галочкой в пользу переезда.
Если здесь все и каждый жаждали влезть в чужую жизнь и дать пару указаний относительно внешнего вида, то в большом городе такие условности никого не волновали, и Илайя знал, что к его одежде и волосам никто не прицепится, не начнёт рассказывать, как должен выглядеть мужчина, а как не должен.
Хорошо, что этот город и его обитатели остаются в прошлом.
Хорошо, что совсем скоро начнётся другая жизнь.
Поезд задерживался, и это порядочно нервировало. Окажись на месте Илайи кто-то суеверный, уже умудрился бы усмотреть в этом происшествии знак и приказ остаться дома. Илайя только вздохнул тяжело и, отойдя от перрона, приземлился на лавочку.
Гомон на вокзале не утихал. Людская масса напоминала театральную массовку, которая не могла определиться с общим направлением своей пьесы, потому одновременно разыгрывала комедию, трагедию и драму в лицах.
Кто-то проходил мимо, демонстрируя довольно симпатичные ножки, торчавшие из-под юбки летнего платья, поедал сахарную вату и смеялся чему-то своему. Кто-то набирал сообщения: смс, в скайпе или в любом другом мессенджере, при этом улыбаясь экрану. Кто-то мерил перрон шагами, заламывая руки, и истерично поджимал губы, стараясь не демонстрировать свои эмоции, но вместо этого только тем и занимался. Кто-то рыдал в голос, провожая родственников.
У Илайи провожающих не было. Он на вокзал пришёл в гордом одиночестве, с небольшой дорожной сумкой в руках. За восемнадцать лет жизни у него набралось не так уж много личных вещей, да и то, большинство ценностей относилось к годам детства, когда мать ещё жила вместе с ним, а не со своим новым мужиком. Вообще-то стоило поблагодарить её хотя бы за то, что не сдала в приют, кроме того, ещё и денег давала, приезжая. Однако… Мысли о матери подобрались в неподходящий момент, и Илайя поспешил отогнать их подальше.
Перепуганный муравейник находился в постоянном движении. И, когда объявили прибытие поезда, люди бросились туда, едва ли не сбивая друг друга с ног. Илайя никуда не спешил, он поднялся с места, подхватил свою сумку и неспешно направился к перрону. Как и следовало ожидать, от этой размеренности только выиграл.
Добравшись до своего места, он устроился на сидении и достал телефон, чтобы засвидетельствовать последний момент пребывания здесь. Отражение в стекле было слабым и едва различимым, но Илайя и не себя собирался фотографировать. Когда поезд тронулся, Илайя выбрал подходящий момент и сделал первый снимок своего пути к новой жизни.
«Нью-Йорк, я не люблю тебя, но еду к тебе», – написал, больше делясь своими эмоциями и мыслями, нежели планируя блеснуть остроумием.
После чего поставил сенсор на блок и сунул его в рюкзак. Прижался затылком к сидению, слегка запрокинув голову. Мимо пролетали пейзажи, которые то ли следовало запомнить, то ли позабыть навсегда. С отношением к прошлому, которое пока ещё было настоящим, Илайя не определился, потому пребывал в состоянии задумчивости.
Одну руку он спрятал в карман толстовки, вторая лежала на колене.
Илайя не особо задумывался над тем, что делал. Возможно, даже не замечал, что в данный момент потрошит один из разрезов, сделанный собственноручно на скучных джинсах классического кроя.
Поймав своё отражение в стекле, Илайя улыбнулся ему очаровательно, как умел улыбаться лишь в момент, когда чувствовал себя счастливым и уверенным в правильности того или иного поступка, нацепил на глаза тёмные очки.
В плеере выпала весьма мотивирующая песня. Современная классика.
«New York, New York».
На секунду Илайе показалось, что он увидел самого себя со стороны, гуляющим по одной из заснеженных улиц города чужой мечты и его необходимости уже не в драных джинсах и толстовке, а в стильном пальто и шарфе. Не видение. Скорее невысказанное желание, которое воплотилось в картинке, нарисованной воображением.
«Удачи мне», – подумал Илайя.
Иного пока не желал, зная, что удача будет для него основой всего. Без многого он сумеет обойтись, но без неё – нет.
========== 2. ==========
Soundtrack: Emilie Autumn - Take the pill
Таблетки. Целая горсть таблеток.
При желании из них реально выстроить целую пирамиду на прикроватном столике, а затем взять клюшку для гольфа и разметать к чёртовой матери. Можно только таблетки, можно вместе со столом, чтобы смотреть, как бьётся хрупкое стекло, превращаясь в крупные и не очень осколки. А под этим стеклом покоится лекарство. Или яд? Если раньше он верил в правдивость первого утверждения, то со временем всё чаще склонялся в пользу второго варианта. Прямых доказательств не было, но он чувствовал, что эти таблетки не спасают, они превращают его в овощ. Однако без них становилось ещё хуже, просто невыносимо. Приходилось снова открывать заветную коробку, доставать лекарство, вкладывать его практически негнущимися пальцами в рот, зажмуриваться и пить, ощущая, как рассасывается постепенно сладкая оболочка, чтобы сразу после этого по ротовой полости разлилась невыносимая горечь.
Таблетки лежали на поверхности стола в полном беспорядке.
В виде капсул, в виде плоских кружков, иногда среди них встречались разноцветные шарики, подкрашенные обманчиво приятными красителями. Некоторые виды легко было спутать со сладостями, но если в детстве Джулиан мог наглотаться аскорбиновой кислоты, подумав, что перед ним лежит монпансье, то теперь его от таблеток тошнило и выкручивало. Он больше не мог их видеть, но каждый день, в одно и то же время снова наливал себе полный стакан воды, доставал необходимое количество таблеток и одну за другой заглатывал их.
Иногда он ловил себя на мысли о том, что хочет заменить лекарства снотворным, выпить несколько его таблеток разом и больше не просыпаться никогда, однако… Он не мог этого сделать, поскольку понимал, что своим суицидом ничего не исправит, только усугубит положение и добавит проблем человеку, который носится с ним, как с маленьким, окружает заботой и мечтает вернуть вкус к жизни. Вряд ли, конечно, достигнет успеха в своём нелёгком деле, но он хотя бы пытается. Совершает реальные поступки, а не раскидывается обещаниями, о которых на следующий день позабудет, как делали все остальные, с кем доводилось прежде сводить знакомство.
А ведь ещё несколько лет назад жизнь его была совсем другой, и вряд ли кто-то мог тогда предречь столь неутешительный финал для изначальной красивой истории. Умопомрачительной. О, да. Именно такой.
Вода полилась в стакан, пальцы ловко, по привычке, отсчитали необходимое количество таблеток. Джулиан закрыл глаза и поднёс ко рту первую из них.
«Глотай».
Когда-то Джулиан Ормонт считал себя счастливым человеком, а события его жизни служили этому заявлению подтверждением. Он относился к той категории людей, которым не приходится прикладывать огромное количество усилий для достижения своей цели, всё получается само собой, едва ли не по взмаху волшебной палочки. Играючи, что называется. Казалось, что он всегда будет любимчиком судьбы, один за другим распаковывая подарки, приготовленные ею для него.
Детство Джулиана прошло в любящей семье, перед глазами не разыгрывались трагедии и драмы. Родители обожали и готовы были исполнить любую прихоть, если чадо вдруг попросит. Джулиан не просил, с ранних лет обозначив себе цели в жизни, и зная, с чем свяжет судьбу в дальнейшем. Быть может, многим его увлечение казалось глупым и не слишком стабильным, но Джулиан никого не хотел слушать. Родители, впрочем, не спорили, а обеими руками поддерживали начинания талантливого ребёнка. Ему пророчили карьеру классического музыканта и определили, что чадо является обладателем абсолютного слуха. Уникальный дар, который даётся немногим. Человек, им обладающий, просто не может выбрать другую стезю, поскольку это едва ли не преступление против личности. Всё равно, что уметь писать восхитительные книги, но отказываться от их издания, выливать задуманное на бумагу и тут же швырять в огонь, не позволяя окружающим насладиться своим талантом.
Несомненно, не стоит судить всех по одному шаблону, равно как и не стоит навязывать свою точку зрения посторонним людям. Тот, кто обладает абсолютным слухом, но музыку не любит, вполне может отказаться от карьеры в музыкальном бизнесе. Вряд ли таких случаев никогда не происходило. Но Джулиану повезло. Его не выталкивали на сцену насильно, он сам поднимался на неё с удовольствием. Несколько лет он провёл в специальной школе с музыкальным уклоном, но долго там не продержался. Не потому, что другие одарённые и талантливые старались сжить более удачливого конкурента со свету, а потому, что пришёл к определённым выводам. Ничего нового он там не узнает. Всё, что ему пытаются вложить в голову преподаватели, уже давно известно, и на уроках он лишь теряет время.
Дальнейшую науку он постигал самостоятельно, выстраивая и оттачивая свой собственный, хорошо узнаваемый стиль. Его успехи в музыкальном бизнесе были довольно внушительными, и это не могло не радовать. Он занимался любимым делом, а оно помимо удовольствия приносило ещё и неплохие деньги. Джулиану казалось, что он находится в сказке.