Вот она больше никого и не осуждала. Жила и жила. Скучала по сыну и жила дальше. Сменялись пациенты, дни работы и отдыха. Вот и вся жизнь. Ее думы прервал голос Громовой:
— Доктор, а секс?
— Я думаю, что там проблем не будет.
— Как же? Он же без руки?
Надя впала в ступор. Секс с наличием или отсутствием руки — одной руки — у нее никак не ассоциировался.
— Вы приспособитесь. Я не думаю, что именно рука является ведущей в сексе.
— Вы просто не понимаете… — совершенно обреченно ответила Громова. — А машина восстановлению не подлежит, представляете?
— Да, догадываюсь.
— А если бы она была с левым рулем, он бы не пострадал?
— Пострадал, но меньше. Откуда я знаю? Я знаю, что машину разрезали, чтобы достать его. Я не разбираюсь в машинах, все больше в людях.
— Вы о душе?
— Нет, об анатомии.
— Я в суд подала, требую компенсацию. И на лечение.
— Это Ваше право. Если понадобится, я напишу заключение.
— Не выписывайте его. Подержите у себя, я подумаю, может, приду в себя и тогда смогу его забрать. Ему у вас лучше. А у меня дела. Суд, разборки, работа. Подержите?
— Да. Только не ради вас, а ради него.
— Вы не имеете права меня осуждать.
— Я не осуждаю. Вы не готовы менять жизнь. Просто поймите, что жизнь не спрашивает, готовы мы к чему-то или нет, она сама все меняет.
Громова встала и направилась к двери. Надя вышла в коридор и смотрела ей вслед. Нет, она не заглянула в палату. Прошла мимо, утирая слезы.
========== Часть 4 ==========
— Владимир Сергеевич, — Надежда вошла в палату, — я беседовала с вашей женой. Она просит подержать вас здесь на недельку дольше.
— Тем лучше, вы согласились?
— Да.
— Как будете утрясать с начальством?
— Утрясу.
— Значит, у нас с вами будет предостаточно сеансов психотерапии. Начнем?
— Даже не знаю.
— Конечно, вы привыкли резать, а не говорить. Для начала, думаю, нам следует познакомиться. Владимир я, просто Владимир. Можно Вова, если вас не смущает фамильярность и на ты.
— Надежда, Надя.
— Ну, мой возраст секретом не является, а твой?
— Тридцать один. Бальзаковский возраст. Сыну двенадцать.
— Сын где?
— У мамы. Почти с рождения у мамы. Я училась, академ брать не стала, мама забрала Илью к себе, потом работа, одиночество и работа, так и живем. Езжу к нему на выходные, если не дежурю.
— Скучаешь?
— Не то слово, я ж люблю его.
— Почему не заберешь? Он уже не маленький.
— Там школа, друзья, А потом, знаешь, чем я занимаюсь дома?
— Чем?
— Сплю. Я даже кошку завести не могу, сдохнет с голоду, а ты говоришь, сына забрать. Дочь твоя была сегодня?
— Нет, у вас кормят нормально. Я не голоден.
Она поняла его, и дальше вопросы о семье задавать не имело смысла. Ей повезло, пришла врач физиотерапевт и массажистка. Начался курс реабилитации. Это она, Надя, выпросила его у заведующего, объяснив, что больной тематический, она хочет оставить его для наблюдения и посмотреть, что будет.
Заведующий, пожилой, в принципе, мужчина, симпатизировал ей. Она могла бы и сменить его со временем на руководящем посту. Так он мыслил. А пока пусть набирает материал. Любит она таких тяжелых за волосы с того света вытаскивать. Так от этого только польза, пусть. Вот и тут после просьбы не устоял и на все ее требования согласился.
В воскресенье утром Надя сдала смену и зашла к Владимиру попрощаться и спросить, может, ему почитать принести.
Он заказал книгу на ее вкус. Книгу она ему не принесла, в понедельник утром вручила планшет.
— И как это понимать? — с улыбкой спросил он.
— Я решила, что «Как закалялась сталь» ты уже читал, а «Ажелика» не в твоем вкусе. Других книг в моей квартире обнаружено не было. Так что вот, выбирай и читай, что хочешь. В интернете есть все.
— Мудрое решение мудрой женщины, но принять не могу, вещь слишком дорогая.
— А ты потом отдашь, при выписке. Уговор?
— Хорошо, спасибо, — он улыбался, и глаза светились. Ох уж эти глаза.
Было неудобно и непривычно управляться с планшетом одной рукой, тем более левой. Владимир был правшой, но это лучше, чем в потолок смотреть и думать, так что справится.
Она не почистила планшет, и на нем остались фотографии Нади и сына, еще были снимки мальчика с мужчиной, не молодым, но… Это ее бывший муж, сделал он для себя вывод. Много старше ее. Значит, замуж она вышла лет в восемнадцать. Интересно, сколько они были вместе?
Вопрос остался вопросом, начался обход. Планшет пришлось убрать. После обхода заведующего отделением пришли студенты. Сначала двое, долго беседовали с ним, задавая никому ненужные вопросы. Но это было развлечение. Единственно, о чем он их попросил, не трогать его. Было больно везде, а от уколов он отказался, сколько можно? Так и наркоманом стать запросто.
Наде еще ничего не сказал, а сестру предупредил.
Надежда Михайловна не шла из головы. В ней было что-то такое, что заставляло мозг снова и снова возвращаться к ее облику. Именно к облику, потому что ее профессионализм не вызывал сомнений. Ему повезло с врачом. Он жив благодаря ей и, как ни странно, хочет жить, чтобы увидеть ее, что ли. Чтобы улыбнулась, посмотрела чуть-чуть не так, как на других пациентов. Он не был полностью уверен, но казалось, что на других она все-таки смотрит иначе. Она была очень милой женщиной, нет, не милой и не симпатичной. Это не те слова, просто не те. Он никак не мог подобрать слова, чтобы охарактеризовать ее. Видно, все-таки с мозгами у него не совсем, — пронеслось в голове, все-таки не хило он приложился. Язык человеческий забывать стал. Хорошо, что в планшете есть ее фотографии, можно смотреть, когда один. И имя у нее — Надежда. Специальное такое имя. Как раз для врача хирурга.
— А у Вас сотрясение сильное? — вопрос студентки вернул к действительности.
Он посмотрел на нее. Девочка с кудрями каштанового цвета, выбивающимися из-под колпака.
— Сотрясение? Не знаю. Я меньше всего о сотрясении мозга думаю, — «Но, наверно, сильное — вот объяснение тому, что слов подобрать не могу», — подумалось.
— А как произошла авария, помните?
— Нет. Не помню. Ехал и ехал, очнулся в реанимации.
— Вы только профессору не говорите. Я вас осматривать не буду, спишу неврологический статус из истории.
— Не скажу, не трогайте меня только.
Профессор появился в палате совсем скоро. Владимир сразу узнал того мужчину с фотографии с мальчиком. Так вот кто бывший муж его Нади. Нет, с головой у Володи точно не в порядке. «Его Нади». Смешно. Она врач, всего лишь врач, который тянет своего пациента, чего бы ей это не стоило.
Интересно, что случилось у нее с этим профессором. Хотя по тому, как преподаватель смотрел на свою студентку, он понял, что послужило причиной развода. И тут же возникла мысль: что она в нем нашла? Ответ тоже не заставил себя ждать — ей было восемнадцать.
Какой она была в восемнадцать? Тогда точно хорошенькой. Она и сейчас не дурна, вовсе не дурна. Только уставшая и холодно-отстраненная. Хотя нет, от нее исходит тепло. Как все это сочетается? Что настоящее, а что маска?
Он думал и думал о ней. Пытался представить ее в обычной одежде, как на фотографиях. Получалось плохо. Все-таки она была для него только врачом. И дальше фантазии не распространялись.
Потом мысли переключились на жену и дочь. Жена не приходила. Передавала передачи, которые приносила дочь. Может, ему показалось, но в глазах ребенка он разглядел брезгливость. В последнее время мозг подводил, так что вполне возможно, что просто показалось. Он просил ее больше не приходить, и она не пришла. Он очень надеялся, что она придет завтра, что все-таки показалось.
Он женат уже двенадцать лет. И думал, что счастливо женат. Или не думал? И как давно стал сомневаться в своем счастье? И счастье ли это было? Он задавал и задавал вопросы, но не видел ответов. Что связывало его с женой? Любовь, привычка? Или смесь того и другого? Будни — вот был ответ. Они не ссорились и не ругались, все было тихо. Но было ли взаимопонимание? Или каждый жил сам по себе? Вопросы оставались без ответов. Голова разболелась. Мыслить логически дальше не получалось. И присоединилось еще одно странное чувство — боль в правой руке. И не только боль. Он чувствовал руку. Пытался опереться на нее, взять чашку, поддержать планшет. Рука была и отсутствовала одновременно.
Мозг шутил со своим хозяином на всю катушку. Картинка не складывалась. Владимир усомнился в себе. Надо было все-таки согласиться на визиты психолога. И этот профессор хотел назначить что-то успокоительное, а он отказался. Почему отказался? Из-за того, что тот вызвал у него негатив, потому что бросил Надю. Другого развития событий он предположить не мог. Бабник-профессор променял Надю на более молодую и наивную студентку.
========== Часть 5 ==========
— Вова, спишь? — Надя появилась в палате в первом часу ночи.
— Нет, заходи, — он был рад ей, каждый раз рад. Именно Надежда держала его на плаву. Когда она заходила, жизнь переставала казаться бессмысленной. Он сам не понимал почему: ведь как был, так и оставался инвалидом. Но когда она была рядом, то заряжала его внутренней энергией, верой в жизнь.
— Ты от снотворных отказался? Да? — ее голос был другим.
Это настораживало. Но ответил сразу:
— Да, отказался. Пытаюсь выжить сам.
— Зря, ты должен спать и восстанавливаться.
— Понятно, так ты пришла проверить, сплю я или нет?
— Нет, я курить хочу, я надеюсь, ты все не выкурил?
— Нет, в тумбочке, возьми сама. Я, как ты и просила, больше двух не курю, хотя хочется.
— А я бросила вчера, — сказала она, делая затяжку.
— Понял. Вижу, как бросила.
Она приблизилась к нему, укрыла его одеялом и приоткрыла окно. Выкурила одну, затем вторую.
Дверь палаты приоткрылась и в проеме возникла сестра Наташа.
— Громов, ну, я же просила не курить без меня, кто проветривать будет? А это Вы, Надежда Михайловна. Кофе сделать? Могу сюда принести. Жалко парнишку — всего-то двадцать три года.
Медсестра закрыла дверь и по коридору раздался шум ее шагов. Повисла тишина. Прервал ее Владимир:
— Пачку положи на место.
— Тебе жалко, да? Я сама тебе сигареты приношу.
— Положи, сказал, двух хватит.
Она подчинилась и положила пачку в ящик.
— Я пойду, прости, что спать не даю.
— Сядь. Сама пришла, я тебя не звал. Значит говорить будем. А то нашла место, где покурить можно, в палате у больного.
Надя села рядом с кроватью, предварительно закрыв окно.
— Руку дай, — произнес он. Она дала. — Руки у тебя холодные, ледяные прямо.
— Я курила у окна.
— Да ты поплачь. Надь, а если бы я тогда умер, ты бы также убивалась?
— Да, конечно. Ты думаешь, можно привыкнуть к смерти?
— Не знаю, мне казалось, что вы, врачи, потому и циники, что к смерти привыкли.
— Нет, Вова, мы, врачи, потому и циники, что своим цинизмом от мира защищаемся. А к смерти привыкнуть нельзя, сколько бы лет ни было пациенту, хоть знаешь, что уже не помочь, а все равно пытаешься ее победить. Старуху эту с клюкой… Я проиграла.
Она действительно расплакалась, а он молчал и гладил ее руку.
— Все, прекращай, тебе еще работать.
В коридоре снова послышались шаги. Дверь отворилась, и вошла Наталья с двумя чашками кофе.
— Сейчас сахар принесу, сами положите.
Она вышла, включив свет.
— Во какой я молодец — дал доктору покурить и кофе еще получил.
Он улыбался глядя на Надю. А она вытерла слезы, подошла к раковине и умылась.
— Давай помогу сесть.
Она действительно усадила его на кровати.
— Вов, прости.
— Да ладно, считай, что сеанс психотерапии удался, я рад, что не умер.
Она улыбнулась.
— Я тоже рада, что ты не умер. Если бы ты только знал, как рада. Я тогда двое суток от тебя не отходила. Меня реаниматологи уже ненавидели.
— За что?
— Я ж их кофе пила и доставала их по полной.
Он уже просто смеялся.
— Не помню я такого, Надя.
— Знаю, что не помнишь, ты ж все помереть пытался.
— Как давно я не пил кофе.
— Зато я пью его постоянно. Не получилось у меня бросить курить…
— Бросала зачем?
— Жизнь начинала сначала. Думала, что начну, счастливой стану…
Он промолчал, внимательно изучая ее лицо.
— Не судьба, видно. Ни жизнь начать сначала, ни счастье.
— Ты почему врачом стала?
— Так я из семьи врачей, другого пути не было.
— Родители хирурги?
— Нет. Мама кардиолог в поликлинике, а папа стоматолог. Они в другом городе живут, маленьком таком.
— Как же тебя угораздило?
— Назло мужу. Да и на романтику потянуло. А в результате — ни мужа, ни романтики. Правда работа любимая, вот ей и живу. Вов, давай, я тебя положу и пойду писа́ть ход операции и эпикриз посмертный.
— Спасибо за кофе. Тебе хоть полегчало?
— Какой там. Хотя да, с тобой легче. Ты не теряй меня завтра, там будет много всего. И отчеты, и разборки, и вскрытие.
— Ты и на вскрытие пойдешь?
Она только головой кивнула. Потом встала и помогла ему лечь. Забрала чашки и вышла из палаты, выключила свет.
Он же включил планшет и снова разглядывал ее фото с сыном.
А Надя свернулась на диване в ординаторской клубочком и думала. Володя стал ей родным и необходимым. Как брат. Такие отношения с пациентом у нее сложились впервые. Это потому, что она так хотела вернуть его к жизни, пронеслось в голове.
А потом думала о смерти. Первый умерший во время операции пациент. Его не забыть. И дело не в том, что спасти его было невозможно, а в том, что смерть была слишком близко. Она была ощутима, реально ощутима, прямо тут, под пальцами. Даже слов нет, чтобы описать это ощущение. Первый раз был шок. А потом? Каждый раз шок. Так курить и начала.
Но смерть поначалу воспринималась как азартный противник. И победить ее было делом чести, и каждая победа отзывалась эйфорией в теле. Но с годами отношение изменилось. Смерть стала той чертой, откуда не возвращаются, и азарт перешел в профессионализм, правда периодически подкрепленный молитвами, нет, не заученными, а просто возникающими в мозгу, когда делаешь все, а кажется мало. Вот и просишь помощи у Него…
Невозможно привыкнуть к смерти, нет, невозможно.
Надя села за стол, включила настольную лампу и стала писать ход операции, а потом эпикриз — посмертный…
========== Часть 6 ==========
Афинский мудрец Платон, живший в четвертом веке до нашей эры, утверждал, что судьба есть не что иное, как путь от неведомого к неведомому. Иначе говоря — жизнь полна сюрпризов, и далеко не всегда эти сюрпризы бывают приятными.
Вот таким сюрпризом стало появление супруги Владимира Громова в отделении. Она уверенно прошла в палату, а потом так же уверенно через некоторое время в ординаторскую.
— Надежда Михайловна, можете выписывать моего мужа, я готова.
— Я и не знала, что тут все по Вашему требованию делается, — Надя не смогла сдержать эмоций.
— Не надо ерничать. Я много думала, я все взвесила, я поняла, что моей дочери нужен отец, каким бы он ни был.
— Владимир Сергеевич плохой отец?
— Нет, он хороший отец, но он инвалид, вот я о чем. Я готова забрать его домой — вот все, что я Вам говорю. И не надо меня осуждать. Сначала Вы меня осуждали за то, что я испугалась, а теперь за то, что я хочу его забрать. Он мой муж, и мне решать, как нам жить дальше.
— Как жить, конечно, решать Вам с ним вместе. А вот когда выписывать мне моего пациента, буду решать я. Я сообщу ему мои соображения после обхода.
— Я подойду к четырем часам. Думаю, что Вы уже определитесь.
Она вышла из ординаторской, стуча каблучками.
— Надя, и кто эта стервь? — спросил Иван Владимирович, находившийся с Надей в одной ординаторской.
— Жена Громова.
— Повезло мужику! Она ж его бросит.
— Не каркай.
— Каркай - не каркай… Оно ж видно. Сейчас обдерет как липку и бросит.
— Она так убивалась после аварии…
— Ага. А потом три недели где она была? Я ее ни разу у него не видел, сколько дежурил. Сначала девочка приходила, а потом и она перестала приходить. Жалко, мужик хороший, случись наоборот, так он бы от нее не отходил и любил бы все равно.
— И что это тебя на рассуждения такие потянуло?
— Да просто живешь вот так, живешь, пашешь как проклятый, все стараешься в семью. А потом случись такое — и один… Почему жизнь так несправедлива?