========== Глава 1: Ожидание ==========
Впервые я обратила внимание на то, что меня окружает, месяца два спустя после возвращения в Двенадцатый. До этого я просто в прострации все время сидела на мягком диване в вычурной желтой гостиной того самого дома в Деревне Победителей. Лишь естественные позывы организма могли заставить меня пошевелиться: пойти в уборную или хотя бы размять затекшие ноги и спину. Я даже не трудилась сбрасывать с поникших плеч старый теплый платок. В этой полулетаргии я вновь и вновь возвращалась на этот диван, возле которого валялись одеяла и смятая куча нераспечатанных посланий от матери. Я даже не пыталась перебраться в другие комнаты в доме. Замечала только, что дважды в день открывалась входная дверь, когда Сальная Сэй приходила вместе с внучкой, чтобы принести мне поесть. Она заставляла меня попить воды. Вытирала пыль и убиралась в доме, обходя меня, как будто я была одним из дорогих предметов мебели, которые поместил сюда Капитолий одновременно с пышными шторами и роскошными толстыми коврами. Оставалось только удивляться, что и с меня она не смахивала пыль.
В тот период меня почти что не было. Я была затеряна в таких темных местах, что часы для меня сливались в бесконечную мрачную череду, прерываемую ужасными кошмарами. Они нападали на меня еженощно. Маленькое тело Прим вновь и вновь сгорало на моих глазах, я же сама будто прирастала к земле, не в силах сдвинуться и ей помочь. Иногда мне снились Рута, пронзенная копьем профи, Финник, разорванный переродками, Пит с красными глазами, бросающийся на меня и ломающий железными пальцами шею — парад ужасов был поистине бесконечен в своем разнообразии. И оттого, что я так мало спала, я была уже не просто вялой, а уже отчасти мертвой, несмотря на то, что бодрствовала.
В таком подвешенном состоянии я могла различать только этот нежно-желтый цвет, исходящий от стен гостиной. Он порой напоминал моему подсознанию о чем-то ярком, извлекая из памяти отблески теплого оранжевого. Но эти мысли ускользали, так толком и не обдуманные. У меня не оставалось никаких желаний, мне не нужны были ни воспоминания, ни все остальные комнаты в доме, ни даже вода и пища. Жизнь заставила меня остаться в живых, но я пассивно отказывалась следовать её распоряжениям. Оглянувшись назад, я могу сказать, что если бы не Сальная Сэй, я бы наверное просто истаяла за эти два месяца, не делая ничего для поддержания своего существования, так мало мне хотелось жить. Если бы я могла по доброй воле прекратить дышать, я бы сделала и это. Но даже для того, чтобы пожелать смерти, нужны были какие-то усилия, я же была не в состоянии предпринять даже их.
Краем сознания я различала, что изредка ко мне заходит Хеймитч. Он садился в мягкое плюшевое кресло рядом с моим диваном, не выпуская из рук фляжку, и оставался там иногда целыми часами. Говорил он разве что только: «Привет, солнышко». Иногда напивался до того, что там же, в кресле, и засыпал, отравляя ядовитым перегаром воздух. Но я не возражала. Он был чем-то вроде растений, которые росли за окном. Когда же он уходил, Сальная Сэй сразу открывала окна, чтобы ядовитый дух выветрился.
Но настал день, когда мир стал вторгаться в мое охваченное депрессией существование, и это было сродни пробуждению от того, что тебя трясут за плечо, сродни свету, проникающему под еще сомкнутые веки. Я умудрилась спуститься на кухню, чтобы позавтракать с Сальной Сэй и ее внучкой. Сэй посмотрела на меня, оценивая мой расхристанный вид, а затем — в окно, и, как будто я всегда вот так сидела с ними по утрам, сказала:
— Прекрасный весенний денек. Тебе нужно гулять. Сходила бы на охоту.*
Я некоторое время прокручивала в голове эту идею и даже решилась поискать мой лук и стрелы, а Сэй заверила меня, что они в прихожей. Однако я все еще не готова была заставить себя выйти и блуждать где-то несколько часов, сам процесс обдумывания такой возможности уже полностью перегрузил нейроны в моем мозгу. Когда же я после обеда отважилась пойти в кабинет, я думала только о нескольких предметах, которые лежали там на столе: отцовская охотничья куртка, наш справочник растений, свадебная фотография родителей и луки со стрелами, которые Гейлу удалось спасти в ту ночь, когда разбомбили Двенадцатый. Еще там была коробка, в которой находились трубка для живицы, присланная Хеймитчем, медальон, который Пит подарил мне на арене с циферблатом, и сероватая жемчужина, о которой я даже не могла заставить себя думать. Натянув на себя теплую истрепанную кожанку, я почувствовала, как ее вес снова исчерпал во мне весь хлипкий запас энергии, и снова улеглась на плюшевый диван, чтобы провалиться в беспокойный сон.
В нём меня настиг ужасный муторный кошмар, который длился в этом дремотном царстве целую вечность, до самого утра: во сне меня заживо закапывали в землю, в могилу, пока я не проснулась от шуршания настоящей лопаты, доносившегося снаружи, через окно, которое я позабыла накануне закрыть. Еле-еле поднявшись, все еще дрожа после того, что видела во сне, я выбежала из своих дверей и обогнула дом, чтобы увидеть там его — рядом с тачкой, полной цветов и грязи.
В груди у меня что-то оборвалось, и тут же так долго не существовавшие для меня чувства вновь затопили иссохшую пустыню моей души. Я так много месяцев была не в силах вообще ничего испытывать, что вид стоящего передо мною Пита изумил меня до крайности. Взглянув на меня, он тоже опешил, но тут же начал говорить что-то о докторе Аврелии, что он, мол, не сможет и дальше притворяться, будто лечит меня, если я не начну брать трубку. Я же не могла оторвать глаз от тачки с выкопанными цветущими кустами. Они чуть было не спровоцировали меня на убийственную враждебность, пока я не поняла, что это вовсе не белые розы, как мне сначала показалось, а вечерние примулы.**
Сладко благоухая этими желтыми цветами, Пит сказал мне:
— Подумал, что мы могли бы посадить их рядом с домом, *** — наш разговор оборвался на том, что я кивнула в знак согласия и немедленно ретировалась.
Оказывается, все это время, лежа на вычурном диване, я чего-то ждала. Я не знала еще, что жду вообще, не знала чего и кого жду.
Но в день, когда он появился со своей тачкой, я это поняла, если не своим очумелым и затуманенным рассудком, то по крайней мере — самым глубинным и тайным, запрятанным чуть ли не в костном мозге чутьем.
В тот день, когда он объявился с тачкой, я уничтожила все иссохшие от времени белые розы, цветы зла, что мне оставил на память Сноу. Впервые за два месяца приняла ванну. Впервые поговорила с Сальной Сэй. Отправилась на охоту, хотя физически это полностью меня измочалило. Встретила вернувшегося из ниоткуда Лютика и попыталась разделить с ним свое горе. Распечатала письмо от матери и позвонила ей. И все это постепенно, понемногу рассеивало мрак, который держал меня в своих цепких лапах, приковывая к дивану, не давая двигаться, не давая даже сменить одежду.
Весна вернулась.
Я ждала все это время его.
Комментарий к Глава 1: Ожидание
* канонические диалоги, как всегда, привожу по переводу «Сойки-пересмешницы» издательства АСТ.
**примулы или в некоторых переводах - первоцветы (или примулы) - в оригинале primroses. Очень красивые фотографии вечерних примул здесь http://wildblessings.com/2011/08/24/evening-primrose/
*** В оригинале, как и в каноне, «I thought we could plant them along the side of the house». Увы, перевод не передает всех оттенков смысла этой глубокой и важной фразы. Между тем Пит говорит кроме очень важного здесь «мы» (не я) еще и «the house» (с определённым артиклем), то есть - он хочет посадить цветы именно у этого дома, единственного, о котором он только и может думать. И, если глубже анализировать эту фразу, можно прочитать между строк: «Я здесь – для тебя. И буду здесь, пока ты не окажешься готова меня принять». Pure everlark.
========== Глава 2: Восставшая из мертвых ==========
На следующее утро Пит пришел со свежим хлебом. Увидав его, Сальная Сэй все поняла и приготовила завтрак и на его долю. Я же скормила свой бекон Лютику, и против этого никто не возразил. Но все-таки я была еще немного как в тумане и не говорила ничего, кроме «кис-кис, Лютик», пытаясь приманить эту противную зверюгу еще одним кусочком со своей тарелки. Пит, не пытаясь привлечь к себе мое внимание, беседовал с Сэй в той легкой манере, которая так напоминала его прежнего, что даже сложно было заметить какие-либо признаки капитолийского охмора. Разве что кроме внезапной меланхолии, которая им овладела, стоило разговору смолкнуть.
— Думаю сегодня сходить в Котел, — сказал он, приглашая Сэй поддержать тему.
— Они вроде зовут это теперь «открытый рынок», — ответила та.
Пит вздохнул. От меня не укрылось, что он не стал упоминать о своей семейной пекарне.
— Приятно будет увидеть, что там все снова оживает.
— Я тоже, может, разверну там свою торговлю. Надеюсь, там никто не будет задаваться на новый лад. Не могу себе представить рагу из белок в меню какого-нибудь из разэтаких кафе, — Сэй подчеркнула этот комментарий, сморщив свой и без того морщинистый нос, намекая на всю абсурдность такого дела.
- Нет, — отреагировал Пит с легкой улыбкой. — Думаю, они у нас в Дистрикте вряд ли приживутся. Да у нас и людей еще не столько, чтобы они появились, — голубые глаза стрельнули в мою сторону, но он тут же снова опустил их в свою тарелку с яичницей.
Они продолжали перебрасываться фразами в подобной манере, и нить беседы скоро от меня ускользнула. Набравшись смелости, я пристально взглянула на Пита. Он похудел по сравнению с тем, каким он был в Тринадцатом, и взгляд у него был слегка потерянным.
Но голубизна его глаз по-прежнему завораживала. Только сейчас я смогла понять, как скучала по этому небесно-голубому цвету, который в них плескался, и который мне был доступен лишь наполовину, ведь пока что он повернулся ко мне в профиль, обращаясь к Сальной Сэй. Волосы его были слегка растрепаны, но со следами недавней стрижки, и светлые кудри слегка сияли как золотая канитель, поймав отблески раннего солнца. И кухня моя казалась меньше оттого, что в ней теперь показались его широкие плечи и мускулистые руки. Опустив глаза на его ладони, как и прежде сильные, покрытые мозолями, я заметила, что кончики пальцев на его правой руке слегка испачкались. А легкий светлый пушок на его руках, который тоже отливал золотом, редел возле бицепса и прятался под рукавом белой футболки.
Там же я увидела чуть выпирающий блестящий шрам, рассказывающий о том, как язык беспощадного пламени лизнул его левое плечо, задел шею и дополз до уха. Другой же след от огненного укуса сиял на краешке подбородка, скуле и выше — над бровями, теряясь где-то левее, за линией его волос. Кудри снова отросли и почти скрыли шрамы, но их все еще можно было заметить, если приглядываться.
Тишина за столом стала гнетущей, и я поняла, что, должно быть, слишком пристально и долго пялилась на Пита, может, даже несколько минут. Сальная Сэй подняла на меня глаза и снова опустила взгляд в свою чашку, и поспешила переместиться к кухонной раковине. Пит же сидел спокойно и изучающее глядел на меня, прямо в глаза, так смело, что мне показалось, он видит меня насквозь. Выражение его лица смягчилось, и в глазах засияла улыбка даже раньше, чем в ней расплылись его губы.
От смущения я отвела глаза первой. Наверное он счел меня ненормальной. (Официально я, кстати, ею и была, и это было прописано в условиях моего содержания при высылке в Двенадцатый). Ведь я молчала все утро, а потом уставилась на него так, как будто у него враз отросло несколько новых конечностей. Нервно разгладив перед собой скатерть, я встала и понесла свою тарелку в мойку. Прежде я просто оставила бы ее на столе, но теперь, несмотря на мой позор, я была не в силах просто так уйти, поэтому принялась драить оставшуюся после завтрака грязную посуду. Намылив и оттерев свою тарелку, я вдруг напряглась, ощутив его близкое присутствие. Скользнув по нему глазами, я заметила, что он держит кухонное полотенце.
— Я буду вытирать, — просто сказал он.
Мне оставалось только прошептать:
— Спасибо, — и голос мой прозвучал довольно сдавленно, ведь я давно отвыкла регулярно говорить что-то вслух.
Передавая ему влажные чашки и тарелки, я постаралась его не касаться. Я вообще никого сто лет не касалась, ну, кроме Лютика, но вообще-то он и не был человеком, так что он был не в счет. Пит же молча вытирал посуду, но от него исходило легкое напряжение. Неужто он хотел со мной заговорить? Или ждал, что я что-то скажу? После стольких месяцев сидения в тишине, в попытке закрыться от мира эта нервная энергия меня оглушала. Я почувствовала, что чашка вот-вот выскользнет из моих трясущихся пальцев, угрожая упасть на пол, и лишь в самый последний миг смогла взять себя в руки и не отправить ее на верную гибель. Ведь это же, ради всего святого, был Пит! Мы с ним целовались, лежали в объятиях друг друга бессчетное количество ночей, столько раз чуть было не погибли друг за друга, а я даже не могу заставить себя пожелать ему доброго утра.
Сглотнув подступающий ужас, я смогла наконец сказать хоть что-то, протолкнуть это сквозь ватные губы:
— У тебя пальцы в краске.
Пит помедлил и посмотрел на меня, прежде чем ответить:
— Я вчера их смешивал. Не так просто найти нужные оттенки.
— Ты рисуешь, — это было нечто среднее между утверждением и вопросом, и для меня оно прозвучало как-то отстраненно.
- Да. Это часть терапии и вообще… мне этого недоставало. В больнице у меня были клочки бумаги и самые толстые непонятные карандаши, особо не порисуешь, — легко сказал он.
Я слегка обдумала услышанное.
— А нельзя было попросить что-то ещё у Доктора Аврелия? — это была самая длинная фраза, которую я проговорила за несколько месяцев.
— Это было все, что мне могли позволить. Они боялись, что я могу пораниться обо что-то острое, - Пит, казалось, поймал себя на том, что проговорился. И, не ища других путей к отступлению, просто так пристально уставился на тарелку, которую вытирал, будто она таила в себе все тайны вселенной. Все его тело вдруг резко напряглось.
Чувствуя, как к горлу подступают слезы, я схватилась за край раковины. Это было сильнее меня, сильней моего рассудка — невероятное желание плакать. Но огромным внутренним усилием я подавила тот порыв и прошептала:
- Прости.
Не в силах больше вынести того, как стали на меня давить эти стены, я бросила губку, которой орудовала, и молча быстро вышла из кухни, едва не задев по пути Сальную Сэй. Завернув за угол, я прижалась к стене в коридоре, я вдруг вся невольно задрожала и начала хватать ртом воздух. Я просто была не готова к подобной боли. Я едва могла вынести мою собственную боль. И что больше всего сводило меня с ума, ответственность за то, что с ним случилось, лежала на мне, а ведь я и так казнила себя по миллиону разных причин.
Я расслышала, как в ответ на что-то, что сказал Пит, Сальная Сэй зашептала:
— Не дури. Почему бы тебе не прийти снова завтра?
Пит вздохнул и тоже зашептал:
— Не знаю, нужно ли мне приходить. Может быть, я делаю все только хуже. Может, ей нужно больше времени.
— У нее и так уже было слишком много времени. Она и так вся извелась. Куда уж больше! — зашипела Сальная Сэй.
От мысли, что Пит больше не вернется, на меня напало дикое ужасное отчаяние. Его страдания выбивали меня из колеи, но я была все-таки скорее эгоистичной, чем мудрой, даже в таком сломленном состоянии. И от меня не укрылось, что я и дальше буду блуждать в этой чернильной мгле своего персонального ада, купаться в океане горя, который разольется еще шире, омывая нежное лицо Прим и черты всех прочих, в чьей смерти я себя винила, если он ко мне не вернется.
Ко мне? В Дистрикт Двенадцать, поправила я мысленно себя.
Они же все еще толковали обо мне. Прежняя Китнисс пришла бы я ярость, услышь она, как кто-то в ее присутствии говорит о ней в третьем лице, но то, что я уже съезжала с катушек, здорово подкорректировало мои представления и список того, что теперь могло меня задеть.
Я вернулась в кухню и обессилено села.
— Возвращайся завтра, — сказала я, не в силах контролировать дрожь в голосе.
Пит застенчиво на меня взглянул, неспешно вытирая последнюю тарелку, зная, что я их разговор подслушала. Он взвешивал каждое свое слово. Неужто ему кажется, что даже обычная беседа может расколотить меня на тысячу осколков?
— Конечно. Я принесу хлеба, — остроумно выдал он, ставя тарелку у раковины. В его голосе я различила улыбку, и в кухне как будто внезапно стало легче дышаться. Он смотрел на меня очень пристально, но напряжение его отпустило. Невидимая тяжесть стала сползать у него с плеч, когда он слегка сменил позу, и я тоже вздохнула по-новому, почувствовала живой импульс в мышцах, приятное стеснение, а следом расширение в груди. Словно я слишком долго пробыла под водой и израсходовала весь свой кислород, так что легкие уже горели. Но я вырвалась на поверхность, глотнула воздуха и не утонула. В груди еще саднит, но уже снова с облегчением могу дышать. Взглянув на него, я улыбнулась ему в ответ, и, одурманенная прекрасной синевой его светлых глаз, сумела выдавить: