А еще я еле слышно шептала нечто, в чем трусила признаться даже себе самой в нашей обычной, не спутанной охмором и непроглядной тьмой, дневной жизни, — что я люблю его, любила еще до того, как сама узнала, что люблю. Я пела ему любовные баллады – те, что отец пел моей матери в те дни, когда наш маленький мирок в уютном шахтерском доме еще не рухнул. Я пела ему песни, которые отец пел мне самой в нашем с ним лесном уединении. Он и никогда бы после об этом не вспомнил, хотя я была уверена, более чем уверена, как в том, что вообще живу — он все услышал. И в эту ночь я пела для своего потерянного мальчика, чтобы и он мог по моему голосу отыскать обратный путь, вынырнуть на поверхность из засасывающей его вглубь темноты.
Когда он наконец затих, я уложила его на постель, и вытерла с его лица пот и слезы уголком влажной простыни. Он попытался со мной заговорить, верно, хотел извиниться, но я взяла его лицо в свои ладони и вновь его поцеловала. Свернувшись возле него калачиком, чувствуя, как он измотан, я прижималась к нему в каком-то нереальном подобии полусна, полном крови и призраков. И лишь когда верхушки деревьев окрасились первыми проблесками нового дня, я погрузилась в прерывистый, но победительный сон.
________________________
* Когнитивно-поведенческая психотерапия (англ. Cognitive-Behavioral Therapy, сокр. CBT) — основана на представлениях, в соответствии с которыми чувства и поведение человека определяется не ситуацией, в которой он оказался, а его восприятием этой ситуации. A-la «гляди на мир веселей, и боль утихнет». Подробнее на вики и здесь http://therapeutic.ru/psychotherapy1
** Мягкого белого сыра — по косвенным признакам можно догадаться, что, видимо, речь идет об аналоге брынзы (ну, или, скажем, моцареллы), соленого козьего или овечьего сыра (такой делала когда-то Прим, кстати). Что-то вроде этого, наверное https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D1%80%D1%8B%D0%BD%D0%B7%D0%B0
*** А не хотите ли иллюстрацию к этой сцене от моего любимого Everlart (хотя вообще-то она к другому фику, но сюда тоже очень органично вписывается)? Как раз попалась под руку http://buttercupisbrainless.tumblr.com/post/58808159346/everlart-look-can-we-can-we-just-try-this
Комментарий к Глава 7: Лабиринты
Комментарий переводчика: То, что происходит в этой главе после первых звездочек - а именно, разговор Китнисс с Др.Аврелием - ужасно выводит меня из себя. Ибо психоаналитиков, психологов, коучей и прочих “торговцев воздухом” лично я считаю представителями лже-профессий и на дух не переношу. Хотя неплохо знакома с методами их работы и понятийным аппаратом. Однако автор, вместе с большинством американцев (в том числе поклонников ГИ), не просто верит в психоанализ, а откровенно возводит его в культ. Мне встречались многостраничные тематические посты на тумблере, в которых авторы провозглашали, что-де только психотерапия и может помочь “ветеранам” войн, и что ее невероятный эффект хорошо заметен, если сравнивать состояние перед эпилогом Пита, который получал ее постоянно и продолжительное время, и такой всей из себя сломленной Китнисс, которая ее не получила вовремя. Что, мол, как бы было хорошо, если психотерапии было уделено сколько-нибудь экранного времени в “Сойке-Пересмешнице. Часто Вторая”. Что, мол, американское пр-во должно обеспечить ветеранов этом видом помощи поголовно и в большом объеме. Даешь больше человеко-часов, больше работы для психологов и т.д. А не воевать за “идеалы демократии” на чужой земле вы, господа, не пробовали? Чтобы потом не подвергать терапии своих солдат? Надеюсь, на переводе мое ИМХО не отразилось.
Благодарю Toncheg за иллюстрацию к главе http://s009.radikal.ru/i309/1511/97/b97a2205a98b.jpg (Титания от нее в восторге, кстати)
========== Глава 8: Озеро ==========
Долго мой сон не продлился. Уже через час я снова не могла сомкнуть глаз, и решила больше не мучиться и просто встать с постели. Пит лежал ко мне спиной, но по его размеренному дыханию, я заключила, что после всех адских мук этой ночи он наконец смог крепко уснуть. Осторожно выбравшись из-под одеяла, так, чтобы его не побеспокоить, и по возможности бесшумно одевшись, я выскользнула из комнаты, но все-таки успела подумать о чувствах Пита, когда он утром меня не обнаружит рядом. Я взяла блокнот и карандаш с его бюро и нацарапала короткую записку: «Не хотела тебя будить. Скоро вернусь. К.». И оставила ее на видном месте, написав на ней имя адресата.
По дороге домой меня всю мелко трясло. Мне не доводилось видеть Пита в разгар приступа аж со времен штурма Капитолия. Тогда он превратился в машину убийства, нацеленную лишь на одно — уничтожить меня. Прошлой же ночью я видела еще одно проявление воздействия яда ос-убийц, возможно, еще более ужасное: Пит был сломлен, поражен безумием, причинял себе боль, и мне не удавалось до него достучаться. Меня ошеломило подобное его состояние. Я поняла: то, что я увидела, вернувшись с охоты, были еще цветочки — нечто несравнимое с тем, что с ним было прошедшей ночью. Глубокая печаль овладела мной, когда я поняла, что не могу мановением руки облегчить его участь, избавить его от зла. И к этой печали прилагался гнев оттого, что Пит по-прежнему причинял мне своим состоянием столько душевных терзаний. И я не могла смириться с тем, что ничего не могу с этим поделать.
Под влиянием импульса, не подумав как следует, я направилась прямиком в свой кабинет, где у меня стоял телефон, и набрала номер Доктора Аврелия. Когда он мне ответил, сразу стало ясно, что он в такое время, конечно, спал.
— Это Китнисс Эвердин, — гавкнула я в телефонную трубку.
— Китнисс, какой сюрприз — уже вернулась с охоты? — попытался пошутить мой собеседник.
— Как я могу ему помочь? — выпалила я безо всякой подготовки.
Доктор вроде бы уловил всю серьезность ситуации, так как сонливость с него как рукой сняло.
— Боюсь, я тебя не вполне понимаю, Китнисс. Сейчас шесть утра, и я не столь сообразителен, каким порой бываю.
— Пит. Как я могу ему помочь? Я только что видела его во время приступа — с начала и до конца. Всю ночь была на ногах и теперь просто не знаю, что делать. Он просто говорил и колотил себя… — я осеклась.
— Успокойся, Китнисс. И опиши мне все в подробностях.
И я поведала ему о нашей прогулке после ужина, о том, как Пит отреагировал на упоминание Жатвы, как боролся с накатывавшим ужасом, о том, как он впал в безумие, как истязал себя. И о моих усилиях достучаться до него. Было слышно, как Доктор Аврелий записывает что-то по ходу моего рассказа. Меня это раздражало, но острота ситуации сгладила мою нетерпимость.
— Так вы спите вместе?
Я опешила.
— Что? Почему вас это волнует?
— Я просто изучаю контекст происходящего, Китнисс. Я вас не сужу, и не собираюсь вторгаться в ваше личное пространство, которое раньше постоянно нарушалось из-за вашей громкой славы. По хорошему я не должен вообще обсуждать это: ни его лечение с тобой, ни твое — с ним, без явного на то согласия другого.
Я начинала терять терпение.
— Послушайте, Доктор, мы с ним идем в комплекте. Помогая мне, вы помогаете Питу. Помогая Питу, помогаете мне. Помните про несчастных влюбленных из Дистрикта Двенадцать? — я чуть ли не глумилась над этим наименованием.
— Мне казалось, это все было не на самом деле, — сказал доктор любезно.
Меня это смутило.
— Я тоже так думала. Забавная штука — жизнь.
— Любовь к кому-то и физическое выражение этой любви — не то, чего нужно стыдиться. Если его отвергать, это ведет лишь к ненужным страданиям, — я задумалась над его словами, а он продолжил. — Мне нужно прояснить кое-какие вещи, а затем задать тебе вопрос. Первое — я посылаю тебе противозачаточные средства.
— Я этого не просила! Мы. Не. Занимаемся. Сексом. — я уже кричала.
— Нет, но вы молоды, одиноки и, очевидно, влюблены. Это лишь вопрос времени и, если уж начистоту, вопрос того, способны ли вы оба к уходу за ребенком в вашем нынешнем состоянии? — мое молчание было, безусловно, знаком согласия. — Это просто мера предосторожности. К тому же, у пилюль есть дополнительный положительный эффект: они регулируют менструальный цикл и нивелируют гормональный дисбаланс, который может приводить к эмоциональным срывам.
— Вы намекаете, что я эмоционально нестабильна?
— Я никогда бы не стал на это намекать, — усмешка в его голосе недвусмысленно свидетельствовала, что именно он на самом деле хотел сказать. Я не бросила в этот момент трубку лишь оттого, что желание помочь Питу пересилило порыв отправить моего собеседника куда подальше — а именно, обратно в постель.
— Второе — как долго длился у него приступ?
Тут мне пришлось задуматься. Сложно было сказать, я потеряла счет времени.
— Он развивался очень медленно. Сначала Пит несколько часов боролся с собой, пока у него не случился настоящий приступ. Он начался вроде бы часов в девять. И закончился к полуночи, — шумно вдохнув, я взмахнула рукой в воздухе. Так оно все и было. Он ушел от меня, и я не знала, вернется ли обратно. Сжав голову руками, я изо всех сил пыталась не разрыдаться. — Пришел он в себя часа через полтора, но я не могу быть уверена. Потом он был так измучен, что сразу заснул, но я все еще за ним наблюдала. Ждала, что он вдруг может снова исчезнуть. Не могла заснуть. Это было ужасно, — я упала в кресло, слезы, наконец появившись, уже бурно текли по моим щекам.
— Все в порядке, Китнисс. Могу себе представить, каким страшным этот опыт был для вас обоих. Что касается продолжительности, то она согласуется с течением его предыдущих приступов. Началу может предшествовать продолжительное погружение. Пит, похоже, использует известные ему техники, чтобы приступ смягчить, но временами они не срабатывают. Но в любом случае, теперь его приступы уже короче. Если верить моим прежним записям, когда он только вернулся в Двенадцатый, его припадки длились от трех до четырех часов, — доктор, говоря со мной, шуршал страницами блокнота.
— Четыре часа! — мне стало откровенно плохо.
— Да, и они могут быть довольно интенсивными. Порой его прихватывает сильнее, порой — слабее, но иногда они могут длиться довольно долго. Мне сообщали, что в Дистрикте Тринадцать приступы у него продолжались по нескольку дней. По-видимому, это было весьма прискорбно.
У меня мелькнуло в мозгу: что, если Сноу все еще был бы жив, как бы здорово было медленно заживо его расчленить, начиная с его нарочито пухлых губ. Я потрясла головой.
— Что я могу для него сделать?
— Ну, ты говорила, он бил себя. Это один из способов преодоления, копинг-механизм, пусть и не самый эффективный, но тем не менее имеющий право на существование. Он так пытается пробиться к реальности, когда выскальзывает из нее. И делает это, причиняя себе боль. В этой связи нужно дать ему возможность такого рода выхода, чтобы припадок прошел легче, но лучше, чтобы он не наносил себе при этом ощутимого вреда.
— А если по-простому, что именно я должна делать? Бить его? О чем вы вообще? — его профессиональный жаргон невероятно меня нервировал.
Доктор Аврелий рассмеялся. Давай, продолжай в том же духе, прорычала я про себя. И я и тебя могу порезать на кусочки.
— Ты говорила, что держала его за руки. Это хорошо, но отсутствие подобной стимуляции по факту лишь усилило его видения. Конечно, ты не хочешь, чтобы он сам пострадал, но тебе нужно было оказывать иные тактильные воздействия.
- Ой, ради всего святого, что вы сейчас пытаетесь мне втолковать? — вновь заорала я. Он и впрямь уже довел меня до белого каления.
— Касайся его. Как следует. Прижимайся к нему. Делай все, что для тебя комфортно — если, конечно, он не пытается причинить тебе боль, что тоже не исключено. Как я понимаю, вашему наставнику, Хеймитчу, время от времени приходится с ним бороться, — меня бросило в холодный пот. Неужто он может снова на меня напасть? — Тем не менее, самое благотворное воздействие могут иметь и твои слова, и твоё пение. Он даже в таком состоянии способен слышать тебя, и вспоминать потом, что ты ему говорила.
Я так и застыла. Вчера я вела себя безрассудно, не сдерживалась в выражении своих чувств к нему, будучи уверена, что он потом ничего не вспомнит. Теперь же я знала, что это, возможно, осталось в его памяти. Я снова шумно выдохнула, а моя злость на доктора улетучилась.
— Не думала, что он может запомнить то, что я сказала, — прошептала я.
Доктор Аврелий немного помолчал.
— По моему опыту, так бывает с ним не всегда. Зависит от того, как далеко зашел его приступ. Но никто кроме него самого не сможет это подтвердить или опровергнуть.
Я впала в задумчивое молчание. А Доктор Аврелий словно прочел мои мысли, уж не знаю как.
— Подозреваю, что все, что бы ты на данный момент ни сказала или ни сделала, Пит вряд ли сочтет чрезмерным. Один философ как-то сказал: «Из всех форм осторожности осторожность в любви является, пожалуй, самой роковой для истинного счастья»*.
Я расстроилась, хотя и не особенно.
— И почему вы по умолчанию считаете, что это связано с любовью? Я думала, вы психиатр, а не сводник.
— Психиатрия — это наука о том, что движет людьми, а любовь — или ее отсутствие — ключ к любым человеческим действиям. Что касается тебя, Китнисс, то тебе пришлось бороться с невыносимой бедностью, фактическим сиротством, тоталитарным режимом, жестокостью революции и в большинстве случаев ты справилась. Мне представляется, что такой человек, как ты, способен все же убедить себя, что он достоин любить и быть любимой — тем более, что это еще и очень полезно. И, между нами, Пит тот еще счастливчик, особенно в сравнении с другими. Вашему другу Хеймитчу в свое время не удалось решить для себя эту задачку. Но на вас двоих я возлагаю самые смелые ожидания.
Мне нечего было сказать на это, ни в виде дерзости, ни вообще.
— Продолжай делать то, что делаешь, Китнисс. Пит очень вдумчиво относится к своей терапии, и на протяжении последних месяцев рассказывал мне, что и как с ним происходит во всех подробностях. И я вижу явные позитивные изменения. Но тебе нужно позаботиться и о себе самой. Когда ты собираешься отправиться в лес и снова предаться слиянию с матушкой-природой? — на этих словах в его голосе явно появилась улыбка.
— Сегодня мы вроде говорим не обо мне, доктор, — фыркнула я.
— Но ты ведь сама обратилась за врачебными предписаниями. А теперь, если ты меня извинишь, я бы хотел вернуться к своей многострадальной жене, она меня уже заждалась. И, если тебе понадобится моя поддержка, звони в любое время дня и ночи.
Мысль, что у доктора есть жена, которая сейчас его ждет, здорово смягчило мое к нему отношение.
— Прошу прощения, что разбудила вас обоих.
— Да она вообще-то уже давно привыкла. Мне повезло иметь настолько терпеливую спутницу жизни.
— Ну, спасибо за такое отношение. Мне это очень важно. Правда.
— Я знаю. Хорошего дня, Китнисс, — и короткие гудки знаменовали собой окончание нашего разговора.
Я развела руками, глядя, как они скользят по воздуху. Физически я была полностью вымотана, и голова была готова взорваться. Последние несколько месяцев были такими напряженными. Я обречённо взглянула в сторону леса. Сколько раз я хотела вновь скрыться под его кровом? И почему снова не могу заставить себя туда пойти? Я медленно поднялась и оправилась наверх, чтобы принять душ и переодеться.
Заглянув в свой шкаф — Сальная Сэй очень прилежно развешивала там мою одежду — я вытащила оттуда пару шорт и футболку, ведь на дворе стояла жара. Роясь в шкафу я заметила краешек очаровательного белого летнего сарафана, отделанного оранжевыми лентами — он был такой радостный и красивый, как воздушный змей, а цвет напомнил мне о Пите. Оранжевые ленты на сарафане переплетались на спине, оплетали талию — и это был тот самый цвет, теплый оранжевый. Положив сарафан на кровать, я достала еще одно, и, прежде чем я поняла что делаю, я уже наполняла большую сумку своими вещами: охотничьими штанами, футболками, носками, нижним бельем, пижамами, платьями. Я сложила туда даже пару белых босоножек — ведь в такую жару и они могли пригодиться. Еще я взяла свое любимое мыло, крем от ожогов, дезодорант и, секунду поколебавшись, прихватила и нетронутую пока коробку с ароматным кремом для тела, и тоже сунула ее в сумку. Охваченная нетерпением, я сбежала по ступеням, и осторожно поместила туда же семейный справочник растений, родительское свадебное фото и медальон. Закинув на плечо лук и стрелы, и засунув между ручками сумки отцовскую охотничью куртку, я вышла из своего дома и заперла за собой дверь.