Ричард вновь прервался, задумчиво глядя на огонь в очаге и мечтательно улыбаясь. Эйдан откинулся на спинку стула. История учителя немного отвлекла его. Он обещал рассказать о двух влюбленных юношах, а речь повел о собственном детстве. Это был первый раз, когда Эйдан слышал о его прежней жизни, но до сих пор не мог поверить, что у мистера Армитэджа могла быть связь с мужчиной.
– Однажды в сельской прачечной мы читали друг другу стихи, – продолжил Ричард. – Нам было пятнадцать или шестнадцать… Не помню точно. Это было наше любимое место, и мы всегда приходили туда, если выдавалась свободная минутка. Женщины занимались стиркой по утрам, а к полудню прачечная пустела и становилась самым тихим местом в деревне. И вот однажды мы сидели там, и Ли спросил, целовал ли я когда-либо девушку. Я искренне ответил, что это отвратительно, и мне даже никогда не хотелось этого. Тогда Ли рассмеялся. Его смех был похож на журчание воды в ручье. А затем задал новый вопрос – не хотелось ли мне когда-либо поцеловать юношу. Я ответил, что это еще более мерзко, и что я не хочу быть извращенцем. Он кивнул, а потом посмотрел на меня странным взглядом, будто знал что-то такое, о чем я сам пока не догадывался.
– Дин тоже так делает, – не задумываясь, кивнул Эйдан. – Иногда мне кажется, что он знает меня лучше, чем я сам.
Он вздрогнул. Вспоминать о возлюбленном было больно. Ричард коснулся его плеча и мягко пожал, поддерживая, на что Эйдан ответил слабой улыбкой.
– И что было дальше? – спросил он, побуждая учителя продолжать.
– А дальше все стало по-прежнему. Мы изучали Библию, служили мессы, читали стихи. Но в то же время все изменилось. Будто бы Ли открыл мне что-то, о чем я прежде не задумывался. Но теперь не мог выбросить из головы. Я никогда не спрашивал себя, кого я хочу поцеловать. Но с другой стороны, я представлял себя пастором с женой и детьми, но при этом никогда не засматривался на девушек и тем более не представлял себя участником процесса зачатия. Несколько дней вопрос Ли преследовал меня, мешал спать по ночам. Мы делили с ним одну комнату в доме его семьи, в то время как его сестры жили в другой. И вот однажды я вновь не смог заснуть. Тогда я подошел к его кровати, присел рядом и стал просто смотреть, как он спит. Ли был таким спокойным и прекрасным. И мне захотелось лечь с ним рядом под одним одеялом.
Невольно Эйдан вспомнил первый раз, когда они с Дином занимались любовью. Его возлюбленный был золотым запретным плодом, вкусив который Эйдан стал грешником. Он знал это, но не смог устоять. Он хватался за каждую возможность остаться с ним наедине, моля о поцелуях и ласках.
А продавец книг тем временем рассказывал дальше:
– С ужасом я осознал, что испытываю физическое влечение к своему другу. Если бы я и хотел кого-то поцеловать, то только его. Эти мысли ужаснули меня, но в то же время я почувствовал неизведанное прежде приятное чувство. Я знал, что это плохо. Что это искушение. Я бросился к своей постели, молясь о том, чтобы эти мысли покинули меня. Но явившиеся мне сны доказали, что я неправ. Не буду вдаваться в подробности, Эйдан. Думаю, ты вполне можешь представить, о чем речь, – Ричард усмехнулся.
Эйдан кивнул. Он прекрасно понимал, о чем говорит книготорговец, с той лишь разницей, что ему не приходилось скрывать то, что он желал Дина. За время их отношений были моменты, когда он мучился сомнениями, но это естественно для человеческой природы. Иногда он говорил себе, что должен положить конец этим отношениями, что однажды ему придется позволить Дину жениться и продолжить свой род. Например, когда Дин был на грани помолвки с Амандой Эдкинс. Тогда он почти потерял любимого. К счастью, вскоре после их визита в Вудхилл Эдкинсы с ужасом узнали, что их очаровательная дочь находится на третьем месяце беременности. Этот ребенок был зачат до того, как она познакомилась с Дином, но это объясняло, почему она хотела ускорить свадьбу. Девушку отправили в монастырь, а Дин избежал женитьбы. Сейчас Эйдан почти сожалел об этом, ведь женись Дин тогда, ничего бы этого не случилось.
Так что иногда Эйдан сомневался. Но у Дина был чудесный дар развеивать все его сомнения одним взглядом своих удивительных голубых глаз, мягкой улыбкой, простой лаской, обжигающим поцелуем или искренним «Я люблю тебя, Эйдан». А если все это было вместе, сомнения покидали Эйдана очень надолго.
Но все равно Эйдана очень удивил тот факт, что его бывший учитель… ну… такой же, как он. Мужчина, не способный полюбить женщину, несмотря на все усилия. Осознание того, что хоть кто-то может его понять, не осуждая при этом, немного облегчило груз на его сердце.
– Однажды, – продолжил Армитэдж. – Мы вновь были в прачечной. Я читал книгу, но при этом постоянно чувствовал взгляд Ли, устремленный на мое лицо. Я поднял голову и увидел, что он смотрит на меня с улыбкой. Я спросил, в чем дело, а он ответил, что ему интересно, определился ли я, кого хочу поцеловать. Я мучительно покраснел и солгал. Я сказал ему, что никого не хочу целовать. Но Ли всегда знал, когда я вру. Чаще всего он выспрашивал меня, пока я не сдавался, но не в этот раз. Он лишь улыбнулся еще шире и продолжил чтение. Ночью, когда все в доме уснули, он подошел к моей кровати. Несколько минут он просто смотрел на меня, а потом предложил кое-что попробовать. Я не хотел выглядеть трусом и согласился. Тогда он попросил закрыть глаза. Безусловно, ты можешь догадаться, что произошло дальше. Таким был мой первый поцелуй. Я обмер, но в то же время это было лучшее, что со мной случалось. С того дня мы целовались каждый раз, оставаясь наедине. Я стыдился этого, но не мог остановиться. Однажды он сказал, что любит меня. Я знал, что не могу позволить себе того же, поэтому ничего не ответил, а вскоре после этого судьба нас разлучила, – Ричард вздохнул и очень внимательно посмотрел на бывшего ученика. – Ты же говорил Дину, что любишь его?
Эйдан сглотнул, пытаясь избавиться от комка в горле.
– Да, – просто ответил он. – Практически каждый раз, когда мы были вместе на протяжении последних двенадцати лет.
– Это очень хорошо, – одобрил Армитэдж. – Он будет знать, как сильно ты его любишь, когда… когда…
– А что случилось между вами и Ли? – прервал его Эйдан, не желая слышать окончание фразы.
Армитэдж вздохнул и потер лоб пальцами, вновь переживая тяжелые моменты прошлого:
– Однажды ночью его отец застал нас обнаженными в моей постели и избил меня до полусмерти. В последний раз, когда я видел Ли, он сказал мне, что я дьявол во плоти, что я соблазнил его и принудил к греху. И я ему поверил. Преподобный Пейс вышвырнул меня из дома, и мне понадобилось три дня, чтобы добраться до родителей. Я чувствовал себя униженным и преданным. Он поцеловал меня первым и в тоже время обвинил в том, что это я его соблазнил. А еще я боялся, что Ли из-за меня попадет в ад. Сейчас я понимаю, что он просто испугался своего отца, но тогда меня раздирали вина и чувство несправедливости происходящего. Я пришел к выводу, что Богу не нужен такой пастор, так что я расстался с мечтой. Более того, я пытался сойтись с женщиной, найти ту, что выйдет за меня и создать нормальную христианскую семью. Но женщины слишком умны. Они чувствовали, что во мне что-то не так, и все отказывались. Наконец, я решил остаться один, среди своих книг. Долгое время я ненавидел себя за эти мысли и желания. Во мне жил демон, который нашептывал мне греховные мысли… Я проклинал себя, считал, что болен и из-за этого предпочитаю мужчин женщинам… А потом ко мне пришел ты. Маленький потерявшийся ангел, чисто и искренне влюбленный в своего друга. Я сразу понял, что однажды вы станете любовниками. Но это будет не низменные желания плоти. Это будет настоящая любовь. И я сказал себе: «Разве может дьявол владеть этим невинным ребенком, который просто хочет любить и быть любимым?» Ты не мог быть грешником, ведь к другу тебя толкнула не похоть. Благодаря тебе, я понял, что это не болезнь и не проклятие. Я понял, что то, что я испытывал к Ли тогда, тоже не было лишь зовом плоти. А также то, что дьявол там, где ненависть, а не там, где любовь. Дьявол подталкивает людей сеять страдания. Но я должен был предупредить тебя. Я должен был сказать, что рано или поздно найдется тот, кто разрушит то, что вы с Дином создали. Я должен был, но не сделал этого, – голос Ричарда зазвенел от сдерживаемых слез. – Я не смог разрушить твою мечту о счастье в объятиях того единственного, кого ты любишь. Эйдан, мне так жаль…
Неожиданно, Эйдану стало легче. Пусть учитель сейчас был так расстроен, но, по крайней мере, он мог разделить его боль.
– Да, мы живем в жестоком мире, Эйдан, – тем временем проговорил Армитэдж. – Я знал, что это случится. И молодой мистер О’Горман тоже. Именно поэтому он пришел ко мне за день до ареста.
– Что? – Эйдан практически подавился своим виски.
– Да, он пришел и рассказал, что случилось в лесу в тот день. Рассказал, как эти трое нашли свою смерть и почему.
Эйдан вскочил и замер, не зная, что делать дальше:
– Он рассказал? Почему? Почему вам?
– Он сказал, что ты достаточно умен и разбираешься в людях. И если ты выбрал меня в качестве друга, то и он может мне доверять. Так что ты не единственный, кто знает, что О’Горман невиновен.
Эйдан рухнул обратно на свой стул и закрыл лицо ладонями.
– А смысл? Все равно мы никак не можем предотвратить казнь, – воскликнул он в отчаянии, стукнув кулаком по столу. – Этот город наводнили марионетки преподобного Блэкхока. Единственное, что им нужно – голова Дина. У семьи О’Горманов есть деньги, есть власть, но даже они скрылись в своем поместье и бросили сына на произвол судьбы. Для них он уже мертв. Я слышал однажды о женщине, которая написала королю письмо с просьбой помиловать ее мужа ради десяти детей, которые должны были остаться сиротами. Но Дин не женат. У него нет жены или детей, о которых нужно заботиться. Мы ничего не можем сделать, Ричард… ничего…
– Мы можем молиться, чтобы истина восторжествовала, – прошептал мистер Армитэдж. – Мистер О’Горман понимал, что, если его арестуют, будет мало надежды спастись. И в тоже время он надеялся, что его арестуют, и все внимание будет направлено на него, а не на тебя. Именно поэтому он оставил мне кое-что, что я должен был отдать тебе после его смерти. Но, вероятно, уже ничего не изменит, если я отдам это тебе сейчас.
Книготорговец порылся в деревянном ларе около очага и достал оттуда кожаную папку. Эйдан узнал ее немедленно – инфолио, в котором Дин хранил эскизы и зарисовки.
– Он хотел, чтобы это досталось тебе, – Армитэдж вложил папку в руку Эйдана.
Молодого человека буквально трясло от переизбытка эмоций. Эти рисунки, стихи, эскизы – это была душа Дина. Он никогда не был разговорчивым. Все свои мысли, чувства, радости, разочарования, печали, свою любовь к Эйдану он выражал в этих работах.
Брюнет бережно положил папку на стол и осторожно провел пальцами по корешку из потрепанной кожи.
– Можно? – спросил он.
– Полагаю, да. Она теперь твоя, – откликнулся Ричард, продолжая держать руку на плече Эйдана.
– Вы открывали ее?
– Нет! Конечно, нет. Это слишком личное. Я бы себе такого не позволил.
Эйдан благодарно взглянул на него, а затем вновь посмотрел на папку. Для него это была не просто стопка бумаг. Но он боялся того, что может увидеть. Он знал большинство работ Дина, но тогда были другие времена. Тогда они оба считали себя неуязвимыми. Сейчас же Эйдан боялся этих воспоминаний. Он боялся, что боль, которая уже была невыносимой, станет еще сильнее. За эти дни он прекрасно понял, что всегда может стать еще хуже.
– Мне оставить тебя? – тихо спросил Ричард.
– Нет, нет. Не надо, – ответил Эйдан, оглянувшись.
Книготорговец слегка пожал его плечо, и брюнет чуть улыбнулся. Присутствие бывшего учителя придавало ему смелости. Он глубоко вздохнул, развязал шнурок, скрепляющий папку, и открыл ее.
На первых трех листах были портреты Эйдана.
На первом было лишь лицо Эйдана с широкой развязной улыбкой от уха до уха. Интересно, сколько недель прошло с момент, когда он последний раз так улыбался. Второй рисунок был более сложным. На нем Эйдан подстригал овцу, что-то радостно напевая. На третьем, сосредоточенный Эйдан сидел в кресле с книгой в руках, погрузившись в чтение, вцепившись в книгу почти агрессивно.
Мистер Армитэдж тихо усмехнулся.
– Даже когда ты был ребенком, у тебя всегда становилось такое лицо, когда ты читал, – пояснил он. – Он прекрасно уловил все нюансы. Это талант.
– Да, он талантлив, – ответил Эйдан, с трудом сдерживая слезы.
Он уже видел эти портреты. На них, как и на всех рисунках, которые он видел до этого момента, был он, его жесты, его эмоции, его движения, практически идеально запечатленные Дином. Но вдруг сейчас он взглянул на них по-другому. Рисунки не изменились, но теперь он чувствовал присутствие Дина. Он смотрел на собственное лицо, но за каждой линией, на каждой штриховкой, за каждой тенью чувствовал возлюбленного. На рисунках Эйдан был один, но так видел его Дин, так чувствовали его руки и сердце. Он тоже был в этих работах.
Дин никогда не рисовал себя. Когда же Эйдан спрашивал почему, тот лишь смеялся и говорил, что рисует только то, что считает красивым. Как же ему сейчас хотелось, чтобы Дин хоть раз нарисовал самого себя.
Эйдан знал, что если он решит сохранить себе жизнь после смерти Дина, то уже через несколько лет начнет забывать те мелочи, которые делали лицо возлюбленного совершенным. Года через два из памяти сотрутся морщинки на лбу Дина, появляющиеся, когда он внимательно слушает, и то, как он быстро облизывает губы прежде, чем ответить на важный вопрос. Спустя три-четыре года Эйдан забудет маленький шрам на его подбородке и еще один – на самом кончике носа. Пройдет шесть лет, и он, вероятно, уже не сможет вспомнить форму ямочек, появляющихся на щеках Дина, когда тот улыбается. Он даже забудет звук его смеха и голоса.
Горло Эйдана сдавило от боли. «Неважно, насколько сильно ты любишь, все забывается» – подумал он. Он знал это по собственному опыту. Эйдан души не чаял в своей бабушке, но она умерла, когда ему было тринадцать. Теперь же он помнил только несколько ее песен, голубое платье, запах лаванды и смутное ощущение тепла и заботы. Он даже не мог вспомнить цвет ее глаз. Через десять лет Дин станет для него лишь именем, символом потерянной любви со светлыми волосами и голубыми глазами. Эйдан всегда будет знать, что тот был самым прекрасным человеком в мире, но уже не сможет объяснить, почему.
Он переложил еще несколько листов со стихами и эскизами. Каждый из них воскрешал в памяти мгновения их любви, мимолетные ласки, поцелуи, яркий блеск глаз. Внезапно, внимание Эйдана привлек старый пожелтевший и помятый конверт, спрятанный между двумя пейзажными эскизами. Он никогда его прежде не видел. Внутри оказались несколько сложенных листов. Эйдан развернул один – это тоже был рисунок, но автором его был не Дин. Юноша немедленно узнал собственные наброски, которые отправлял другу, пока тот служил в армии.
– Узнаю стиль, – произнес Армитэдж. – Это ведь ты рисовал?
Мужчина вспомнил, как писал на конвертах адрес форта, когда его ученик еще не умел писать сам.
– Да, – выдохнул Эйдан. – Он все их сохранил…
Он развернул еще десять рисунков. Он не видел их с тех пор, как отправлял эти письма почти тринадцать лет назад, и был в шоке, что его возлюбленный действительно хранил его жалкие потуги на рисование все эти годы.
– Я сделаю нам чаю, – вздохнул мистер Армитэдж и отправился ставить чайник.
Эйдан машинально кивнул, почти не слыша слов. Он вдруг заметил кое-что интересное. На обратной стороне рисунка восемнадцатилетний солдат Дин О’Горман записал несколько своих мыслей.
Солдаты из моей казармы часто болтают о девушках. О тех, которых любят, и тех, с которыми хотят просто переспать. Меня спросили, ждет ли меня дома красотка. Девушки у меня нет, так что я придумал очаровательную горничную с черными кудрями, прекрасными карими глазами и яркой улыбкой. Кажется, мне поверили. Правда, когда меня спросили, большая ли у нее грудь, я не знал, что ответить. Я смутился, а потом сказал, что не очень, зато плечи очень красивые. Я сказал, что ее зовут Эйда. Вчера, Хантер спросил, женюсь ли я на ней, когда вернусь. Я сказал, что хотел бы, но вряд ли наши родители позволят это.
Эйдан невольно улыбнулся. Раньше он, пожалуй бы, взбесился, если бы Дин говорил о нем, как о девушке. Он не хотел быть малаком. Возможно, именно поэтому возлюбленный никогда ему не рассказывал об этой истории. Но теперь Эйдан понимал его. В то время совсем молодой Дин был влюблен в мальчишку, не зная, как тот ответит на его чувства. Он был вынужден в одиночку нести груз запретной любви. Вероятно, ему пришлось очень нелегко выживать и отвоевывать свое место в военной среде.