========== История первая. «Люди умирают». ==========
…люди есть то, что они едят. Кастиэль слышал это в какой-то передаче по телевизору. Это смешно, ведь если бы он собрался брать пакет молока, он стал бы читать состав. Зачем писать состав для молока? Ведь там должно быть только молоко. И нам напишут, что молоко. Тогда зачем мы все равно проверяем, даже если знаем, что нас обманут? Вот молодая мама, что стоит перед полками с детским питанием. Она симпатичная, хотя и замученная маленьким ребенком, что не желает слезать с рук. Как она может знать, что в этом питании…
…ведь здесь есть все условия, чтобы что-нибудь украсть. Взять конфету из открытых баков и сунуть в карман, ведь на каждую не поставишь штрих-код. Она не даст сигнал. Камеры? Но кто следит за камерами неотрывно все двадцать четыре часа? Что это, если не намек на кражу? Что, если это подобно вызывающему поведению молодой особы, которая, стоит согласиться на ее безмолвное предложение, тут же начнет орать, что ее…
…женщина, которая выбирает из двух йогуртов. Она тратит на это время. Время жизни, которую больше не вернуть. Какая разница между ними? Они различаются только степенью честности производителя…
- Прошу прощения, я могу вам чем-нибудь помочь?
Кастиэль вздрогнул. Жужжащий улей мыслей, что занимал его последнюю… минуту? Две? Пять? Час? Сколько он простоял так, в проходе супермаркета, хватаясь за любую мысль? Разве это имеет смысл, даже если он узнает? Все равно выглядит, как идиот.
- Да… Я вот, молоко ищу, - неловко взмахнул он руками, оборачиваясь к консультанту, который так вежливо отозвал его в реальный мир. Мысли словно отошли на второй план, пропустив вперед себя пустоту, которой сейчас Кастиэлю только и можно думать. Только пустотой он сможет что-то делать дальше. А мысли – вон же они, бурлят за темной гранью освещенной и осознанной частью разума. Если Кастиэль закроет глаза, он с легкостью представит себя в этом освещенном круге, окруженным темными мыслями, неловкими и угловатыми, даже скорее гротескными в этой ситуации.
- Тогда поздравляю, вы его нашли, - Кастиэль нахмурился, отвлекаясь от картин, что появлялись перед глазами одна за другой. Он проучился в училище уже три года, но так ни разу и не подумал о том, почему человек может проецировать изображения перед мысленным взором. Это часть общего вопроса о том, как думает человек, но почему-то эта деталь оказалась обидной для Кастиэля – он считал, что учился довольно хорошо все это время. Мог бы придумать интересное объяснение. Хотя какое это теперь имеет значение, если подумать.
- Что, простите? – Кастиэль потряс головой. Он попытался представить каменную стену вокруг освещенной части, лишь бы мысли снова не утягивали его в ступор. Первое время помогало, однако один взгляд на консультанта заставил его отвлечься от стены, и она пала, как когда-то Берлинская. Консультант посмотрел на него особенным взглядом – этот взгляд Кастиэлю хорошо знаком, даже если он бывал в клубах всего лишь раз или два. Этот взгляд позволяет найти своего в толпе, неважно, где, в пустой клинике, в магазине, в прачечной, на улице – этот взгляд как оценка, как знакомство и как разрешение. Натуралам не понять. Кастиэль был далек от этого деления людей в тот момент, однако его навыки никуда не ушли. Только сейчас невысказанное предложение не пробивается сквозь равнодушие Кастиэля к окружающему миру. Только сейчас он думает, что красивое тело в гробу выглядит так же, как некрасивое: мертвым. Какая разница, зеленые глаза или синие. Они будут закрыты. Какая разница, силен человек или слаб: он будет в красивой одежде. Человек умирает с рождения. Это то, чему учат прежде во всех медицинских: человек умрет. Мы умрем. Каждый из вас. А каждый второй попытается сделать это на ваших руках. Каждый третий после обвинит в том, что вы позволили это сделать. Вы не Бог. Вы тоже смертны.
Только люди инстинктивно не думают об этом. Они впадают в панику. Они не умеют с этим жить. Кастиэль умеет. Умел. До сегодняшнего утра, когда впервые оказался на холодном воздухе кладбища, смотря на того, кто когда-то был его отцом. Он почти не изменился, его отец, но и не заснул, как сказал бы романтик. Инфаркт отключил его сердце быстрее, чем Кастиэль успел вернуться домой. Он знал, что нужно делать. Но отец никогда не любил новомодные мобильники.
Люди отвлекаются. В основном на внешность, на детали, на что-то, что настолько занимает внимание, что уже некогда думать о том, во что тело превратиться после. Кастиэль хотел бы отвлечься: на красивый разрез глаз, на четкую окантовку радужки, на ее необычный цвет, на симметричные черты лица и на голливудскую улыбку… Наверное, его взгляд был настолько отчаянным, что консультант посчитал это шагом навстречу. Мгновение, и он уже чуть ближе, чем положено быть незнакомому человеку. От него едва уловимо пахло чем-то леденящим и, безусловно, приятным.
На это люди тоже отвлекаются. Чтобы забыть, что они состоят из мяса, которое любит гнить при любом удобном случае. Кастиэль не был циничным до того, как впервые оказался на краю могилы того, кто должен был растить его еще несколько лет. Он, черт возьми, не готов жить самостоятельно в восемнадцать лет!
- Я знаю отличный бар неподалеку, да и моя смена подходит к концу, - произнес консультант. Он был чуть повыше Кастиэля, весьма приятный на вид и, конечно, безопасный – это тоже дается вместе с умением распознать взгляд. Кастиэль только покачал головой – он не хотел бы показаться психом. Отказ в стиле: «Приятно познакомиться, я Кастиэль Джеймс Новак и уже представляю вас во фраке на атласных подушках для вечного сна. Если вы, конечно, не предпочтете кремацию. Я бы предпочел». Это гигиеничнее. Дороже, но уж на смерть можно скопить пару тысяч – чтобы не досаждать больше никому даже после смерти. Не очень приятно стать сюрпризом для детей следующего тысячелетия, которые придут на бывшее кладбище копаться в песочке.
Когда Кастиэль понял, что он представляет пластмассовых божьих коровок на резиночках маленькой девочки с лопаточкой, он решил уйти отсюда немедленно. Забыться, как только он умеет это делать - вернуться на работу, где нужны только руки и больше ничего.
- Извини, я подумал… - консультант выглядел несколько смущенным, как будто отказ его ошарашил и, как минимум, заставил сомневаться в себе. Он ведь вряд ли старше, чем сам Кастиэль – может быть, года на два. Так откуда в них такая разница? Это могила отца станет для Кастиэля пропастью перед всеми окружающими людьми? Да вот так взял и разбежался!
- Мне очень жаль, - чуть злее, чем это должно было прозвучать, пробормотал Кастиэль и схватил первый попавшийся пакет молока. Он, кстати, на кассе обнаружился кефиром той же фирмы, но для Кастиэля уже не было никакой разницы. Он кивнул продавщице, ожидавшей его решения и уже державшей палец на кнопке сброса товара, после чего сунул пакет кефира в сумку.
Ведь, если подумать, его не волнует смерть. В училища и медицинские университеты идут либо те, кто ее слишком боится и верит, что его научат избегать ее, или те, кто отлично знает, что она – просто конечная станция, до которой можно проехать чуть дольше, если знаешь как. Кастиэль быстро осознал, что он из последних. Ему не жалко.
Хуже всего то, что это был обычный инфаркт. Черт знает, почему инфаркты случаются в чертовы пятьдесят лет. И черт знает, почему родители вообще завели ребенка в таком позднем возрасте. Маму он потерял так рано, что ничего о ней не помнил. А теперь потерял и отца. Курение, жирная американская еда, отсутствие спорта и занудная работа в офисе – вот и вся жизнь отца. Сердце, предназначенное для нагрузок и не использовавшее свой резерв, не выдержало. Резервные системы организма, оставшиеся еще с тех времен, когда люди напоминали обезьян и боролись за жизнь, часто давали сбои – ведь за едой не нужно бегать, она лежит в магазине.
А ведь если бы это было убийство или несчастный случай, Кастиэлю было бы легче. Он мог бы орать, разбивать вазы, посуду, ненавидеть весь мир, всех, кто был бы в нем виноват – и тогда принять смерть было бы легче, потому что он никак не мог повлиять на нее.
А он даже не знал, что у его отца проблемы с сердцем. Ведь не так трудно отличить стенокардию от инфаркта, если знаешь, как. Кастиэль знал, но никогда не говорил об этом отцу, ведь его отец был, казалось, еще полным сил, невысоким и достаточно худощавым человеком с буйными кудрями и такой же буйной бородой. Он был слишком добрым, отстраненным и жил в своем мире: Кастиэль перестал рассказывать ему о том, что случается с ним за день, еще в школе. Ведь с таким же успехом Кастиэль мог рассказывать это же и салатнице. Но от нее получить хотя бы сочувствие в виде печального цвета стекла, из которого она могла быть сделана. Нет, не подумайте, Кастиэль не разговаривал с салатницами. Просто ему трудно извинить отца.
И тем более Кастиэль никогда не задумывался о том, что у него никого, кроме отца, больше нет. Были люди, с которыми общался отец, были приятели, с которыми общался Кастиэль, но жизнь разводила их быстрее, чем они успевали стать настоящими друзьями. Когда отец был жив, Кастиэлю не нужно было об этом думать, как и о том, как жить самостоятельно. Несмотря на то, что ему уже давно исполнилось восемнадцать, он не стремился сбежать из дома, потому что, фактически, он и был дома один – отец лишь приходил поздно вечером и так же рано уходил. Они жили скромно, но нельзя сказать, чтобы Кастиэлю пришлось во всем себе отказывать. Они просто жили.
По тем временам законодательство прославленных Штатов упустило детей, которые становились сиротами в возрасте от 18 до 21, потому что, фактически, они могут считаться взрослыми людьми и жить отдельно, но не имеют никаких юридических прав, тогда как и опекун им может быть не нужен. Это стало основой для прямо-таки отличного начала следующего дня.
У него не было полноценной работы, которая приносила бы доход, на который можно было бы жить. Он работал в одной больнице санитаром на половину ставки, работая, как вызовут, параллельно должен был заканчивать последний курс училища. Откуда ему было взять деньги на то, чтобы просуществовать до лета полгода, пока он не получит право работать медбратом?
Кастиэлю нужно было научиться выживать, и чем скорее, тем лучше. Тем более, решил он, что пакет кефира будет единственным, что он купит за эту неделю. Всегда следи за тем, чтобы твои расходы не превышали твои доходы, как говорили когда-то маленькому Дэвиду Копперфильду. Если бы все было так просто.
========== История вторая. «Достаточно взрослый». ==========
Когда-то давно Кастиэль отчаянно мечтал стать врачом. У него был настоящий набор доктора, который ему подарил отец на Рождество – и хотя он состоял из пяти инструментов, они были совершенно как настоящие. Особенно Кастиэлю понравились щипцы для зубов – и он был достаточно мал и неразумен, чтобы тут же засунуть их в рот. Чуть позже его, плачущего и глотающего кровь, срочно осматривал семейный дантист, со смехом заявивгий, что малыш в будущем точно станет дантистом. Ведь обычно дети боятся вырывать себе зубы, а взрослые только и мечтают, чтобы зубы выпали сами до последнего.
Эта мечта могла исчезнуть, как большинство детских иллюзий. Он мог ужаснуться, впервые увидев кровь (в детстве, разбив коленку и губу, упав с велосипеда, Кастиэль понял, что кровь, в общем-то, довольно вкусная штука), мог заплакать, увидев мертвого человека (это была соседка по улице, через три дня, когда приехали обеспокоенные родственники, а открыть дом смогли, лишь запустив маленького Кастиэля в окно на кухне), мог почувствовать отвращение, побывав в приемном покое больницы. Однако Кастиэль не сделал ничего из перечисленного. Однажды он вывихнул ногу, пытаясь влиться в местную компанию мальчишек, играя в футбол (а Кастиэль, честно говоря, не был самым спортивным мальчиком), и даже назвался вторым своим именем, нормальным, чтобы над ним не смеялись, но вот он подвернул ногу и не выдержал боли. Мальчишки все равно его не приняли – он плакал. Однако стоило скорой доставить его в больницу, как он тут же убежал от медсестры, что дала ему обезболивающее и готовила к снимку голеностопа. Он видел открытые переломы в соседних смотровых, видел разбитые головы и даже кишки, примотанные к животу – мельком. Но этого было достаточно, чтобы он испытал необъяснимый восторг. Позже он о нем почти забудет.
Как и большинство подростков, Кастиэль совершенно не знал, чего он хочет. Ему казалось, что все останется так, как есть, навсегда: школа, внеклассные занятия, поездки, дружба и вражда с одноклассниками, победы и поражения. Однако лишь он перешел в среднюю школу, как все чаще учителя говорили о том, кем они могут стать.
О своей любви к лечению людей Кастиэль вспомнил лишь на уроке профориентации учеников перед выпуском из средней школы. Он влюблялся – предпочтительно в мальчиков, но это было на уровне простой симпатии, и Кастиэль даже не подозревал, что это ненормально – дружил с девочками, которые обожали его за мягкий характер и нежелание дергать их за юбки или блузки. Он учился, потому что больше нечего было делать, а телевизора дома не было. Порой компания, в которой работал его отец, терпела убытки, и дома еды не бывало, не то, что техники. Он получал двойки, потому что иногда уходил гулять и не был в состоянии заниматься. Он не думал о том, кем хочет быть, не делал упора на биологию, химию и физику… И в конце года оказался перед добродушной женщиной, полноватой, но какой-то притягательной, как будто она была родной тетушкой. Она взяла в руки список его результатов, прогресс, оценки за год, характеристики и спросила его, кем он хочет быть. Кастиэлю так надоел этот вопрос, что он даже перестал отвечать «космонавтом». Никем, но когда-то очень хотел доктором. Пожал плечами, сказал как есть, а женщина только улыбнулась, хотя он не сказал ничего смешного. Она мягко рассказала ему о том, как выглядит высшее медицинское образование. Оно было дорогим еще тогда, года три назад, но сейчас еще дороже, а свой шанс поступить бесплатно Кастиэль уже прогулял. Так он и попал в училище, слабенький колледж, где и обучался на протяжении трех лет.
Только там он узнал, что медбратьям и медсестрам уже никогда не стать обычными врачами без бессонных ночей и ужасных занятий. И тем более им никогда не стать своими в докторском коллективе. Там только так и обучали – вы не врачи, извольте помнить, что врачи вам враги и всегда спишут свою ошибку на вас.
Да только Кастиэль никогда не верил.
Но это не имело никакого смысла. Прошла неделя с тех пор, как погиб отец. Это была последняя неделя месяца, и Кастиэлю начали приходить счета, в которых он почти не разбирался. Он впервые обшарил весь дом от начала и до конца и нашел небольшое сбережение, которого хватило бы еще на месяц при очень экономном использовании. Он перевелся на полную ставку и прогулял один день занятий, вынужденный работать на уик-энде и еще один день на неделе. Из-за исключительно больничной еды он стремительно потерял в весе около двух килограмм, что для одной недели уже было много.
Но даже когда он отошел от шока и просчитал свою зарплату с возможными тратами (слава богу, его обучение в колледже было полностью оплачено), то цифры сошлись едва-едва, а он выделил на еду так мало, как ни один бедняк, наверное, не выделял. Такое бывало в крутых Штатах. И, конечно, не он первый и не он последний, кто так и не сможет исполнить свою мечту стать врачом.