Закрываюсь в квартире и скидываю неудобную обувь под стену, сразу же устремляясь на кухню. Включаю тусклый свет на вытяжке, не желая освещать комнату лампочкой, и с ногами забираюсь на стул, открывая бутылку вина. Делаю первый глоток прямо из горлышка и чувствую тепло, расползающееся в грудной клетке.
«Я не целуюсь в губы…»
«Время вышло. Теперь я никому не подчиняюсь…»
«Мое условие: уходи из клуба симпатий».
Насмешливо хмыкаю себе под нос и закрываю глаза. Черт подери, этот ублюдок загнал меня в удобные для него рамки, а я и не заметила. Была слепа и шла на поводу у собственных чувств. А в итоге чего я добилась? Лишь желания напиться, чтобы не помнить о нем. Почему это так трудно?
В итоге осушаю первую бутылку слишком быстро, чтобы понять, как это произошло, и открываю вторую. Когда дохожу до половины, то чувствую, что меня скоро вырвет, ведь я ничего не ела, зато уже изрядно надралась. Но в следующую же секунду мне становится совершенно плевать на последствия, и я снова начинаю пить. Зато есть свои плюсы: в мою голову прекращают лезть бредовые мысли о том, что я могла бы нанять кого-нибудь и взломать его чертову дверь, чтобы увидеть того, в кого так глупо влюбилась.
Я, наверное, просто идиотка, раз думаю о таком, и, когда до меня это доходит, начинаю еще яростнее вливать в себя остатки вина.
Внезапно трель звонка оповещает о нежданном госте, и алкоголь попадает не в то горло. Закашливаюсь и буквально сваливаюсь со стула на пол. Голова идет кругом, ноги непослушно заплетаются, но я упрямо иду к выходу под сумасшедшее биение сердца и упрямое желание увидеть на своем пороге улыбающегося Ханя.
Отпираю и зависаю всего на мгновение, потому что передо мной стоит озадаченная мать, крепко прижимающая свою сумку к бедру. Обычно она так делает, когда сильно нервничает или чувствует вину, но мне сейчас не до нее, и я просто пытаюсь снова захлопнуть дверь у ее носа. Но женщина останавливает меня и смотрит так осуждающе, что я становлюсь противна самой себе.
Но я давно уже послала все к чертям и просто машу рукой, разворачиваясь и уходя обратно на кухню. Бутылки из-под вина полностью пусты, и я радуюсь, что не придется наблюдать за тем, как мать выливает спиртное в раковину. Она всегда так делала раньше, когда находила у меня алкоголь, даже несмотря на то, что я, по сути, уже взрослая и достаточно независимая.
— Зачем ты пришла? — спрашиваю, глядя на нее в упор, когда женщина заходит на кухню следом за мной. Она молча садится на стул напротив меня и нервно качает головой, будто перед ней сидит не родная дочь, а конченная алкоголичка. — Говори, что хотела, и убирайся!
— Почему ты не рассказала мне о парне своей сестры? Зачем утаила, что он домогался тебя? — вдруг говорит мама, и я моментально теряюсь, опуская холодный взгляд. Откуда она знает об этом? Разве не она мне сказала, что все это выдумки?
— Я говорила, но ты не поверила.
— Да, я виновата, — с горечью отвечает мама, сцепив ладони межу собой, и этот жест невольно напоминает мне Ханя. — В тот момент мне показалось, что ты врешь, но… Ты не должна была злиться и уходить. Прошло бы время, и я, возможно, поверила бы тебе…
— Не поверила бы, — отрезаю и закрываю лицо ладошкой, чувствуя, как предательские слезы подступают к глазам. — Для тебя счастье сестры важнее, чем мое.
— Ну что ты такое говоришь? — мать вдруг срывается с места и опускается передо мной на колени, касаясь теплыми руками моих коленок. — Я же твоя мама, пусть ошибалась, пусть не доверяю, но я никогда не буду желать тебе зла или любить твою сестру больше.
— Тебе надо было подумать об этом, когда я собирала чемоданы и уезжала прочь из дома, потому что боялась быть однажды изнасилованной тем кретином, — теперь я полностью закрываюсь руками от нее, потому что слезы неустанным потоком льются из глаз, а внутри все болит подобно обожжённой огнем коже.
— Я виновата… — повторяет мать и кладет голову мне на колени. — Прости меня. Если бы не тот парень, что принес мне запись вашего разговора, я, может, так и осталась бы слепа. Но теперь мне ясно, что слова дочери важнее, чем собственные предрассудки…
— Парень? — оторопело отвожу ладони и смотрю на нее, наверное, жалостливым взглядом, потому что, когда мать поднимает голову, выражение ее лица смягчается, и она слегка касается подушечками пальцев моей влажной щеки, смахивая слезинку.
— Да, он назвался твоим другом. Лу Хань, если меня не подводит память… Он приходил пару дней назад и включил свой диктофон, на который была сделана запись вашего разговора. Так я поняла, что глубоко заблуждалась…
Вспоминаю о щелчке в день, когда в последний раз виделась с Лу. Значит, он все записал специально и хотел поговорить с моей мамой… Но зачем? Почему он идет на такие жертвы ради меня? Потому что благодарен? Но за что? И почему мне теперь становится еще хуже, чем было до этого?
— Прости… — проговаривает мама, и я лишь молча качаю головой.
Закрываю глаза и чувствую тепло ее рук, нежно поглаживающих мои щеки. Сейчас так спокойно на душе, но в то же время дико тревожно. А в голову закрадывается единственная логичная в данном случае мысль: «Может, Хань вернул мне мать, чтобы она заменила мне его? Он ведь знал о моих чувствах…»
Как бы там ни было, но я простила мать. Все-таки она не виновата, что верила чужому парню больше, чем собственной дочери. Ей хотелось счастья для обеих, и, хотя мне было чертовски обидно, что выбор пал на младшенькую, я радовалась, что теперь ей известно все и больше мои слова не поддадутся сомнениям.
Мы сидим так полночи, сначала рыдая друг другу в плечо, потом прося прощения, а после разговаривая обо всем, что упустили. Мне хорошо, потому что все это время больше всего я нуждалась именно в материнской любви и поддержке. Я рассказываю ей о Хане и о том, что нас связывало, а она ведает о выгнанном моей младшей сестрой зяте из их дома. После этого даже просит меня вернуться обратно, но я слишком привыкла быть одна и не хочу снова ущемлять кого-то.
На следующее утро она уезжает, пообещав заглянуть вместе с младшей на выходных, а я привычно направляюсь на работу: только теперь уже без машины, ведь алкоголь, выпитый мной на нервной почве, так и не успел выветриться.
В конце ничем не выделяющегося среди других рабочего дня ко мне подходит начальник, снова напоминая о забытых мной документах, и мне ничего не остается, кроме как пригласить его к себе, чтобы лично отдать бумаги и больше не думать об этом. Как ни странно, он соглашается и, дождавшись меня после работы, проводит к выходу под многочисленными изумленными взглядами наших коллег.
Я прекрасно знаю, что подобные выходки обязательно породят новые сплетни, но после встречи с Ханем мне удалось значительно изменить свои взгляды на жизнь. Мне хочется быть более уверенной в себе и забыть о других хотя бы на время, не обращать внимания на будущие нелепые слухи о моем романе с начальником.
— Какую музыку вы предпочитаете? — уже в своей машине обращается ко мне Ким Чонин, наш признанный всем женским коллективом красавчик-босс, и я отрицательно мотаю головой, намекая, что лучше вообще обойтись без нее. — Вы устали? — продолжает задавать вопросы парень, но я лишь пожимаю плечами, чуть откидываясь на сиденье и следя за дорогой.
— Просто в последнее время много нервничаю, — туманно отвечаю и поджимаю губу, чувствуя некоторую неловкость.
Раньше я мало общалась с начальником, а в этом году наши разговоры участились, только вот это совсем не радовало меня, потому что мои коллеги-девушки, бывает, даже дерутся за возможность пойти к нему в кабинет, чтобы отнести важные документы или что-то спросить. Мне не хочется застревать меж двух огней, поэтому я изо всех сил пытаюсь сделать вид, что мне абсолютно неинтересно общаться с ним.
— Может, вам нужно уйти в отпуск? — предлагает Чонин, и я удивленно смотрю на него, после чего тот начинает улыбаться, коротко пожимая плечами.
— Просто мне показалось, что вы очень устали от всего. Вам нужен отдых.
— Наверное, — тихо протягиваю в ответ и прикрываю глаза, упираясь щекой в сиденье, чтобы он понял, что я не хочу продолжать разговор. Это бессмысленно, да и мне жутко неловко находиться с красивым парнем настолько близко. Если бы он еще не был моим начальником… Хотя все равно: вряд ли это что-то изменило бы.
Когда мы приезжаем к стоянке у дома, я поспешно вылезаю из салона дорогой иномарки и целеустремленно иду к входным железным дверям. Ким следует за мной, на ходу активируя сигнализацию. Мы доходим до лифта, и я нажимаю на кнопку, нервно топчась на месте. Сейчас нужно будет быстренько отдать бумаги и выпроводить его, а то не удивлюсь даже, если найдутся те, кто следил за нами всю дорогу. Девушки нашего офиса порой просто сумасшедшие.
Створки разъезжаются, и мы входим внутрь, однако слышатся чьи-то быстрые шаги, и я инстинктивно придерживаю дверцы. К моему полнейшему шоку, к нам присоединяется Лу Хань, что одет в черный классический костюм с красным галстуком на белоснежной рубашке. Его волосы непривычно аккуратно уложены, а на лице, напротив, обычное отстраненное выражение.
Что ж, так даже лучше. Делаем вид, что мы не знаем друг друга.
Лифт закрывается, и мы с Лу одновременно жмем на кнопку нужного нам этажа. Наши взгляды встречаются, и мое сердце падает в пятки, а дыхание полностью перехватывает. К счастью, Чонин что-то читает в своем телефоне, а когда подъёмник начинает двигаться, парень поворачивает голову ко мне и с любопытством спрашивает:
— Вы давно живете в этом доме, госпожа Пак?
— Не очень, — неопределенно отвечаю на полном автомате и не могу заставить себя успокоиться, потому что Хань стоит непозволительно близко и наши руки едва ли не касаются друг друга.
— Думаю, что он удобно расположен. Да и совсем не далеко от офиса! — ухмыляется Ким, и я нервно киваю, не осмеливаясь посмотреть на него.
Внезапно лифт замирает, створки расходятся на этаж ниже, чем нужно. Удивленно моргаю, не понимая, почему он вдруг остановился, а Хань неожиданно произносит:
— Госпожа Пак, разве это не ваш этаж?
Однако я не успеваю и слова сказать, как Чонин выходит из кабинки, думая, что мы приехали, а Лу загораживает мне путь, хлопая ладонью по светящейся кнопке, после чего створки снова закрываются, отделяя нас от в удивлении замершего в коридоре начальника.
Затем Хань снова нажимает на еще одну кнопку с надписью «стоп», и мы зависаем между этажами, заключенные в железной коробке, зато наедине. Хорошо, что еще свет горит, не то у меня началась бы паника, но, когда Лу подходит ко мне вплотную, все мысли буквально вылетают из головы, оставляя звенящую пустоту.
— Этот мужчина тебе не подходит, — проговаривает Хань, я заторможенно задираю подбородок, чтобы наши глаза оказались на одном на уровне.
— Откуда тебе знать, так это или нет? — пытаюсь дерзить, но выходит плохо, потому что парень вдруг обвивает мою талию руками и прижимает меня к своему стройному телу. Внутри все кипит от волнения и возбуждения, но я усиленно делаю вид, что мне совершенно плевать.
— Потому что он пассив, — спокойно отвечает Хань, глядя на меня в полумраке кабинки, и хитро прищуривает свои красивые глаза. — Это видно по его поведению. Если бы он был активом, то поверь, вы бы даже не успели дойти до твоей квартиры. Он соблазнил бы тебя еще в машине.
— Не все мужчины такие же, как ты, — ядовито протягиваю и хмыкаю себе под нос. — К тому же он не следит за мной, а ты даже знаешь, что мы приехали на машине.
— Он не тот, кто тебе нужен, — Лу игнорирует мою фразу и делает шаг вперёд, подталкивая меня назад. Затем еще один, и еще, впоследствии чего я оказываюсь зажата между ним и стеной. Руки парня упираются по обе стороны от моих плеч, а мне становится трудно дышать от дикого желания, разрастающегося подобно распускающимся розам в моем теле.
— И это говорит мне человек, решивший поиграться с одной из клиенток? Не надоело уже видеть меня? Ты же вроде как уехать собирался, — кривлюсь я и раздраженно закатываю глаза.
— Значит, ты уже все знаешь… — на выдохе проговаривает Хань и заинтересованно изучает мое лицо, продолжая: — Собирался, но потом вдруг подумал, что хочу увидеть тебя еще раз. Разве ты не соскучилась?
— С чего бы это? — мне бы в актрисы, потому что даже Лу изумленно склоняется ко мне, будто пытается понять, вру я или говорю правду. — Я ведь разорвала с тобой контракт, а вчера вот узнала, что могу заключить его с другим работником клуба. Так что все пучком!