Annotation
Хмара Ирина Александровна
Хмара Ирина Александровна
мой Страж
Первая глава .
Привычные краски пестрили яркими цветами, проплывали мимо существа с лживыми улыбчивыми лицами, со снисходительными взглядами и сливались разноцветной стеной с расплывчатыми очертаниями. Весь мир уходил на второй план. Скрипка, еще недавно приятно ласкающая своим переливчатым звучанием слух, теперь скребла по нервам. Сейчас мне уже исполнилось пятнадцать лет, с того времени как моя жизнь изменилась, прошло девять лет. Чертова прорва времени как может показаться с первого взгляда, но именно сейчас стоя напротив черного пятна в потоке разноцветной массы, меня выкидывало из сознания и отправляло в мое детство.
Что могут сотворить с человеком простые слова? Слова, которые произнесло черное пятно с живыми искрящимися глазами, стоящее напротив, меня злили и уничтожали. Память напряглась, вспоминая, затягивая. Я снова была маленькой девочкой, от которой бегу уже семь лет и не хочу останавливаться, пытаюсь пережить, и у меня это неплохо получалось, до этого момента.
Интересно, какой срок годности имеет человеческая память? Если сильно постараться, то самое ранее что я сейчас смогу вспомнить это нашу ферму за городом, с большим диваном, стоящим напротив камина, постоянный шум и гам от маленького братика, который непременно меня достает. Запах ужина, который готовила мамочка. Скрип добротного деревянного пола, раздающийся с кухни, треск горящих дров и уют который приникает в тело и рисует на моем лице улыбку. Я уже привыкла к непоседе, который постоянно крутится возле меня, а сейчас спокойно дремлет на другом конце дивана, засунув в рот большой палец. Милый братишка, еще бы не был таким шумным, вообще бы не отходила от него, но в четыре года именно так и должен вести себя ребенок, поэтому хоть вою и жалуюсь родителям на него, но люблю больше жизни.
Незнаю, почему именно эти выходные всегда вспоминаются, может все дело в том, что это были последние выходные проведенные все вместе? Возможно. Это воспоминание самое больное для меня. Спокойствие и счастье тех дней раздражает больше всего.
Почему никто ничего не почувствовал, что скоро все развалится? Почему я не увидела каких-либо знаков? Постоянно задаю себе этот вопрос, а ответа так и не нашла.
Следующее, что выныривает из подсознания, это молодая женщина в брючном костюме, с грустным лицом, стоящая на пороге в нашем доме с двумя мужчинами в форме полиции. Она гладит маленького Тони по кудрявой голове, а мне рассказывает, как моих родителей не стало в этом мире. Даже сейчас в вихрь воспоминаний врывается детская обида и жгучая тоска по ним. Почему обида? Все потому, что в шесть лет плохо понимаешь, почему тебя вместе с младшим братом забирают в приют из родного дома, в котором ты привык жить. Мои родители погибли в автокатастрофе и самым рациональным, что пришло на ум это банальная обида, за то, что хоть и не виновны в этом, но все же бросили нас. Глупо? Знаю, но поделать с собой ничего не могу.
Стоя на кладбище и смотря на две лакированных коробки, с цветами положенными сверху я не плачу в отличие от маленького Тони, а обижаюсь на родителей, на всех родственников, которые со слезами на глазах причитают рядом и сожалеют нам с братом. Вот только грош цена их слезам, ни кто из них не решился взять опеку за двух сирот. Как только церемония подходит к концу и от еще недавно стоящих гробов остается след в виде большого прямоугольника на земле, все та же милая женщина берет нас за руки и ведет к машине, которая непременно доставит на новое место жительства с кричащим названием "Приют Милосердной Марии".
Если бы меня спросили:
- А как вы понимаете, что такое приют?
Наверное, я ответила именно так:
Приют - это учреждение, где дают кров, воспитывают и учат детей потерявших родителей. Только вот, нам с братом, сильно не повезло с приютом. Вообще в этом месте кричащим о благих намерениях было только название. Вид этого учреждения любого оптимиста заставит приуныть. В первые, увидев толстую кирпичную ограду с коваными воротами, заставило испугаться и прижать братика сильнее к себе. Машина проехала дальше, а перед нами открывался вид длинного многоэтажного здания. Оно было огромным и словно светлым от выглянувшего солнышка из-за туч, что вселяло надежду, что все не настолько плохо, как казалось раньше. Погладив по голове братика и чмокнув его в пухлую щечку, позволила женщине вывести нас из машины. К нам на встречу вышла маленькая и пухлая женщина, которая с доброй улыбкой нас рассматривала. Она была одной из воспитательниц этого места, и пообещала о нас позаботиться женщине из Опеки.
Ложь легко слетала с ее губ, в нашем приюте, воспитателям не было никакого дела до детей и уж тем более до их проблем, не их вина. Слишком много обездоленных детей, у каждого своя трагическая история, свой характер и норов. Со временем даже самое теплое и сочувствующее сердце закаменеет.
Светлое здание сильно отличалось от внутреннего содержания. Внутреннюю серость не разбавляли даже разрисованные стены с героями Диснеевских мультфильмов, которые так любит Тони. Это место имело свой собственный запах. Странный и раздражающий, как мне кажется такой же запах должен быть в дешевых кафешках стоящих на дорогах за городом, запах пригоревшего масла и немного прокисшего молока для детского питания. Я помню этот аромат в мельчайших подробностях, так словно до сих пор сама им пахну. И черт возьми, не смотря на всю мою ненависть к этому аромату, вспоминается он всегда с оскорбительным и изматывающим легким чувством голода.
В гребанном приюте это самое распространённое наказание, это оставить ребенка без еды на день. Таких наказаний в моем прошлом будет достаточно, но самым ярким останется только первое в тот же день после приезда. Нас с братом разделили, теперь мы будем проживать в одном здании, но в разных корпусах. Меня отправили в старшую группу. Не помню лиц девочек, что проживали рядом со мной, помню только комнату с множеством кроватей и собственную кровать укрытую будто в насмешку над всей серостью стен - разноцветным покрывалом, в конце комнаты у стены рядом с окном. На этом все, остальное, что должно храниться в моей голове, всплывает только нечеткими размытыми линиями с привкусом горечи лжи, которая окружала меня в приюте.
Во всем должен быть свой порядок. Работаете вы или отдыхаете, все имеет свой порядок. Отношения на работе и в семейном кругу тоже подчиняется определенным нормам. В приюте были свои порядки, которые устанавливали старшие дети. Эти дети давно прошли периоды адаптации в этом месте, стали его частью. Безжалостной и не имеющих четких границ между добром и злом частью. Я не пришлась по вкусу малолетней шпане, в первый же вечер меня побили, не помню, что именно говорила мне кучка смеющихся детей, знаю, что это было очень обидно. Знаю точно, что этого можно было легко избежать, проглоти я тогда всю обиду и смолчи на их издевательство, но дурной и взрывной характер проявлялся еще задолго до этого места, молчать на обидное категорически не получалось. За это мне разбили губу и нос, показав тем самым, что со мной может произойти, если я не смирюсь и не стану слушаться старших. Такое отношение меня не устраивало, не думая я нашла женщину, которая встречала нас на входе и рассказала ей о случившимся. Воспитатель, спокойно выслушав меня еще и наказала, лишив ужина.
- Деточка, это тебе не уютный родительский дом, учись выживать без посторонней помощи и жалоб.
После этого меня частенько били, но больше ни разу я не жаловалась. Те слова воспитательницы хоть и были жестокими, но отражали всю правду, в которой мне предстоит жить.
С приюта я с точностью помню только моменты слабости, когда мне хотелось упасть и разрыдаться или просто взять и убежать из этого места, куда глаза глядят, но я этого не делала и все терпела, я жила в этом месте не для себя. Тот год я до сих пор считаю половиной прожитой своей жизни, столько же я проглатывала, ненависть и слабость наравне со всеми оскорблениями, но всему приходит конец - наш конец пришел как окончательное решение бежать после того как старшие ребята взялись воспитывать Тони.
Я поняла, что лучше на улице, но рядом, чем в приюте живя в соседнем корпусе, не подозревая, что с ним может случиться вечером. Недолго думая на экскурсии я схватила братика за ручку и увела в какую-то коморку в углу музея. Просидев там до вечера, мы выбрались и отправились в другую жизнь.
После недолгих уличных скитаний и мелкого воровства, в течение двух недель, нас к себе забрал Риз. Он занимался попрошайками, мелким воровством и многими другими грязными делами в городе Нью-Йорк. Таких как мы с братом в его притоне было много, но здесь поддерживался строгий порядок, никаких драк и междусобойчиков. Чисто деловые отношения. Мы с братом попрошайничали и получали небольшие проценты от заработанных средств. Это было мало, но учитывая, что Риз обеспечивал весь свой притон двух разовым каким-никаким, но питанием, этого хватало на мелкие радости жизни в виде конфет на палочке с арбузным вкусом или мятные пастилки. У Риза мы прожили примерно год, найдя неожиданную опору под ногами, но судьба имеет свои планы, не важно ваше мнение, она все равно поступит по своему.
Был вечер, мы с Тони уже укладывались спать. Снизу раздался пронзительный крик, беспризорники зашумели, соскакивая с мест и стали метаться. Не думая схватила Тони и побежала к огромному шкафу стоящему не пойми для чего в этом убогом месте. Мы оба легко разместились на нижней полке, я прикрыла двери, и закрыла уши Тони, так как крики периодически повторялись постоянно приближаясь. По треску поняла, что входную дверь, что-то выбило. В комнате наступила тишина, которая не продлилась долго. Крики заполняли маленькое пространство нашего убежища. Страх уплотнял воздух вокруг. Кричали дети, с которыми мы жили в общей комнате. Думаю это продолжалось не так долго, как показалось, вот только после того как крики и рев последнего смолк, стало намного страшнее. О том кто находился в комнате, и о его перемещение свидетельствовало только дыхание. Никогда не думала, что через закрытую дверь шкафа можно услышать чье либо дыхание, но я слышала, частое, хриплое и громкое, а вот шагов не было. Я смотрела в широко раскрытые, наполненные слезами, родные синие глаза брата и не знала, что делать. Мои губы тряслись, но не произносили ни слова утешения ребенку напротив. Резкий свет и момент когда мои руки вместо ушей стали сжимать только воздух, а вместо таких родных глаз предо мной осталась лишь пустота, отпечатался во мне навсегда.
Это последнее связное и полное воспоминание о том вечере. Далее были лишь их маленькие фрагменты.
Не прошло и нескольких секунд, как сама почувствовала рывок, яркий свет комнаты ударил по глазам, что-то смотрело на меня серым лицом и держало за шкирку, как котенка. Собственный крик оглушает, я отлетаю от существа с серым лицом, качусь по скользкому полу твердая кирпичная кладка в которую я врезаюсь, выбивает воздух из легких. Смотрю на свои ладони, перепачканные в чем-то темном и густом. Позже я пойму, что это была кровь детей. Взгляд привлекает движение, напротив появляется фигура в черном с яркими необычными глазами. Это последнее, что я успела рассмотреть.
Пришла я в себя на руках огромного человека с теми же странными глазами. В них отражался чистый голубой лед, на много позже я пойму, что и сам этот человек холоден словно Айсберг.
Мой взгляд отрывается от льда и перемещается в сторону шума, навстречу нам неслась белобрысая девушка с обеспокоенным лицом.
- Кристофер, что с ней?
Девушка бегло меня осмотрела, чем занималась и я.
- Не успел, кровь не ее, она избранная, ударила какой-то волной отрешенного и вырубилась.
Мужчина передал меня на руки девушки, встряхнул руками словно пытаясь отряхнуть с них прилипшую грязь и сморщил свои тонкие губы, возможно пытаясь задушить свою брезгливость к жалкому существу насквозь пропитанному кровью. Единственное здравое мнение мелькает в моей голове и тут же уходит на дальний план. Дальше мне уже было не до разговоров, я начала вспоминать, словно лихорадочная забилась в руках девушки и закричала что есть мочи, срывая голос и проваливаясь в картинки в которых упорно всплывало серое лицо и мои испачканные ладони. Шок набирал обороты, пока меня несли по темному коридору, вносили в пустую комнату с кроватью. Губы девушки прикоснулись к моему лбу, истерика утихла, а я зашмыгала носом, пытаясь расплывающимся зрением уцепиться за место где оказалась.
- Кто вы и где мой брат?
Сорванный голос.
- Я Николь, врач. Твоего брата, нет в живых.
Я и сама знала, что потеряла последнего родного и любимого человека, того о ком должна была заботиться как старшая, но не могла не задать этот вопрос, просто не смогла - надежда должна умирать последней. Слезы вновь потекли по щекам. Правда резала на части своей неизбежностью, заставляла медленно кусочек за кусочком умирать вместе с ним. Я слабачка, которой придётся смотреть на мир через въевшуюся в сетчатку глаза последний пойманный испуганный взгляд маленького человечка, который доверил мне свою жизнь. Говорят, что только закрыв глаза можно увидеть воспоминание, но видимо я была неправильным человеком, потому как пытаясь как можно сильнее распахнув глаза смотрела на окружающую меня обстановку, через картинку с голубыми глазами напротив.
- Все малышка.
Она гладила меня по голове.
- Больно, знаю. Не хочу врать... время не лечит, но оно способно притуплять боль, нужно только пережить.
До сих пор вспоминая эти слова, удивляюсь, взрослые и осмысленные слова, которые предназначались ребенку. Но Николь точно знала, что для своих восьми лет я ее поняла.
Так я и заснула со слезами на глазах на кушетке в комнате, как и я тогда пустой.
Проснулась я уставшей с мокрыми щеками. Сожалея, что я всего лишь человек, и не смогла ничем помочь брату. Постоянно прокручивая в голове нелепые варианты, которые непременно начинались со слов "А если бы". Боже, лежа на кушетке, я обвиняла себя даже в том, что решилась на побег из приюта, примкнула к чертовому Ризу, не выбила единственное окно в этой проклятой комнате, где все погибли и не сбежала через него вместе с братом и еще множество вариантов начинающихся именно с этих долбанных слов. Прошло много времени, с такими мыслями и скорее всего и продолжила лежать с ними, тихо ненавидя себя, но от самобичевания меня отвлек свет от отрывшейся двери. В комнату вошли несколько человек, Николь и еще двое неизвестных мне. Они представились как Шерри и Кен. Я не рассматривала и не слушала их, мне было не интересно, что станет со мной, вернут ли меня обратно в приют или оставят жить на улице. Пусто. Человечек, ради которого я старалась выжить, больше не посмотрит на меня и не улыбнется, не станет надоедать со своим "Расскажи страшилку". Смысла сопротивляться и выживать не стало.
Это продлилось ровно до слов Николь, о том, что Шерри и Кен, решили взять опекунство надо мной, я напряглась и взглянула на пару стоящую немного позади Николь. Их вид меня немного насторожил. Шерри имела татуировки, зеленое растение, толстым стеблем расцветало на шее и кончалось на щеке большими листиками. На запястьях черные короткие линии переплетались в виде браслетов, у мужчины были такие же браслеты. Они добродушно улыбались мне, а в моей голове всплывали такие же улыбки от других взрослых, которые непременно не сулили ничего хорошего в дальнейшем. Что-то отвечать на всю длинную речь Николь не имело смысла, что будет, то будет. Встала, подошла, флегматично рассмотрела удивление в их теплых взглядах, они взяли меня за руки и вывели из здания, где я находилась.
Это было еще одно светлое здание, которое я покидала, только теперь уже без греющей надежды на лучшее существование. Осматриваясь вокруг, заметила, что это здание не походило на привычные административные здания Нью-Йорка. Что-то больше напоминающее жилой дом в несколько этажей. Перед глазами был ухоженный газон, который пересекался дорожкой из каменной плитки, ведущей к удаленным воротам.
Больше мне рассмотреть не удалось, в голове перемкнуло "Не успел, кровь не ее" фраза сказанная мужчиной который посмотрел в нашу сторону, развернулся и пошел в сторону другого здания.