— Друзья мои, — обратилась она к гостям, — и ты, Леонид, нежно любимый мой супруг. Я думаю, что как раз наступило время, чтобы наказать дерзкую и непослушную рабыню за поступок, свидетелями которого вы были сегодня днем в розарии.
Гости, из чьих голов винные пары давно уж прогнали какие-либо мысли о милосердии, дружно завопили, приветствуя такое развлечение.
В кругу молодежи, где сидел и Валерий, пронеслось смущение и тревога. Друзья, из которых никому еще не было и двадцати, разволновались, явно не одобряя такую забаву. Фабия в душе усмехнулась: мальчишки ещё читают своих поэтов и философов и настроены слишком миролюбиво к окружающему миру! Но ничего, жизнь переломает их взгляды и превратит нежные сердца в куски холодного свинца…
Матрона возликовала, когда поймала на себе растерянный взор Валерия. Юноша с удивлением смотрел на неё. Его взгляд как бы говорил: «Да, я знал, что ты сурово наказываешь своих слуг, и это твое право. Но неужели ты сделаешь это сейчас и испортишь мне настроение?» Фабия сделала вид, что ничего не заметила.
Прошло уже много времени, как начался пир, а за Актис все не приходили. Девушка уже стала надеяться, что про нее забыли. Она ловила на себе равнодушные взгляды слуг, сновавших туда-сюда, меняющих блюда с едой и напитки. Где-то на кухне шумел повар, громко раздавая затрещины визжащим поварятам. Два чернокожих палача все время стояли с рабыней, но даже они ни разу не взглянули на нее. Их взгляды были направлены в стену. Огромные мускулы замерли в напряжении, тела не сделали ни одного движения, лишь их ноздри, огромные, как пещеры, раздувались и сопели, ловя воздух. Актис сидела у их ног и молила богов о спасении. Такого ужаса и страха, как сейчас, она не испытывала еще ни разу в жизни. Её кожа, нежная, как лепестки розы, мелко дрожала в предчувствии страшных обжигающих ударов. Прическа буд. то сама собой растрепалась, а платье на груди промокло от слез. Страх и ужас владели маленькой рабыней. Актис готова была сойти с ума. Время словно остановилось. А она, квк зверек, пойманный в сети, вздрагивала от каждого взрыва хохота, раздававшегося в зале, где шел пир. Актис не слыхала последних слов Фабии, но когда после громких криков, в прихожую ворвался Рупий, она поняла, что ее черед быть игрушкой в этом веселье наступил.
Рабыня, внезапно успокоившись, но с бьющимся от волнения сердцем, последовала за вольноотпущенником.
Когда Актис ввели к пирующим, девушку встретили возбужденные взгляды гостей и холодная надменность Фабии. От отчаяния у Актис закружилась голова, но она, взяв себя в руки, громко стала умолять хозяйку пощадить ее и не наказывать столь строго.
— Госпожа, — мягким красивым голосом молила девушка, — ради всех богов, пощадите вашу верную рабыню. Сжальтесь надо мной, 'не наказывайте так жестоко, ведь я только нзо всех сил старалась угодить вам…
— Замолчи, мерзавка! — Фабия словно ничего не слышала. — Я никогда не откладываю своих приказаний. Для тебя это будет хороший урок, и в будущем ты сто раз подумаешь перед тем, чтобы что-нибудь сделать.
Актис с ужасом поняла, что ее старания напрасны. Гости без сочувствия смотрят на рабыню, некоторые уже мысленно раздевают ее.
Палачи-африканцы готовят свои инструменты. Сейчас девушку насильно, перед всеми лишат одежды и, нагую, повесят за руки, или, еще страшнее, за волосы, и жизнь станет с этой минуты тягостной для маленькой Актис.
Рабыня, осмотревшись вокруг себя, увидала красивого юношу. Он с изумлением и каким-то, как показалось Актис, сочувствием смотрел на девушку. Это был Тит Веций Валерий. Правда, Актис этого не знала и, бросившись перед ним на колени, стала умолять дорогого гостя заступиться за нее перед госпожой. Это было последнее средство. Тут может быть только лишь одна попытка…
У римлян испокон веков существовал обычай: когда раб, приговоренный к наказанию, просит защиты у пришедшего к его хозяину гостя, гость пожалеет раба — что случалось совсем не часто, — и хозяин по его просьбе сменит гнев на милость. Иначе он поступить не может. Своим отказом он бросит вызов богам, и те могут отвернуться от нарушившего старый закон, не занесенный в двенадцать таблиц, но тем не менее действующий. Но просить можно было только во' время застолья, только один раз и только одного гостя. И Актис решила восполь зоваться таким правом.
— Господин! — Сквозь слезы обратилась она к Валерию. — Ты так молод, и у тебя такие добрые глаза… Заступись за несчастную невольницу, которой грозит страшное наказание за ничтожную вину… Помоги мне избежать ужасной участи…
При этих словах один из палачей сильно Взмахнул розгой. По залу пронесся громкий свист, рассекающий воздух. Актис, услыхав этот свист, вздрогнула всем телом.
— Господин, — продолжала она, — прошу тебя всеми богами Олимпа, спаси меня, и они продлят тебе жизнь. Боги любят добрых людей…
Валерий с изумлением смотрел на стоявшую перед ним на коленях плачущую рабыню.
Гости и хозяева дома с нетерпением ждали, что он скажет. Юноша задумчиво смотрел на Актис. В зале стояла полная тишина, и лишь слышны были в ней треск горящих светильников и всхлипывания рабыни. Все вокруг: свободные и рабы, дети и взрослые, молодые и старые — ждали, чем это кончится.
. — Дядюшка, — сказал Валерий, — и ты любимая тетушка, — в этом месте Валерий послал Фабии особенно горячий и томный взгляд, — я прошу вас пощадить эту провинившуюся рабыню, которая расстроила вас. Я уверен, что эта девушка раскаялась в своем поступке и впредь не сделает ничего худого в вашем доме. Пусть наш праздник не будет омрачен чьим-то страданием.
Гости встретили эти слова по-разному. Одни приветствовали милосердие молодого человека, другие, явно разочарованные несостоявшимся развлечением, тихо роптали.
Фабия, глядя влюбленными глазами на юношу, обратилась к мужу:
— Что скажешь, дорогой Леонид?
— Дорогая супруга, — ответил тот, — я командую у себя на службе. Здесь же, в этом доме, хозяйка — ты. Значит, все, что творится в этом доме, зависит от тебя. Помилование и наказание слуг — это тоже твои обязанности.
— Ты прав, — ответила Фабия и обратилась к гостям: — Друзья, для нас воля каждого из вас — закон. Поэтому мы отменяем то наказание, что заслужила эта недостойная рабыня, и прощаем ее.
Гости подняли кубки и стали восхвалять доброту и милосердие Фабии и Леонида. Валерий первым поднял кубок и предложил такой тост. Он, не отрываясь, смотрел на Фабию, и та ликовала. Молодой человек также заметил, что, когда прощенную рабыню уводили из зала, она бросила ему напоследок взгляд, полный такой благодарности и восхищения, что он смутился, и почувствовал, как что-то внутри него вздрогнуло.
Когда Актис оказалась в эргастуле, она бросилась на свою постель и залилась слезами. Плач душил ее и не давал говорить, и узнавшие обо всем уже от других рабов подруги долго не могли успокоить бедняжку.
Была глубокая ночь, а в доме продолжалось веселье, играли музыканты, потешали своими трюками актеры, пели песни певцы, а греческие учителя читали наизусть «Иллиаду» и «Одиссею».
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Тит Веций Валерий лежал в постели Деции Фабии и смотрел, как догорает огонек светильника в ее спальне. Фабия лежала рядом и блаженно вздыхала.
Гости разошлись в этот раз рано, часа через полтора после полуночи. Они не стали сидеть до утра как обычно. Может быть, из-за того, что сам виновник торжества Петроний Леонид свалился раньше всех от выпитого вина, а может, от того, что на следующее утро должно было начаться представление в городском цирке, и все спешили успеть выспаться перед зрелищем.
Любовники воспользовались этим и уединились в покоях госпожи. Фабия прогнала всех рабынь из опочивальни и осталась одна с Валерием. Юноша, как уже искушенный в подобных делах сладострастник, сам раздел женщину и на руках отнес к кровати. Их приняли в свои объятия шелковые простыни.
Ласки продолжались почти два часа. Только перед самым рассветом Фабия, утомленная и счастливая, отдалась во власть сна.
Молодой человек, однако, не спал. Он думал о чем-то своем, Слегка болела голова, и устало ныли мышцы.
С женой своего дяди, брата отца, Валерий познакомился два месяца назад, когда приехал в Капую из Рима. Он вначале почти не обратил на нее внимания. Однако, когда местные проститутки и глупые молодые капуанки из знатных семей вконец ему опротивели, юноша заметил на себе сладострастные и томные взгляды тетки. Валерий стал чаще появляться в доме Фабии, и все больше в отсутствие дяди. Это было что-то новое в его отношениях с женским полом. Матрона была не совсем плоха собой, умна, а главное, опытна в делах подобного рода. Она очень скоро заманила юношу в расставленные сети.
Поначалу Валерию даже понравилось иметь любовную связь с женщиной гораздо старше себя. Его это несколько интриговало и забавляло. Тщеславие было удовлетворено, когда он понял, что завладел этой женщиной и что она готова выполнять любые желания своего любовника. Он даже был слегка влюблен в Фабию. Валерию нравились в этой знатной женщине ненасытность в любви и страстное желание вечно оставаться молодой. Ему нравилось в ней даже то, что Фабия, как и многие римлянки, стремилась повелевать всеми, везде и повсюду. В душе он посмеивался над нею за это, но тем не менее притворялся и делал вид, что власть над ним этой женщины беспредельна. Выполнял все ее желания и капризы, дарил изысканные подарки, ездил с ней на правах родственника на все увеселительные прогулки и зрелища. Ввел в круг своих молодых приятелей, где она произвела настоящий фурор. Друзья смотрели на Валерия и Фабию с завистью, что сильно поднимало юношу в собственных глазах. Он радовался этому и… скучал. Скучал смертельно и невыносимо. В первую же ночь с Фабией Валерий испытал все то же глубокое разочарование. Уже в который раз. Он дал женщине все что мог, намного больше, чем та даже хотела. Сам же опять не получал ничего. Вернее, что-то он все-таки получил. Но этого было мало. Неизмеримо мало, по сравнению с неутихающими желаниями. А желания жгли. Юноша, не в состоянии бороться с ними, искал их удовлетворения. Сначала в своем узком кругу знати, затем кинулся к низам. Поиски заводили его в самые странные притоны и кабаки. Здесь, среди черни, Валерий чувствовал себя намного свободнее. Лишенные лицемерия и ханжества пролетарии всегда вели жизнь разгульную и веселую. Девушки и женщины этого круга с охотой и легкостью отдавали богатому чудаку то, чего он хотел. И вот кажется проходил тот момент, когда наступает настоящее блаженство, но нет он опять куда-то незаметно уходил, и оставалось лишь чувство омерзения.
Молодой человек нашел среди черни лишь подозрительных друзей да новые сомнения. Но не нашел главного. Того, чего он так страстно желал. Где же искать эти минуты полного счастья? Как удовлетворить страстное желание души? До сегодняшнего дня Валерий мучился этим вопросом. До той самой минуты, когда увидел стоящую перед ним на коленях рабыню и молившую о спасении. Валерий лежал и смотрел на спящую Фабию, но не видел ее. Перед его мысленным взором стояли глаза этой девочки-рабыни. За всю свою недолгую жизнь Валерий не видел таких глаз. Они были прекрасны. Словно богиня в жалком одеянии рабыни сошла на землю и прожгла насквозь юношу взглядом. Он заметил девушку еще днем, в розарии, и тогда тоже обратил внимание на её привлекательность.
Валерий надеялся, что никто не догадался о его чувстве, которое появилось, когда вечером, среди пирующих, больше похожих на свиней, чем людей, появилась эта девочка с отчаянием в глазах. Её голос парализовал в мгновение ока мысли и чувства юноши. Странная сила сжала в тиски бившееся сердце и на миг остановила дыхание.
Валерой перестал слышать и понимать что-то, что творилось вокруг. Он смотрел лишь на нее. И, когда девушка, словно по указке богов обратилась именно к нему, Валерий с трудом и величайшим усилием воли взял себя в руки и смог произнести те слова, какие были. Понадобились все уроки, подаренные жизнью: притворство, лицемерие и ложь, чтобы скрыть от присутствующих свое истинное состояние. Никто ничего не заметил, актерство удалось на славу. Но из сердца ушел покой, ушел навсегда…
Такого с ним никогда не было. Вместо вечного мягкого тепла, в груди пылал огонь, сжигавший его душу. Стараясь затушить пожар, Валерий этой ночью довел Фабию до полного изнеможения. Она стонала в его объятьях, испытывая самую сладостную муку на свете. На поцелуи отвечала с яростью капитолийской волчицы, защищающей от опасностей усыновленных ею близнецов. Она, был момент, чуть не задушила своего любовника в объятьях, ставшими вдруг железными. Однако пожар разгорелся еще сильнее. Фабия упала на подушки и моментально заснула, а Валерий остался один, наедине со своими мыслями. Перед ним вновь загорелся, как огонь иллюминации, образ юной рабыни. Юноша даже застонал от такого наваждения.
Светильник наконец-то погас, но комната не утонула во тьме, потому что за окном уже начало светать. Небо было необыкновенно чистым, и звезды на нем, словно искорки стали гаснуть при наступлении рассвета. На востоке протянулась розовая полоска. В воздухе стояла, приятная свежесть. Начали просыпаться птицы, и их голоса стали окликать друг друга.
Валерий осторожно покинул постель Фабии, и подобрав с дивана свою одежду, подошел к окну. Оно как раз выходило в сад, а не в скучный перистилий. Юноша прикинув взглядом расстояние до земли и, надев на себя лишь обувь и синий хитон, держа тогу в руках, прыгнул вниз. Оказавшись на земле, он бесшумно ступая, стал красться по саду в направлении розария.
Как всегда, на заре Корнелий поднял рабов, находящихся в его подчинении. Он вывел их из помещения и запер мужской и женский эргастулы, чтобы, не дай бог, кто-нибудь из невольников не вздумал вернуться сюда для того, чтобы поспать. Эти бездельники готовы на все, лишь бы увильнуть от работы. А разве за всеми углядишь? Когда даже два его помощника, такие же садовники, как и он сам, нуждаются в постоянном присмотре. Корнелии был не просто раб Фабии, но сам имел рабов в подчинении.
Среди рабов, как и во всем древнем мире, существовало свое неравенство. Сама судьба распоряжалась людьми, когда посылала одних людей в шахты и каменоломни, где только смерть была освободительницей от столь ужасной участи, да на господские поля под знойные лучи солнца, которые убивают, конечно же, не так быстро, как ядовитые газы рудников, но все же не менее беспощадно. Другие становятся домашними рабами и выполняют обязанности куда более лёгкие, вроде бестолкового сиденья на цепи у господских ворот или пробования кушаний за обедом. Но была и третья категория рабов — это господские любимчики. Они, как правило, занимали важные посты управляющих, распорядителей и имели в подчинении всех остальных рабов. Рабы эти, конечно же, стоит воздать им должное, отличались хитростью, ловкостью, умением угодить хозяину или хозяйке и часто добивались очень высокого положения, когда сами получали право наказывать остальных рабов. Нередко за свою многолетнюю и верную службу они получали свободу и становились вольноотпущенниками, но и тогда часто оставались у своих уже бывших хозяев и продолжали нести службу также старательно и преданно.