В завершение всего Лусии показалось, что Дэвид Мирр злорадно усмехнулся. «Он издевается надо мной», – думала она, пытаясь угадать его мысли. – «Но почему и за что он так обращается со мной?».
Женщине не место на корабле, так все говорят, и она знала, что ей рано или поздно придется покинуть «Овидий», но тут ее задело другое – словно собачку, ее вышвыривали за борт и не кто-нибудь, а сам Дэвид Мирр…
– Так значит, вы уже все решили, капитан? – спросила Лусия с вызовом. – Позвольте и мне кое-что сказать вам. Во-первых, я не нуждаюсь в вашей опеке. Я сама в состоянии позаботиться о себе. А, во-вторых, вы не имеете права думать обо мне так… как… в общем, что вы думаете… Я не позволю вам… И в-третьих…
– Отдыхайте, приятных вам снов, – с улыбкой сказал Дэвид. Его невозмутимость больше всего раздражала Лусию.
– Вы относитесь ко мне, как несмышленной девочке!
– Лусия, вы уже давно перестали быть девочкой. Думаю, сэру Роберту Льюису нужна почтенная матрона, леди, по-вашему, и вам придется волей-неволей научиться разговаривать с людьми.
С этими словами он учтиво откланялся и закрыл дверь.
Лусия Вернадес была вся красная от возмущения, оттого, что кто-то так ловко проучил ее! Да еще оскорбил тем, что позволил себе думать бог знает что! И сравнил с «почтенной матроной»! Сначала она едва сдержалась, чтобы не бежать вслед за ним… Есть ли в этом смысл? То, что говорил он здесь, в каюте, никто не слышал, а там, на палубе, она только станет для всех посмещищем.
Так она сначала возмутилась, а потом, хорошенько подумав, впала в состояние дичайшего раздражения: этот человек всегда прав… во всем. Даже сейчас он был так учтив, попросил у нее прощения, предлагает разумные решения. Он…
Девушка посмотрела на флакончик розового масла, стоявший на самом краю стола. От масла исходил сильный, чарующий аромат… Дэвид Мирр… Мирр… Лусия взяла флакон в руки и почувствовала снова сильное головокружение.
Она закрыла глаза, вспоминая утреннюю прогулку, вспоминая разговор с Фоксом… Смогла бы она полюбить кого-то также сильно, как Тинга? «Да», – сказала она едва слышно. «Да, если бы это был кто-то, как мой дед и отец… Как он… Дэвид… кто-то, как он… с такими же руками, глазами, улыбкой, голосом. Кто еще так учтив и благороден, как он?!»
Лусия вспомнила всех мужчин, которых когда-либо видела в своей жизни и не нашла ни одного, кто хотя бы чуточку напомнил ей Дэвида. Разве что, совсем немножко… Нет. Даже ее прадед показался не таким уж могущественным и красивым. Портрет Гонсало Кордобы, висевший в их гостиной в Севилье, был только слабым напоминанием о прошлом величии их рода. Нет… «Нельзя быть таким… таким невыносимым!» – наконец воскликнула она, вспыхнула и – погасла. Разве приемный сын марокканского султана, мусульманин, может стать ее мужем?!
Лусия решила, что попросит прощения у капитана и завтра же покинет корабль. Роберт Льюис ждет невесту и было бы крайне неразумно не ответить на его чувства. К тому же… Предсказание Франчески должно сбыться наконец!..
На следующее утро Лусия встала, совершенно не чувствуя боли в ступне и лодыжке. Отек спал, но остался едва уловимый запах розового масла. И во всем теле была странная, непривычная легкость.
Было еще раннее утро, и тени блуждали по стенам каюты.
Лусия подошла к окну. Гроты Геркулеса скрывал молочный туман. Небо было скучно-сизым, а в водах отражалось волнение стихии…
«Ко всему прочему дождя не хватало», – тихо сказала Лусия, и на душе сразу стало тоскливо…
Она вышла на палубу. Было как-то непривычно, безлюдно-тихо на корабле. «Где все?» – подумала она, стараясь уловить хоть какие-то признаки жизни. Но никого не было или почти никого.
– Доброе утро, сеньорита, – услышала она, словно литое серебро, знакомый голос.
В двух шагах от нее стоял Дэвид Мирр. Серые воды океана отражались в его глазах. Спал ли он? Он был одет в бархатный жакет темно-синего цвета и белую шелковую рубашку; такого же цвета, что и жакет, были штаны. Черные, натертые до блеска сапоги, доходившие до середины колена, – такие были уже не в моде, – отметила про себя Лусия.
– Вы сегодня рано проснулись.
– Довольно прохладно, вам так не кажется? – сказала девушка, ежась от сырой погоды.
– Может быть… Я договорился со шкипером «Порт-Рояля». Капитана зовут Уильям Харрисон. Он с удовольствием примет вас на борт. Уже через день они выйдут в море, – сказал Дэвид, снимая и накидывая ей на плечи жакет. – Я дам вам все необходимое, чтобы во время пути вы ни в чем не нуждались.
Лусия ничего не ответила. Она вдыхала запах бархата, смолисто-сладковатый, густой, с глубокими нотками дыма, его запах, и наслаждалась тем теплом, которое исходило от его вещей.
– Странное сизое утро, не правда ли? – спросил он. – Но мы за всё должны благодарить Бога.
Поскольку Дэвид читал стихи на арабском, то девушка ничего не поняла. Но слушала внимательно. Ее всегда поражала мелодичность арабской речи. Она слушала тембр, звук, голос и, несмотря на то, что не знала языка Корана, медленно какое-то упоительное блаженство и благодать стали наполнять всё ее маленькое женское существо.
– Что это? – спросила она.
– Что?
– То, что вы сейчас читали.
– Ад-Духа.
– Что?
– Это Коран, мое дитя.
Лусия немного поморщилась. Собственное незнание было неприятно, тем более, она была почти уверена, что это стихи о любви. Арабы, она знала это, были искусны в создании любовной поэзии. А он снова назвал ее ребенком!
– Где все?
– На берегу. Морякам не часто приходится бывать на суше, и они при любой возможности бегут с корабля.
– А вы?
– Кто-то должен смотреть за судном.
Какое-то время они стояли молча.
– Простите меня. Я была не слишком хорошей и послушной гостьей… И мне бы хотелось поговорить с вами.
– Да, я слушаю.
Как будто два совершенно разных человека боролись в ней. Ее пугало и в то же время влекло все, что было связано с именем Дэвида Мирра. Она должна была как-то отблагодарить его…
– Нет, не здесь, в вашей каюте, – сказала Лусия, увидев, что моряки возвращаются на «Οβίδιος»…
Когда дверь каюты захлопнулась, Лусия на какое-то мгновение осталась в полумраке. Капитан поспешно раскрыл окна.
– Я знаю, что не увижу вас больше…
Нервный ком в горле помешал Лусии сказать то, что уже жило в ее сердце и готово было вот-вот сорваться с языка.
– А мне кажется, я почти уверен, что увижу вас снова. Например, завтра…
– Вы еще смеетесь?! Я рада, что хоть изредка вы умеете смеяться… А мне почему-то не смешно.
Потом, помолчав, она глубоко вздохнула и продолжила:
– Я не хочу, чтобы вы думали обо мне плохо. Я знаю, что только мешала вам все время. Простите за это… И большое спасибо за все, что вы сделали для меня… Я знаю, что, если бы не ваше прямое участие, я, наверное, нет, точно никогда бы не выбралась из этой чудовищной страны! Эти жуткие лица, эти бесчеловечные нравы… Простите, что говорю так… Я все время забываю, ведь вы тоже из Марокко… Но то, что случилось со мной и с моим отцом… Я даже не знаю, жив ли он… Может быть, он здесь, и я даже не знаю об этом…
– Здесь?!
– Да, здесь. Мне так хочется в это верить! Мы так близко от Испании… и в совершенейшей недосягаемости до нее… Увы, судьба часто преподносит нам уроки… Ведь если бы не эта проклятая лихорадка, вы бы доставили меня в Кадис, как и обещали. Не правда ли?
– Конечно… А что еще вы знаете?
– Я знаю, что вы – хороший человек, сэр Дэвид. Ведь если бы на вашем месте был кто-то другой, он сделал бы все возможное, чтобы я никогда не оказалась в Англии… Поверьте, я тоже кое-что знаю о жизни, слышала о ней… В лучшем случае меня сделали бы пленницей и держали бы до тех пор, пока мой дядя или кто-то еще не заплатил выкуп. И потом… у меня, к сожалению, в данный момент нет ничего, что могло бы… чем бы я могла отблагодарить вас за вашу доброту, заботу, внимание, но если бы я могла…
– Нет, мне не нужно от вас ничего, я говорил, – поспешно заверил ее капитан.
– И все же выслушайте меня, сэр Дэвид! Я знаю, что вы потратили много денег, времени и сил… А я не могу быть такой неблагодарной… Меня всегда учили ценить людей… Поверьте, если бы я была дома, я могла бы… могла… Как же мне поступить?.. Так сколько вы отдали за меня Саиду? Сто тысяч?!
– Вы действительно полагаете, что все измеряется деньгами?!
Но Лусия словно не слышала его.
– Позвольте мне взять бумагу и перо?
Капитан кивнул. Лусия подошла к столу и что-то быстро-быстро, круглым, красивым почерком стала писать.
– Если у вас появится когда-нибудь такая возможность, если вы будете в Испании, в Севилье когда-нибудь… Это письмо передайте моей кормилице Каталине. Она прочтет и сразу все поймет. Там я написала обо всем, и она скажет управляющему, и тот выдаст сумму, которую вы скажите… Но если вдруг я окажусь дома, если вдруг мое письмо вернется ко мне…
Голос Лусии заметно дрожал. Капитан стоял сзади, и она не видела, какими глазами он смотрел на нее. От его холодного взгляда не осталось и следа. Он накрыл ладонью ее маленькую, как у ребенка, руку. Лусия вздрогнула и затихла… Ее холодные пальцы какое-то время счастливо покоились под его большой горячей ладонью.
– Мне ничего от вас не нужно, – сказал он. – Но, возможно, если я когда-нибудь буду в Севилье, я непременно навещу вас. И знайте, это будет совсем по другой причине.
И он быстро и молча отошел к окну.
– Помните, – проговорила она, нарушая молчание, – Вы говорили, что похожи на одного из героев Овидия. Как его звали?
– Пигмалион.
– Пожалуйста, расскажите мне о нем.
– Зачем?
– Расскажите, прошу вас. Исполните мою просьбу на прощанье.
– Хм… Вы просите так, будто вас осудили… Ну хорошо, раз вы просите, то пусть будет по-вашему… Я говорил тогда о Пигмалионе. Он был талантливым художником и ваятелем с Крита. Οβίδιος описал его историю… историю жизни. Пигмалион жил уединенно на своем острове и избегал общения с женщинами.
– Почему?
– Просто он разочаровался в них… Но вот однажды Пигмалион вылепил статую девушки, статую столь прекрасную, что красота Афродиты меркла перед ней. И он влюбился не в живую женщину, а в свое творение… Эта статуя была тем совершенством, о котором можно сказать Materiam superabat opus[20], или Matre pulchra filia pulchrior[21]. В сравнении с живой Афродитой, которая безответно любила Пигмалиона и была ему почти что жена… Единственный изъян был у статуи. У творения Пигмалиона не было сердца, и она не могла ответить ему взаимностью. А он долго дарил ей украшения и целовал ее ноги.
– И что же потом? Неужели боги не дали ей сердца?!
– Нет. В жизни все по-другому. Боги не слышат людей, и статуя остается глухой, слепой и немой.
– А что же дальше было с Пигмалионом?
– Он умер бы от печали, если бы…
– Что? Если бы что?
– Если бы не море.
– Господи, какая печальная история! Но я все равно не понимаю, причем тут вы? – искренне удивилась девушка. – Неужели вы тоже когда-то любили статую?! На кого она была похожа?
– Однако вам пора собираться, – сказал Дэвид, выпрямляясь. – Вам еще нужно уложить вещи и – в путь.
– Я обещаю, что не забуду вас и не забуду того, что вы сделали для меня! – неожиданно воскликнула она.
– Сеньорита Лусия, не надо ничего обещать… Вы еще слишком молоды и стремительно даете обещания… Вы не знаете, что может с вами случиться, – голос капитана звучал громко и немного раздраженно. – И если все же вы когда-нибудь вспомните меня добрым словом… Хм… Доброе слово… Вот и вся моя награда… Наверное, достаточно…
Резкость и холодность его слов были совершенно противоположны его взгляду. В его ясных голубых глазах читалась грусть и глубокая нежность, но Лусия была слишком взволнована, растеряна, подавлена, чтобы понять, что это значит…
В дверях она столкнулась со старшим помощником.
– О, вы заняты, капитан? – спросил Фокс многозначительно, переводя взгляд с Лусии на капитана.
– Нет. Сеньорита Лусия Вернадес де Сааведра пришла попрощаться, – сухо ответил Дэвид. – Можете и вы сказать ей «до свидания».
Фокс выглядел несколько обескуражено.
– Что ж, прекрасная сеньорита, надеюсь, вы будете счастливы, – сказал старший помощник, почесывая затылок.
– Сеньорита Лусия Вернадес де Сааведра, правнучка Великого Командора, непременно будет счастлива… Мы искренне желаем вам счастья, сеньорита Вернадес.
Лусии стало в очередной раз грустно, больно, обидно…
И пока девушка предавалась печали и жалости, капитан рассматривал статую, которую однажды подарило ему море… Статуя удивительным образом напоминала ему ту, которая теперь истерично металась по каюте…
Немного успокившись, Лусия нашла в себе силы, чтобы помолиться и вознести слова благодарности к Богу и Деве Марии…
Спустя какое-то время, когда со сборами было покончено, Лусия снова разыскала капитана на шканцах.
– Вы что-то забыли? – отрешенно спросил Дэвид.
– Нет… да…
– ?
– Просто я не знаю, как сказать… Это все, что у меня есть. Это самое дорогое, что может быть у человека. И это я дарю вам в знак памяти, в знак нашей дружбы, – и Лусия достала родовое распятие. – Возьмите этот крест, сэр Дэвид. Это крест из ливанского кедра. Давным-давно в одном из походов мой прапрапрадед завоевал Константинополь…
– Я не могу принять такой дар.
– Нет, я хочу, возьмите. Пусть распятие хоть немного напоминает обо мне.
Тогда похолодевшие пальцы Дэвида Мирра приняли подарок девушки…
Капитан держал в руках распятие даже после того, как Лусия покинула корабль, и по-прежнему смотрел на туманное солнце.
– И это всё?! Всё?! Все-таки я не понимаю, – говорил возмущенно старший помощник, провожая глазами статную фигурку девушки. – Зачем вы это сделали, капитан? Зачем вы отпустили ее?!
– Ты не понимаешь… Нет, ты все прекрасно знаешь и понимаешь.
– О, да! Знаю, да, но не могу понять, черт возьми! Я бы никогда не сделал этого!
– Ты – это не я.
– Конечно же, кошку в пятки! Чтобы Дэвид Мирр не смог влюбить в себя какую-то девчонку! Так я и поверил…
– Тут другое.
– Неужели Οвидий не понравился ей?!
– Она предпочитает Сенеку.
– Да женщины готовы, что угодно читать, если умеют читать!.. Тьфу ты!.. Идейный ты все-таки человек, сэнт Дэвид!..
Капитан нахмурил брови.
– Тут другое, и довольно об этом… Лучше займись делом, квартирмейстер.
Но старший помощник, разгорячившись, никак не мог успокоиться.
– Ладно, хорошо, да, согласен… Таких не бывает, и ты ей не пара… Мать твою каракатица! Ты же мог сказать ей правду! Хотя бы правду! Просквози меня гарпун… Почему ты не сказал, что она обязана тебе жизнью?! Эти уроды искалечили ее, а ты… Ты воскресил ее, ты, Дэвид! Да она бы погибла без тебя!.. Да ты буквально достал ее со дна!.. Да ты… Эх, ты, сэнт Дэвид!..
Глава 7
Лусия сидела в огромной библиотеке дома Готорнов в Йоркшире. Она была в состоянии глубокой задумчивости и тихо листала новую книгу, которую дал ей сэр Роберт Льюис Готорн, граф Гертфордский. Состояние глубокой задумчивости было постоянной ее спутницей в течение всего последнего месяца. Она рассеянно листала страницы из книги Джона Локка и одновременно поглядывала в окно. Она видела бескрайние зеленые луга и леса графского поместья.