– Прости, мама, – сказала она.
– Ступай и поговори с Бартом, – повторила леди Джейн.
– Хорошо.
– Но прежде причешись, милая.
Это замечание вновь заставило девушку взбрыкнуть.
– С моей прической все в порядке! – бросила она и, прежде чем мать успела возразить, выскочила из комнаты.
Барт ждал внизу, щеголяя новыми рейтузами соломенного оттенка. Он развлекался тем, что дразнил собаку – протягивал той кусок ветчины и отнимал руку в самый последний миг.
Леди Джейн, спустившаяся следом за Марджери, распорядилась:
– Отведи лорда Ширинга в библиотеку и покажи ему книги.
– Книги? Он их терпеть не может!
– Марджери!
– Я с удовольствием посмотрю книги, – вмешался Барт.
Марджери пожала плечами.
– Тогда прошу.
Вдвоем они двинулись в соседнюю комнату. Марджери нарочно оставила дверь открытой, но леди Джейн не торопилась присоединиться к дочери.
Книги ее отца занимали три полки.
– Господи боже, сколько их у вас! – восхитился Барт. – Целую жизнь придется потратить, чтобы прочесть.
Книг в доме было около пяти десятков, куда больше, чем обычно встречалось за пределами университетов или храмовых библиотек. Они вдобавок служили свидетельством семейного достатка, и некоторые из них были на французском и на латыни.
Марджери попыталась проявить радушие.
– Вот «Стезя увеселений»[5], – сказала она, беря книгу на английском с полки. – Тебе может понравиться.
Барт ухмыльнулся и придвинулся ближе.
– Повеселиться я всегда не прочь, – поведал он, довольный собственным остроумием.
Марджери отступила на шаг.
– Это длинная поэма о рыцаре, который много учился.
– А. – Барт мгновенно утратил интерес к книге. Поглядев на полку, он вытащил «Книгу о еде». – Вот это дело. Жена должна заботиться о том, чтобы муж хорошо ел, согласна?
– Разумеется. – Марджери отчаянно старалась подыскать тему для разговора. Что вообще интересует Барта? Может, это? – Люди винят королеву в нашей войне с Францией.
– А она-то чем провинилась?
– Ну, болтают, что Испания с Францией сцепились из-за владений в Италии, Англия тут вообще ни при чем, а мы вмешались только потому, что королева Мария приходится женой королю Фелипе Испанскому[6] и вынуждена его поддерживать.
Барт кивнул.
– Жена во всем и всегда следует за мужем.
– Потому-то девушкам надо быть разборчивее. – Увы, этот откровенный намек остался без внимания, и Марджери продолжила: – Поговаривают, что нашей королеве не стоило выходить замуж за чужеземного государя.
– Довольно политики, – сказал Барт, очевидно уставший от этой темы. – Женщинам следует оставить эти дела своим мужьям.
– У женщин столько обязанностей перед мужьями, – проговорила Марджери, понимая, что Барт не ощутит иронии в ее фразе. – Мы должны их кормить, подчиняться им, оставить им политику… Я рада, что у меня нет мужа. Так намного проще жить.
– Но каждой женщине нужен мужчина.
– Знаешь, давай поговорим о чем-нибудь еще.
– Я серьезно. – Он зажмурился, словно сосредотачиваясь, а затем выдал короткую, заранее отрепетированную речь: – Ты самая красивая женщина на свете, и я люблю тебя. Пожалуйста, будь моей женой.
– Нет! – воскликнула она, не сумев сдержаться.
У Барта был озадаченный вид. Он не понимал, как ему теперь себя вести, потому что готовился, похоже, к совершенно другому ответу.
Помолчав, он сказал:
– Моя жена когда-нибудь станет графиней!
– Тогда женись на той, кто жаждет этого всем сердцем.
– А ты не хочешь?
– Нет. – Марджери мысленно укорила себя за резкость. Придется говорить прямо, намеков он попросту не понимает. – Барт, ты сильный и привлекательный и очень храбрый, я уверена, но я никогда не смогу полюбить тебя. – На память снова пришел Нед; уж с ним-то ей ни разу не случалось мучиться в поисках повода для разговора. – Я выйду замуж за того, кто умен и заботлив и кто хочет, чтобы его жена была не просто старшей над служанками.
Ну вот, такое должно быть понятно даже Барту.
Он шевельнулся – с удивительной прытью оказался рядом и взял ее за руку. Хватка у него была стальная.
– Женщин надо подчинять, – заявил он.
– Кто тебе это сказал? Уж всяко не я!
Марджери попыталась вырваться, но не смогла.
А он привлек девушку к себе и поцеловал.
В другой день, пожалуй, она бы отвернулась, только и всего. Подумаешь, поцелуй, эка невидаль. Но сегодня она злилась и страдала из-за несостоявшейся встречи с Недом. В голове роились живые картины того, что могло бы случиться, но не случилось: как бы она его целовала, как ерошила бы волосы, как прижималась бы к нему… Воображаемая фигура Неда сделалась вдруг столь близкой, что объятия Барта ввергли Марджери в ужас. Не задумываясь, она двинула коленом ему ниже пояса, изо всех сил.
Барт взревел от боли и ярости, выпустил Марджери и со стоном согнулся пополам – глаза зажмурены, обе руки между ляжками.
Марджери бросилась к двери, но, прежде чем она успела выбежать из комнаты, в библиотеку вступила леди Джейн, должно быть, подслушивавшая снаружи.
Мать посмотрела на Барта, сразу сообразила, что произошло, повернулась к Марджери и процедила:
– Глупая девчонка!
– Я не выйду за это животное! – крикнула Марджери и расплакалась.
Следом за матерью появился отец. Он был высок и черноволос, как Ролло, но его лицо, в отличие от лица сына, было густо усыпано веснушками.
– Ты пойдешь за того, кого выберет твой отец, – холодно сказал он.
Эти зловещие слова напугали Марджери. Она заподозрила, что могла недооценить решимость своих родителей. Было ошибкой выплескивать раздражение. Надо поскорее успокоиться и мыслить логически.
Все еще возбужденная, но сумевшая себя обуздать, она произнесла:
– Я вам не принцесса! Мы джентри[7], а не аристократы. Мой брак не обязан быть политическим союзом. Я – дочь купца. Люди вроде нас политических браков не устраивают.
Это разъярило сэра Реджинальда, его лицо побагровело.
– Я – рыцарь!
– Но не граф!
– Я веду свой род от Ральфа Фицджеральда, ставшего графом Ширинга двести лет назад! И Барт тоже! А Ральф Фицджеральд был сыном сэра Джеральда и братом Мерфина, строителя моста. В моих жилах течет кровь английского дворянства!
Марджери устрашилась сильнее прежнего: она не только осмелилась пойти против несгибаемой воли отца, но и уязвила его семейную гордость. Этакое сочетание преодолеть будет непросто. Ладно, главное – ни за что не проявлять слабость.
Она повернулась к Барту. Уж ему-то вряд ли нужна невеста, не желающая выходить замуж.
– Приношу извинения, лорд Ширинг, но я выйду за Неда Уилларда.
– Святые угодники! – возмутился сэр Реджинальд. – Не бывать этому!
– Но я люблю Неда Уилларда!
– Ты слишком молода, чтобы хоть в кого-то влюбляться! А твои Уилларды вдобавок почти протестанты!
– Они ходят к мессе, как и положено.
– Все равно! Ты выйдешь за виконта Ширинга!
– Нет, – сказала Марджери, спокойно и решительно.
Барт между тем постепенно приходил в себя.
– Знал ведь, что с нею будет непросто, – пробормотал он.
– Ей просто нужна твердая рука, – пояснил сэр Реджинальд.
– То есть порка?
Леди Джейн поспешила вмешаться.
– Подумай как следует, Марджери, – предложила она. – Однажды ты станешь графиней, а твой сын родится графом.
– Только это вам и нужно! – Марджери услышала, как ее голос срывается в крик, но ничего не могла с собою поделать. – Хотите, чтобы ваши внуки родились знатными, да?! – По вытянувшимся лицам родителей она поняла, что угадала, и презрительно добавила: – Ну так вот, я не стану племенной кобылой, сколько бы вы ни грезили о знатности!
Едва выпалив эти слова, она сообразила, что зашла слишком далеко. Ее оскорбление поразило отца в самое больное место.
Сэр Реджинальд расстегнул ремень.
Марджери испуганно попятилась – и наткнулась на письменный стол. Не сбежать… Отец схватил ее левой рукой за шею, притянул к себе. Перед глазами мелькнула медная пряжка ремня, и девушке сделалось настолько страшно, что она взвизгнула.
Сэр Реджинальд кинул дочь на стол, заставил унизительно согнуться. Марджери пыталась вырваться, но с отцом ей было не справиться, он легко ее удерживал.
– Пожалуйста, оставьте нас, лорд Ширинг, – попросила леди Джейн.
Эта просьба напугала девушку еще сильнее.
Хлопнула дверь, ремень со свистом распорол воздух, боль пронзила заднюю поверхность бедер. Тонкое платье не смогло защитить от удара. Марджери завопила – раз, другой, третий…
– Думаю, хватит, Реджинальд, – снова подала голос мать.
– Пожалеешь розгу – испортишь ребенка, – возразил отец. С этой прописной истиной дети были знакомы не понаслышке, ведь все взрослые считали порку самым надежным средством вразумления непослушных юнцов.
– Вообще-то в Библии сказано по-другому, – поправила леди Джейн. – Там говорится: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»[8]. Сына, не дочь.
Сэр Реджинальд хмыкнул.
– В Писании, жена, также сказано: «Не оставляй юноши без наказания»[9], разве нет?
– Она почти взрослая. И мы оба знаем, что Марджери бесполезно так учить. От наказаний она только больше упрямится.
– Так что нам делать?
– Положись на меня. Я потолкую с нею, когда она успокоится.
– Хорошо. – Согласие отца вроде бы означало, что с унижением покончено, но тут ремень свистнул снова, боль вновь пронзила исстрадавшиеся бедра, и девушка опять не сдержала вопля. А потом отцовские сапоги протопали по полу, сэр Реджинальд вышел из библиотеки, и все и вправду закончилось.
Нед не сомневался, что встретит Марджери на пиру у графа Суизина. Ведь ее родители вряд ли смогут удержать девушку взаперти. Это все равно что прилюдно устроить скандал. Все сразу примутся судачить, почему Марджери не приехала.
Оставленные повозками колеи в грязи замерзли, Недов пони шел осторожно, выбирая, куда ступить на коварной поверхности. Исходившее от животного тепло согревало тело, но вот руки и ноги стыли от холода. Рядом с Недом, верхом на приземистой кобыле с широким крупом, ехала мать.
Владение графа Ширинга, Новый замок, располагалось в дюжине миль от Кингсбриджа. Дорога заняла почти половину короткого зимнего дня, и Нед изнывал от нетерпения. Он должен повидаться с Марджери, и не только потому, что ему безумно хочется ее увидеть; нет, необходимо разобраться, что, черт подери, происходит.
Наконец впереди показался замок. Новым его прозвали еще полторы сотни лет назад. Совсем недавно граф возвел себе дом на развалинах средневековой крепости. Стужа выбелила уцелевшие остатки старинных укреплений, сложенные из того же серого камня, что и стены кингсбриджского собора, украсила их затейливыми узорами. Подъехав ближе, Нед различил звуки празднества – громкие приветствия, хохот и музыку, которую играли деревенские музыканты: рокотал барабан, звала плясать скрипка, завывали волынки. Гомон голосов и прочий шум обещали жар от костров, горячую еду и что-нибудь крепкое для поднятия духа.
Нед наподдал пятками, пуская лошадь рысью. Ему не терпелось добраться до места и положить конец своему смятению. Неужто Марджери и впрямь любит Барта Ширинга и готова выйти за того замуж?
Дорога вела к воротам. Грачи, восседавшие на замковых стенах, встречали вновь прибывающих хриплыми криками, словно насмехаясь над ними. Подъемный мост давно исчез, ров засыпали, однако в надвратной башенке до сих пор сохранились узкие бойницы. Нед миновал ворота и въехал на заполненный людьми двор. Разряженные гости бродили среди лошадей и повозок, мимо сновали графские слуги. Нед передал поводья своего пони конюху и присоединился к тем, кто вереницей двигался к дому.
Марджери нигде не видно.
На дальней стороне двора возвышалось современное кирпичное здание, примыкавшее к старинным замковым постройкам; его будто подпирали с обоих краев часовня и пивоварня. За те четыре года, что минули с возведения дома, Неду довелось лишь единожды тут побывать, и он не мог не восхититься чередой больших окон и рядами печных труб на крыше. Затмевавшее собою дома богатейших торговцев Кингсбриджа, это здание было самым крупным из всех, какие юноше случалось видеть; возможно, в Лондоне найдутся дома и побольше, но там он никогда не бывал.
Граф Суизин утратил свое положение в правление Генриха Восьмого, ибо не одобрял затеянного королем разрыва с папой, зато пять лет назад, когда к власти пришла ревностная католичка Мария Тюдор, он снова сделался богатым и важным и пользовался покровительством короны. Все это сулило роскошный пир.
Нед вошел в дом и очутился в просторной зале с потолком высоко вверху. Благодаря большим окнам в зале было светло даже зимним днем. Стены были отделаны лакированными дубовыми панелями, поверх которых висели шпалеры с изображением охотничьих сцен. В двух громадных очагах, по одному в каждом конце длинного помещения, потрескивали горящие дрова. На галерее, что тянулась вдоль трех из четырех стен, наяривали те самые музыканты, чью игру юноша услышал издалека. А высоко на четвертой стене красовался портрет отца графа Суизина, с графским жезлом в руке.
Некоторые гости, разбившись на восьмерки, отплясывали задорный деревенский танец, то брались за руки, образуя подвижные круги, то расходились, чтобы выкинуть коленце-другое. Прочие вели разговоры, возвышая голоса, чтобы перекричать музыку и топот ног плясунов. Нед взял деревянную чашку с горячим сидром и стал осматриваться.
Поодаль, неодобрительно поглядывая на пляшущих, стоял судовладелец Филберт Кобли с семейством; все они были одеты в черное с серым. Кингсбриджские протестанты были этаким наполовину тайным кружком – все знали, что они есть, и многих могли бы назвать поименно, однако их существование в открытую не признавалось; точно так, подумалось Неду, как с теми мужчинами, что любят мужчин, а не женщин. Конечно, протестанты не сознавались в своих убеждениях, потому что тогда их стали бы пытать, требуя отречения, и сожгли бы на костре, посмей они отказаться. Когда их спрашивали, во что они верят, эти люди обычно отвечали уклончиво. Они исправно посещали католические богослужения, как полагалось по закону, однако не упускали случая осудить непристойные песенки, платья с глубоким вырезом, обнажавшие грудь, и пьянство священников. А одеваться скромно закон не запрещал.
Нед был знаком почти с каждым из гостей. С более молодыми из них он вместе ходил когда-то в кингсбриджскую грамматическую школу, а девиц дергал за волосы по воскресеньям после службы. С более старшими, местными нобилями, ему тоже доводилось встречаться, ибо они постоянно заходили по делам к его матери.
Высматривая Марджери, он вдруг заметил незнакомца, длинноносого мужчину лет тридцати-сорока, с редеющими темно-русыми волосами и щегольской бородкой, подстриженной по последним веяниям. Невысокий и худощавый, этот незнакомец был облачен в темно-красный камзол, выглядевший неприлично дорогим. Он беседовал о чем-то с графом Суизином и сэром Реджинальдом Фицджеральдом. Неда поразило поведение местных нобилей: хорошо одетый незнакомец был им явно не по нраву – вон, Реджинальд скрестил руки на груди, а Суизин широко расставил ноги и подбоченился, – однако слушали они очень внимательно.
Музыканты доиграли очередную мелодию, и в наступившей относительной тишине Нед заговорил с Дэниелом, сыном Филберта Кобли; на пару лет старше Неда, тот отличался полнотой, лицо у него было круглое и бледное.
– Кто это? – спросил Нед, указывая на мужчину в красном камзоле.
– Сэр Уильям Сесил, управляет владениями принцессы Елизаветы.
Елизавета Тюдор приходилась королеве Марии младшей единокровной сестрой.