И случилось так, отец мой, что я, Мбопа, думая, что дочь моя Нада умерла, не подозревал того, что она носила имя Лилии в краалях галакази и что именно ее король Дингаан хотел взять в жены.
Итак, после того как я оказал сопротивление Дингаану, когда тот собирался посылать войско, чтобы сорвать Лилию в садах галакази, он стал ненавидеть меня. Я также был участником его тайн, со мной он убивал брата своего, Чаку, и другого брата, Мхлангану, и я удержал его от убийства третьего брата, Мпанде; по всем этим причинам он и возненавидел меня, как умеют люди малодушные ненавидеть тех, кто возвысил их. Он еще не смел отделаться от меня: я пользовался большим влиянием в стране, и народ прислушивался к моему голосу. Дингаан задумал хоть на время освободиться от меня, пока не почувствует себя достаточно сильным, чтобы предать меня смерти.
Он решил послать меня к Булалио-Убийце, некогда оскорбившему Чаку через Мезило, чтобы узнать, продолжает ли Булалио упорствовать и отказываться от уплаты дани.
Я выслушал волю короля и старался уяснить себе значение его слов; мне было ясно, что намерение Дингаана состояло в том, чтобы на время отделаться от меня и подготовить мое падение, и что, в сущности, он был мало озабочен вызовом незначительного вождя, живущего далеко и осмелившегося сопротивляться Чаке. Несмотря на все это, мне хотелось отправиться к нему, во мне родилось сильное желание увидеть этого Булалио, который собирается мстить за какого-то Мбопу и чьи поступки весьма похожи на поступки Умслопогаса, если бы Умслопогас остался в живых. Поэтому я немедленно согласился.
Итак, отец мой, на следующий день в сопровождении десяти выбранных мною людей я, Мбопа, отправился в путь по направлению к горе Призраков. В дороге я много думал о том, как шел вот так же по этой тропинке в давно минувшие дни. Тогда жена моя, Макрофа, Нада, моя дочь, и Умслопогас, сын Чаки, которого все считали моим сыном, шли рядом со мной. Теперь же я с грустью думал о том, что никого из них больше нет в живых, скоро умру и я. Да, люди жили плохо и недолго в те дни, впрочем, не все ли равно? По крайней мере, я отомстил Чаке и успокоил свое сердце.
Наконец однажды вечером мы добрались до пустынного места, где ночевали в тот злополучный час, когда Умслопогаса унесла львица; я взглянул на ту пещеру, откуда он похитил львенка, на страшное лицо каменной Колдуньи, которая вечно сидит высоко на горе Призраков. В эту ночь я спал плохо, печаль терзала меня, я сидел и смотрел на яркую луну, на серое лицо каменной Колдуньи и в глубь леса, который рос на ее коленях, задавая себе вопрос, в этом ли лесу лежат кости Умслопогаса. Во время нашего перехода я слышал много рассказов о горе Призраков. Иные говорили, что на ней являются призраки, люди, принявшие вид волков, другие же рассказывали, что люди те — умершие, которых колдовство вернуло к жизни. Они лишены языков, так как будь у них язык, они бы громко поведали смертным о страшных тайнах умерших, поэтому они только могут плакать, как маленькие дети. Их можно слышать по ночам в лесу, когда они безутешно рыдают между молчаливыми деревьями.
Ты смеешься, отец мой, но я не смеялся, размышляя над этими рассказами; если у людей есть души, куда уходят они, когда тело умирает? Надо же им уйти куда-нибудь, и что было бы странного, если бы они возвращались в места, где родились? Я мало занимался такими вопросами, хотя я врач и знаю кое-что о жизни призраков. Сказать правду, отец мой, я так много занимался освобождением душ людей из их тел, что мало заботился о них после освобождения: успею подумать об этом, когда сам уйду к ним.
Итак, я сидел и смотрел на гору и лес, который рос на ней, как на волосы на женской голове; вдруг я услышал звук, идущий издалека, из самой середины леса, как мне показалось. Сначала слабый звук раздавался очень далеко, как плач детей в краале, лежащем по другую сторону долины. Потом звук стал громче, но все же я не различал, откуда он идет, потом еще громче — и я понял, в чем дело: то мчались на охоту дикие звери. Их вой раздавался все ближе, скалы отвечали ему, и от этих голосов кровь застывала в жилах. По-видимому, на ночную охоту пустилась большая стая — вот она близко, там, на противоположном склоне, и вой так усилился, что спутники мои проснулись и стали смотреть в ту сторону. Внезапно появился большой буйвол, на мгновение он ясно возник на фоне светлого неба, стоя на гребне горного хребта, потом исчез во мраке. Он мчался по направлению к нам, вскоре мы опять увидели его, мчащегося вперед большими скачками. Потом мы увидели бесчисленное множество зверей, серых и худых, бегущих вслед за ним; они показались на хребте горы, исчезли в тени, появились на откосе, пропали в долине, а с ними мчались и два человеческих существа.
Большой буйвол проскакал на близком расстоянии мимо нас, и за ним устремились бесчисленные волки; из пастей этих волков вылетал ужасный вой. Но кто те, которые сопровождали волков, эти огромные и сильные люди? Они бежали быстро и молча, волчьи зубы сверкали на их головах, волчьи шкуры висели на их плечах. Один держал в руке топор — месяц отражался на нем, другой нес тяжелую дубину. Они бежали рядом, никогда еще я не видел так быстро бегущих людей. Вот они сбегают к нам по откосу, даже волки отстали, за исключением четырех; мы слышали топот их ног, они поравнялись с нами и пробежали, исчезли, и с ними исчезла их бесчисленная свора. Вой стал слабее, замер и прекратился, охота удалилась, ночь стала снова тиха!
— Братья, — спросил я своих спутников, — что это мы сейчас видели?
Один из них отвечал:
— Мы видели призраков, которые живут на коленях старой Колдуньи, а люди эти — Братья-Волки, колдуны, цари призраков!
XXIII. Мбопа открывается Убийце
Всю ночь просидели мы без сна, но больше не видели и не слышали волков и людей, которые охотились с ними. Утром, на рассвете, я отправил человека к Булалио, вождю племени Секиры, объявить ему, что посланный к нему от короля Дингаана желает миролюбиво переговорить с ним в его краалях. Я велел гонцу не говорить моего имени, но назвать меня только «Ртом Дингаана». Я же и мои спутники медленно последовали за гонцом, так как путь был еще далек, а я приказал этому человеку вернуться и встретить меня с ответом Убийцы, владельца Секиры.
Весь день, почти до заката солнца, мы огибали основание огромной горы Призраков, держась берега реки. Мы никого не встречали, только раз наткнулись на развалины крааля, в котором лежало много человеческих костей, а рядом с ними заржавленные ассегаи и щиты из воловьей кожи, выкрашенные в белый и черный цвета. Я осмотрел щиты и по окраске узнал, что они принадлежали тем воинам, которые несколько лет тому назад были посланы Чакой за Умслопогасом и которые больше не вернулись.
Мы продолжали путь молча, и всю дорогу каменное лицо Колдуньи, которая вечно сидит наверху, смотрело на нас с горной вершины. Наконец за час до заката солнца мы вышли на открытое место и там, на хребте холма, за рекой, увидели крааль племени Секиры. Крааль был большой и хорошо построенный, скот пасся на равнине многочисленными стадами. Мы сошли к реке и перешли брод, здесь мы сели в ожидании, пока не увидели посланного вперед гонца, который возвращался к нам. Он подошел ко мне с поклоном, и я спросил его о результате поручения. Он отвечал:
— Я видел того, кого зовут Булалио, это — огромный человек, высокий и худой, и лицо у него свирепое, в руках у него топор, такой топор, как у того, кто прошлой ночью охотился с волками. Когда меня привели к вождю, я приветствовал его и поведал ему слова, которые ты вложил в мои уста. Он выслушал меня, громко рассмеялся и сказал: «Скажи пославшему тебя, что я рад видеть Рот Дингаана и что он без страха может повторить мне слова своего короля, но мне жаль, что не пришла голова Дингаана вместе со Ртом, тогда бы моя Секира приняла участие в нашей беседе, хотелось бы мне поговорить с Дингааном о том Мбопе, которого брат его Чака умертвил. Но так как рот — не голова, пусть Рот является без страха!»
Я вздрогнул, когда снова услыхал о Мбопе, имя которого опять назвали уста Булалио-Убийцы. Кто мог так любить Мбопу, как не тот, кто давно умер? А может быть, Булалио говорил о другом Мбопе, имя это не принадлежало исключительно мне, — Чака предал смерти одного из своих вождей с таким же именем во время великой тризны, говоря, что двум Мбопам не ужиться в стране, он убил его, хотя тот Мбопа плакал обильно, когда другие не могли выжать ни одной слезинки.
Я ответил только, что Булалио очень заносчив, и мы направились к воротам крааля.
Никто не встретил нас у входа и никто не стоял у дверей хижины, но дальше, из середины окруженного хижинами крааля, где помещаются стада, поднималась пыль и слышался шум, как будто шли приготовления к войне. Некоторые из моих спутников испугались и хотели повернуть назад, опасаясь измены, испуг их усилился, когда при входе во внутренний крааль скота мы увидели человек пятьсот воинов, стоящих в боевом порядке, и двух высоких молодых людей, которые с громкими криками бегали между ними.
Я обратился к своим испуганным спутникам:
— Не бойтесь! — вскричал я. — Смелый взгляд покоряет сердца врагов. Если бы Булалио желал умертвить нас, ему для этого незачем было бы созывать стольких воинов. Он гордый вождь и хочет показать свои силы, не подозревая того, что король, которому мы служим может выставить целую роту на каждого из его воинов. Смело пойдем вперед!
И мы пошли по направлению к войску, которое собиралось на противоположном конце крааля. Высокие молодые люди, командующие войском, заметили нас и пошли нам навстречу, один за другим. Шедший впереди нес на плече большую секиру, а следовавший за ним вертел в руках огромную дубину. Я взглянул на первого и, отец мой!… Сердце мое замерло от радости — я узнал его, несмотря на истекшие годы. То был Умслопогас, мой питомец, ставший взрослым человеком — таким человеком, с которым никто не мог сравниться во всей Земле Зулу. Он был большого роста, с лицом свирепым, немного худ, но широк в плечах и узок в бедрах. Руки у него были длинные, но не толстые, хотя мускулы выступали на них, как узлы на канате, ноги также были длинные и очень широкие под коленями. Глаза его были словно глаза орла, нос немного крючковатый, и голову он держал слегка наклоненной вперед, как человек, беспрерывно высматривающий затаившегося врага. Казалось, что двигается он медленно, хотя шел он очень быстро, походка у него была плавная, как у волка или льва, пальцы его все время играли роговой рукоятью секиры. Тот, кто шел за ним, был также очень высокого роста, хотя ниже Умслопогаса на полголовы, но более широкого сложения. Его маленькие глаза беспрерывно мерцали, как звезды, выражение лица было совершенно дикое, и время от времени он улыбался, показывая белые зубы.
Когда я увидел Умслопогаса, отец мой, внутри у меня все задрожало, мне хотелось подбежать и броситься ему на шею. Но я сдержался и не только не уступил этому порыву, но даже опустил угол своего плаща на глаза, пряча лицо, чтобы он не узнал меня. Вскоре он стоял передо мной, смотря на меня своими зоркими глазами, в то время как я кланялся ему.
— Привет тебе, Рот Дингаана! — сказал он громким голосом. — Ты маленький человек, чтобы служить ртом такому большому вождю!
— Рот — небольшая часть лица, даже и великого короля, вождь Булалио, правитель племени Секиры, колдун волков, живущих на горе Призраков, а раньше называемый Умслопогасом, сыном Мбопы, сына Македамы!
Услыхав эти слова, Умслопогас вздрогнул, как ребенок при шелесте во мраке, и пристально взглянул на меня.
— Ты много знаешь! — сказал он.
— Уши короля велики, если рот его мал, вождь Булалио, — ответил я, — я же, будучи только ртом, говорю то, что слышали уши!
— Откуда тебе известно, что я жил с волками на горе Призраков? — спросил он.
— Глаза короля видят далеко, вождь Булалио. Вчера они видели большую и веселую охоту. Говорят, они видели мчащегося буйвола, а за ним бесчисленных воющих волков, а с волками двух людей, одетых в волчьи шкуры; те люди похожи на тебя, Булалио, и на того, кто с дубиной следует за тобой!
Умслопогас поднял свою Секиру, как бы готовясь разрубить меня пополам, потом опустил ее, пока Галази-Волк сверкал на меня широко открытыми глазами.
— Откуда ты знаешь, что когда-то меня называли Умслопогасом? Имя это я утратил давным-давно. Говори, Рот Дингаана, а то я убью тебя!
— Убивай, если хочешь, Умслопогас, — отвечал я, — но помни, что когда голова разбита, рот немеет. Разбивающий головы лишается мудрости!
— Отвечай! — повторил он.
— Не хочу! Кто ты, что я должен отвечать тебе? Я знаю правду, и мне достаточно этого. Теперь к делу!
Умслопогас заскрежетал зубами от ярости.
— Я не привык, чтобы мне перечили здесь, в моем собственном краале! — сказал он. — Но к делу! Говори, маленький Рот!
— Вот мое дело, маленький вождь. Когда еще жил ныне умерший Черный, ты послал ему вызов через человека по имени Мезило — таких слов он никогда не слыхал до этого, и они могли бы стать причиной твоей смерти, о глупец, надутый гордостью, но смерть раньше посетила Черного и удержала его руку. Теперь Дингаан, тень которого лежит на всей стране, тот король, которому я служу и который сидит на престоле Черного, говорит с тобой посредством меня, своего Рта. Он бы хотел знать: правда ли, что ты отказываешься признать его власть, платить ему дань воинами, девушками и скотом и помогать ему в войнах? Отвечай, маленький вождь, отвечай немногими ясными словами!
Умслопогас от гнева еле переводил дыхание и снова поднял свой большой топор.
— Счастье твое, Рот, — сказал он, — что я обещал тебе безопасное пребывание у меня, а то ты бы не ушел отсюда, с тобой бы я поступил, как с теми воинами, которые в давно прошедшие дни были посланы на поиски Умслопогаса. Но отвечу тебе немногими ясными словами. Взгляни на эти копья — это только четвертая часть всех моих воинов — вот мой ответ! Взгляни также на ту гору, гору Призраков и волков, неизведанную, непроходимую для всех, исключая меня и еще одного человека — вот мой ответ! Копья и гора войдут в союз, гора ощетинится копьями и пастями волков. Пусть Дингаан оттуда берет дань! Я сказал!
Я резко расхохотался, желая испытать сердце Умслопогаса, моего питомца.
— Дурак! — сказал я. — Мальчишка с разумом обезьяны, против каждого твоего копья Дингаан, которому я служу, может выслать сотню, а гору твою сровняют с долиной, на твоих же призраков и волков, смотри, я плюю! — И я плюнул на землю.
Умслопогас задрожал от бешенства, и огромный топор засверкал в его руке. Он повернулся к вождю, стоящему за ним, и сказал:
— Скажи, Галази-Волк, не убить ли нам этого человека и всех спутников его?
— Нет, — отвечал, улыбаясь, Волк, — не убивай их, ты ручался за их безопасность. Отпусти их обратно к их собачьему королю, чтобы он выслал своих щенков на сражение с нашими волками. Хороша будет битва!
— Уходи отсюда, Рот, — сказал Умслопогас, — уходи поскорей, пока с тобой не случилось беды! За оградой ты найдешь пищу, чтобы утолить свой голод. Поешь и уходи, если же завтра в полдень тебя найдут поблизости от этого крааля, ты и твои спутники останетесь там навеки, Рот Дингаана!
Я сделал вид, что ухожу, но, внезапно вернувшись, снова заговорил:
— В твоем послании к ныне умершему Черному ты говорил об одном человеке, — как его имя… — о каком-то Мбопе?
Умслопогас вздрогнул, как раненный копьем, и взглянул на меня:
— Мбопа! Что тебе за дело до Мбопы, о Рот со слепыми глазами? Мбопа умер, а я был его сыном!
— Да, — сказал я, — да, Мбопа умер, то есть Черный убил Мбопу. Но как же случилось, Булалио, что ты его сын?
— Мбопа умер, — повторил Умслопогас, — он умер со всем своим домом, его крааль сровняли с землею, и по этой причине я ненавижу Дингаана, брата Чаки; я лучше разделю участь Мбопы и дома Мбопы, чем заплачу королю хоть одним быком!
Я говорил с Умслопогасом измененным голосом, отец мой, но тут я заговорил своим голосом: