— Это составляет пять тигров на восьмерых! — перебил Бараха, у которого страх напрочь отбил математические способности.
— Carai![26] Как вы спешите, мой милый! — холодно заметил Бенито. — Положим, у страха глаза велики. На двух тигров достаточно двух людей по моему расчету, а вы считаете пятерых, следовательно, трое лишних. Нас здесь восемь, так что шестеро могут рассчитывать увидать завтра утреннюю зарю.
— Разрази меня гром, если я когда-нибудь встречал более неприятного спутника, чем ты, старик! — простонал Кучильо, который, несмотря на свою ярость, не намеревался более уменьшать число жертв, предназначавшихся на выбор хищникам.
— Все равно, — проговорил Бараха, — пока вокруг нас лошади, я не потеряю надежды на спасение!
— Да, это последний наш шанс, — заметил один из товарищей Бенито, который слепо верил в его опытность и внимал ему, как оракулу.
К сожалению, эта последняя надежда на спасение исчезла: вслед за оглушительным ревом, раздавшимся почти у самого костра, лошади рванулись и бросились врассыпную, охваченные паническим ужасом.
Земля дрожала под их копытами, кустарники трещали, и вмиг весь табун исчез под сводами леса, освещенного сиянием луны. Это бегство служило доказательством, что перед смертельной опасностью животные переставали рассчитывать на защиту людей и искали спасения только в силе и быстроте собственных ног.
Когда лошади исчезли, вместе с последней надеждой на спасение, Бенито встал и поспешно направился к дону Эстебану и сенатору.
— Осторожность требует, — проговорил он, — чтобы вы, сеньоры, более не оставались вдали от нас; неизвестно, что может случиться; присоединяйтесь скорее к нам, и мы защитим вас обоих своими телами!
Испуганный вид сенатора составлял полную противоположность со спокойным самообладанием дона Эстебана.
— Вот благоразумный совет! — воскликнул Трогадурос. — Последуем же ему немедля!
И он встал, намереваясь воспользоваться преданностью верного слуги, но дон Эстебан остановил его повелительным жестом.
— Следовательно, вы рассказали ваши охотничьи приключения не с целью испугать новичков? — спросил он Бенито.
— Господи Иисусе, все это истинная правда! — воскликнул тот.
— И мы действительно в опасности?
— Да, и ее невозможно избежать!
— Что ж, если так, мы останемся на наших местах!
— Что вы делаете?! — воскликнул Трогадурос.
— Обязанность начальника заключается в том, чтобы защищать своих подчиненных, а не искать у них защиты, — гордо возразил де Аречиза, — и вот как мы поступим. Так как опасность ожидает нас именно с этой стороны, поскольку рев слышался отсюда, я остаюсь здесь с ружьем в руках, чтобы дождаться наших врагов и защищать арьергард от нападения. Ягуара нечего опасаться, когда в распоряжении человека две добрых пули, храброе сердце и верный глаз. Вы же, сеньор, отправляйтесь в арьергард и исполните там то же самое; если же найдете нужным из предосторожности обратиться к помощи наших слуг, я предоставляю это на ваше усмотрение!
Подобного рода предложение, посредством которого дон Эстебан пытался скрыть трусость сенатора, пришлось тому как нельзя более по вкусу, и он не замедлил им воспользоваться, присоединившись к толпе слуг, которых он вроде бы намеревался защитить собственной грудью.
Тем временем в лесу поднялся дикий рев, будто два хищника переговаривались на своем зловещем языке: то слышалось глухое рычание, сопровождаемое вслед за тем пронзительным мяуканьем, то раздавался оглушающий рык. Этот ужасный концерт, повторяемый бесчисленными голосами эха, взбудоражил весь лес, который казался наполненным десятками хищников. Каждый рев болезненно отдавался в сердцах людей.
Ружье в руках сенатора трепетало, как тростник, колеблемый ветром; Бараха читал молитвы, предавая себя в руки всех испанских святых. Кучильо изо всей силы сжимал карабин, а старый Бенито с фатализмом истого араба спокойно ожидал развязки драмы, пролог к которой оба главных актера начали с оглушительного рычания.
VI. ТИГРЕРО
При слабом свете потухающего костра, который Бенито старался поддерживать, подбрасывая в него крошечные порции хвороста, резко выделялся силуэт дона Эстебана, который с ружьем в руках спокойно прислушивался к рычанию тигров, сохраняя полнейшее спокойствие, как будто дело касалось охоты на ланей.
При виде испанца, Тибурсио почувствовал, как в нем пробуждается сильное возбуждение, свойственное энергичным людям в минуты опасности; к сожалению, у него не было другого оружия, кроме кинжала. Молодой человек невольно бросил взгляд на ружье в руках сенатора, которое могло оказаться более опасным для окружающих, чем для ягуаров, так как, судя по конвульсивному дрожанию его рук, он легко мог ошибиться мишенью.
Со своей стороны сенатор бросал завистливые взгляды на Тибурсио, занимавшего самое безопасное место посреди группы слуг. Его окружали Бенито и его оба товарища, Кучильо и Бараха.
Тибурсио заметил один из этих взглядов.
— Сеньор сенатор, — проговорил он, — мне кажется, что вы не должны подвергать вашу драгоценную жизнь опасности. У вас есть семья, родные, у меня же нет никого, кому бы пришлось меня оплакивать!
— Вы правы, — поспешно согласился сенатор, — моя жизнь дорого ценится, и моя гибель привела бы многих в отчаяние!
— В таком случае поменяемся местами, дайте мне ваше ружье, и мое тело защитит вас от нападения ягуаров!
Тибурсио сделал свое предложение в ту минуту, когда голоса хищников слышались еще в разных сторонах поочередно, но вдруг они слились в один устрашающий звук, многократно повторяемый эхом, разносившим его далеко по лесу.
Под впечатлением дуэта хищников сенатор тотчас согласился на предложение Тибурсио; они обменялись местами, и молодой охотник выступил вперед, его глаза горели воодушевлением, губы едва заметно вздрагивали, но он стоял спокойно с ружьем на изготовку, ожидая неизбежного нападения одного из ягуаров.
Дон Эстебан и Тибурсио казались неподвижными, как изваяния. Отблески костра освещали красноватым светом этих людей, которых случай неожиданно свел вместе; ни тот, ни другой не уступали друг другу ни в храбрости, ни в гордости.
Положение становилось все более критическим; близился момент, когда оба зверя должны были очутиться перед охотниками.
Костер бросал на окружающие предметы едва заметный багровый отблеск, и все было готово к развязке драмы. Но прежде чем продолжать наш рассказ, мы должны точно описать положение людей и окружающих их объектов.
Мы уже упоминали, что бивак дона Эстебана раскинулся на пространстве между неширокой полосой окружавших водоем деревьев и опушкой леса, через который вела дорога на гасиенду Дель-Венадо. Он занимал почти середину этого пространства и находился несколько ближе к водоему.
С остальных двух сторон лагерь окружал колючий кустарник, рев же зверей раздавался со стороны водоема и леса. Тибурсио стоял ближе к водоему, а дон Эстебан — к лесу, остальные располагались между ними. Вдруг среди царившей тишины, которая казалась еще зловещее оттого, что было неизвестно, откуда близилась опасность, из кустарников, окружающих поляну, раздался жалобный вой койота.
Несмотря на всю заунывность этого звука, он показался нашим путешественникам сладкой мелодией в сравнении с ревом ягуаров.
— Странно, что койот осмеливается так близко подойти к тигру! — проговорил старый вакеро тихим голосом.
— Я слышал, что когда ягуар выходит на охоту, то койоты следуют за ними! — также тихо ответил Тибурсио.
— В этом есть доля правды, — возразил Бенито, — но только с той разницей, что койот решается приблизиться к ягуару лишь тогда, когда тот насыщается добычей, иначе он рискует сам послужить для него приманкой. Это, во всяком случае, необычно, — задумчиво закончил старый вакеро. — Однако, что это? Никак появился еще один койот.
Действительно, с противоположной стороны послышался какой-то жалобный вой и пронесся в ночной тишине.
— Повторяю, — проговорил Бенито, — что у койотов не хватило бы смелости приблизиться так близко к ягуарам и привлечь их внимание; это должны быть другого рода звери, которые не страшатся хищников.
— Вы полагаете? — спросил Тибурсио с удивлением.
— Уверен, что это люди, даже готов пари держать, это тигреро из Канады!
— Два северных охотника?
— Без сомнения; только они в здешних краях бесстрашно охотятся на ягуаров ночью. Они, вероятно, подают теперь друг другу условный знак, чтобы сойтись.
Если догадка старого вакеро была верна, то следовало лишь удивляться изумительной осторожности, с которой оба охотника подвигались вперед: ни одна ветка, ни один листок не хрустнул под их ногами.
— Хола, ей! — закричал неожиданно из темноты громовой голос, подобный звуку рупорной трубы, через которую перекликаются матросы в море. — Ничего не бойтесь и не зажигайте огня!
Едва уловимый прононс владельца голоса подтверждал предположение старого вакеро; наружность же вынырнувшего из кустов охотника служила полным доказательством справедливости его догадки.
Здесь не время описывать геркулесово сложение и странный костюм вновь прибывшего; он играет в этом романе слишком значительную роль, а потому мы еще остановимся на подробном описании его личности. Достаточно пока сказать, что это был гигант, вооруженный громадным двухствольным ружьем.
Живые глаза американского охотника в одну минут охватили всю группу людей и с участием остановились на лице Тибурсио.
— Черт бы побрал ваш костер! — проговорил он несколько резким, но добродушным тоном. — Вот уже два часа, как вы пугаете двух великолепнейших ягуаров, какие редко встречаются в здешних лесах.
— Мы их пугаем! — воскликнул Бараха. — Скорее, наоборот!
— Надеюсь, что вы погасите огонь? — продолжал охотник.
— Костер — наше единственное спасение! — воскликнул сенатор. — Да понимает ли вы, что предлагаете?
— Ваше единственное спасение? — с удивлением повторил канадец и пересчитал толпившихся вокруг него людей. — Вас восемь человек, и вы говорите, что у вас нет другого спасения от двух несчастных тигров, чем костер! Вы что, смеетесь надо мной?
— Кто вы такой? — повелительно перебил его дон Эстебан.
— Охотник, как видите!
— На кого же вы охотитесь?
— На бобров, волков, тигров и индейцев, смотря по тому, кто из них подвернется под руку!
— Само небо посылает вас на наше спасение! — воскликнул Кучильо.
— Как бы не так! — обрезал охотник, которому, видимо, не понравилась физиономия Кучильо. — Мы с товарищем наткнулись в двух милях отсюда на пуму и двух ягуаров, которые дрались из-за мертвой лошади.
— Это моя лошадь! — заметил Тибурсио.
— Ваша? Бедный молодой человек! — проговорил гигант с грубоватой лаской. — Искренне рад видеть вас живым и невредимым, поскольку думал, что вас уже нет на белом свете. Мы убили пуму и по следам погнались за ягуарами, которым вы мешаете напиться из водоема. Итак, если вы хотите, чтобы мы избавили вас от них, то гасите скорей костер и предоставьте нам действовать по своему усмотрению.
— А где ваш товарищ? — спросил дон Эстебан, у которого мелькнула мысль завербовать в свою экспедицию еще двух добровольцев.
— Он сейчас явится. Итак, к делу, иначе мы предоставим вам самим расхлебывать эту кашу!
Охотник говорил так властно и уверенно, что дон Эстебан не решился воспрепятствовать ему, когда тот подошел к костру, быстро разбросал головни в разные стороны, затем испустил протяжный вой, с изумительной верностью подражая койоту; почти в ту же минуту из темноты вынырнул второй охотник и подошел к своему товарищу.
Вновь прибывший был также очень высок, но едва по плечо первому. Наряд его был не менее оригинален, чем у его товарища, лицо же его в зыбком лунном свете разглядеть не удавалось.
— Наконец-то, угас чертов костер! — на чистом испанском языке проговорил он. — И, верно, потому, что кончился хворост, пойти же за ним, видно, никто из вас не решился!
— Нет, — возразил первый охотник, — это мне удалось убедить сеньоров загасить огонь, пообещав за то избавить их от общества двух несчастных кошек, которым они так безжалостно мешают напиться.
— Гм… — пробормотал сенатор, — кажется, мы поступили довольно опрометчиво: а вдруг вы промахнетесь?!.
— Промахнусь? Каким же образом? — удивился второй охотник. — Черт возьми! Я уже давно бы укокошил одного тигра, если бы не опасался обратить в бегство другого. Сию минуту я чуть было не поддался искушению, да помешал призыв моего товарища, и я поспешил сюда.
— Я надеялся, что мне удастся убедить этих господ сделать по-моему, а потому я призвал тебя! — проговорил гигант.
— Разве вы знали о нашем пребывании у Позо? — спросил Бараха.
— Без сомнения, мы вас невольно выслеживаем уже в продолжение двух часов. Но, черт побери, если вы и впредь будете принимать так мало предосторожностей, то вам придется вдоволь нагуляться с голыми черепами. Однако, Дормёр[27], приступим к делу…
— А если ягуары нападут на нас? — спросил все еще встревоженный сенатор.
— Им теперь не до вас. Прежде всего они бросятся пить; вы скоро услышите, как они зарычат от радости, что огонь не освещает больше водоема: ведь они его боятся сильнее, чем людей!
— Что же вы намереваетесь делать теперь? — спросил Бараха.
— Что мы намереваемся делать? — переспросил на чистейшем испанском языке названный на французский манер Дормёром. — Вы сами все увидите: мы с товарищем встанем у водоема; тигры подойдут к нему, и мы прикончим обоих: я — одного, он — другого. Потребуется всего несколько секунд, чтобы прицелиться, и оба зверя вмиг избавятся и от жажды, и от голода!
— Уверены, что это так просто?! — воскликнул Кучильо, пораженный легкостью намеченной комбинации.
— Так же просто и легко, как сказать «здравствуйте», — отвечал Сонливец. — Вот, слышите? Разве я не прав?
На сей раз грозный двойной рык исходил из одного и того же места. Вероятно, звери выражали им свое удовольствие по поводу наступления темноты, и до наших невольных слушателей доносилось их прерывистое дыхание и звук раздувающихся ноздрей, которыми тигры с наслаждением вдыхали в себя насыщенный влагой воздух.
Путешественники тревожно вглядывались в окружающую темноту, прислушиваясь к раскатам эха, разносящего по лесу и по равнине рев ягуаров; а охотники уже исчезли во мраке ночи, затем стволы их винтовок сверкнули еще раз в лунном свете, — и вскоре все утонуло в сумраке ложбины Позо.
Без сомнения, бой быков представляет очень интересное зрелище, особенно, в ту минуту, когда они ревут, готовые броситься на тореадора; глаза их горят, головы опущены вниз, а копыта нетерпеливо скребут землю. Однако если бы зрители не были отделены от разъяренного животного надежным барьером, то по всей видимости это зрелище для подавляющего большинства потеряло бы всю свою привлекательность.
Бой тигров с гладиаторами во времена Римской империи увлекал, наверное, зрителей гораздо сильнее, чем бой быков в настоящее время; нет сомнения, однако, что наплыв зрителей в цирки во много раз уменьшился, если бы железные решетки и высоко устроенные места не защищали любителей острых ощущений от возможного нападения разъяренных хищников.
В данном случае наши путешественники были отделены от арены борьбы только небольшим пространством, которое тигр может перескочить безо всякого усилия. Если бы одному из актеров этой драмы не удалось с успехом выполнить свою роль, то кому-нибудь из зрителей пришлось бы выступить вместо него.
В ту минуту, когда охотники исчезли в ложбине Позо, удовлетворенное рычание совершенно смолкло; это свидетельствовало, что звери совершали обход вокруг поляны, направляясь к воде.
Путешественники затаили дыхание, боясь ненароком выдать себя. В озаренном призрачным лунным сиянием лесу воцарилась полная тишина, и теперь ясно слышался легкий треск сучьев под ногами осторожно крадущихся ягуаров. Несмотря на то, что огонь совершенно угас, инстинкт предупреждал их о присутствии людей, но жажда была так мучительна, что они стремились удовлетворить ее, не обращая внимания на близкую опасность.