Бургомистр проинструктировал Лазаря, как за один день завершить подъем статуи, когда сам дон Педро уедет на «Пинто» и руководить этой работой будет Лазарь. Тут подъехали на джипах гости, а после обеда я поехал с ними в деревню, чтобы, как было условлено, провести совещание с профессором Пенья в домике патера Себастиана. Сам патер лежал с температурой, но в его кабинете было тесно от множества людей.
Поскольку капитан «Пинто» олицетворял верховную власть на острове, он и открыл совещание. Он, как и губернатор, все время сочувственно относился к нам, особенно после того, как сам посмотрел работу археологов. Мы услышали, что он хочет связаться по радио с командованием военно-морских сил, запросить для нас разрешение увезти с острова статую. Капитан знал, что мы уже ходатайствовали и получили отказ, так как статуи охраняются государством, но ведь мы открыли столько неучтенных раньше идолов, что после нас их все равно окажется больше, чем было до нашего приезда. Рядом с капитаном и его адъютантом сидели губернатор, профессор Вильгельм, профессор Пенья с одним студентом, дальше — наш «офицер связи» Гонсало, Эд и я.
Пенья начал с того, что выразил свою благодарность и восхищение работой, которую проделала экспедиция, потом со словами сожаления предъявил свое полномочие конфисковать все паши археологические материалы. Тотчас поднялся профессор Вильгельм, всемирно известный антрополог, и выступил в нашу защиту. Объяснил, что без лабораторной обработки материалов археологи экспедиции не смогут завершить исследование. И почему никто не предупредил Хейердала, ведь он еще до начала экспедиции на Пасхи приезжал в Чили, чтобы разрешить все проблемы?
Верно, сказал Пенья, но произошло досадное недоразумение: разрешение дало министерство иностранных дел, а на самом деле компетенция в этом вопросе принадлежит министерству просвещения.
Я возразил, что и к министру просвещения тоже ходил, он принял меня чрезвычайно любезно и просил сообщить ему, если возникнут трудности и мне понадобится помощь.
Вильгельм немедленно сказал, что все готовы помочь, надо только найти законный путь. И его можно найти, так как закон, составленный с участием его, профессора Вильгельма, оставляет для этого лазейку.
Слова попросил студент. Он заявил, что конфискацию произвести необходимо, потому что в чилийских музеях слишком мало экспонатов с острова Пасхи. «У нас меньше пасхальского материала, чем у кого-либо», — заявил он, и Пенья утвердительно кивнул.
Поддержанный Эдом и Гонсало, я повторил, что экспедиция обнаружила изваяния и стены, которые осмотрела экскурсия. Мы раскопали и отчасти реконструировали эти объекты. Остальное это главным образом кости, древесный уголь, обломки древних орудий, не очень завидный материал для музейных витрин, зато необходимый археологам для изучения прошлого острова Пасхи. Все, что мы нашли, будет описано в научном отчете, а не войдет в отчет — значит, не представляет никакой ценности. Поэтому я предложил, чтобы нам разрешили увезти собранный материал, а после его обработки и публикации представители Чили отберут все, что им нужно.
Пенья и студенты подхватили эту мысль, мол, они как раз об этом и думали, и очень хорошо, что предложение исходит от меня.
Я добавил, что мы не нашли никаких поддающихся переноске музейных сокровищ, но пасхальцы принесли мне много диковин, которые составляли их личную собственность.
— Нас не интересует то, что вам принесли пасхальцы, — сказал Пенья, — разве что (он с улыбкой пододвинулся поближе) вы получили от них ронго-ронго!
— Нет, ронго-ронго мне не приносили, — ответил я, — зато передали множество других изделий.
— Это меня не касается, — сказал Пенья. — Я сюда прибыл не как таможенник. То, что вы купили у пасхальцев, это и мы можем купить. Нас касается лишь то, что вы сами нашли в земле, потому что до вас тут никто не занимался раскопками.
Здесь же было составлено письменное соглашение, лишающее меня постоянного права собственности только на тот археологический материал, который был добыт из земли экспедицией. Я предложил Пенье осмотреть все наши коллекции — как то, что мы нашли, так и то, что получили в подарок или купили. На этом совещание закончилось. Мои товарищи остались переписывать начисто соглашение, а я вышел в ночную тьму, где меня дожидались с джипом капитан и механик. Забираясь в машину, я вздрогнул, заметив, что кто-то неподвижно стоит рядом. Это был Лазарь. Я шепнул ему, что все в порядке, но оп прервал меня:
— Знаю. Я притаился у окна и все слышал. Если бы маленький толстяк пригрезился что-нибудь взять у тебя, я бы сбегал к бургомистру, и мы привели бы сюда двести человек!
Слава богу, что мы с Пеньей договорились, подумал я, а вслух сказал Лазарю, чтобы он никогда не затевал ничего подобного. Дальше нам встретился сам бургомистр; он стоял у своей калитки и явно нервничал.
— Только не горячись, не горячись, — заговорил он при виде меня, очевидно считая, что я взбудоражен не меньше его. — Ну, что там было?
Услышав, что никто не посягает на мои моаи кава-кава, дон Педро приосанился.
— Вот видишь! — Он торжествующе ударил себя в грудь. — Наши объединенные аку-аку!
Затем он учтиво попросил шкипера и механика обождать в джипе: ему нужно поговорить со мной и Лазарем. Войдя в комнату, я увидел круглый стол, три стула и шкаф в углу. Хозяин прибавил фитиль в керосиновой лампе и достал купленную на «Пинто» бутылку вина. Наполнив три рюмки, он предложил нам плеснуть вина на пальцы и помазать им волосы «на счастье»; остальное мы выпили. Бургомистр затеял одно дело. Ночь выдалась темная, безлунная. Лазарь побудет с теми, что ждут в джипе, а дон Педро проводит меня к бабушке — может быть, она разрешит сводить меня в пещеру. Я согласился, и мы вышли с благоухающими вином головами.
Мы проехали на джипе до развилка перед домиком губернатора, свернули на колею, ведущую к молу, остановились и погасили фары; теперь только звезды мерцали во мраке. Немного погодя мимо проехало несколько пасхальцев. Я едва различил их, хотя копыта процокали совсем рядом с джипом. Как только они исчезли, бургомистр объявил, что мы с ним пойдем на пригорок изучать звезды. Шкипер и механик сделали вид, будто поверили.
Сойдя с дороги вправо, мы вдвоем продолжали идти до тех пор, пока в темноте не показалась груда камней, что-то вроде старой стены. Бургомистр остановился и шепотом предупредил меня, что по ту сторону камней не сможет говорить со мной, будем объясняться знаками. Крадучись, он прошел еще полсотни метров; я осторожно следовал за ним. Мы очутились перед какой-то неровной светлой плитой — может быть, просто цемент размазан, в темноте не разберешь. Бургомистр опять остановился, показал на землю перед собой и низко поклонился, держа руки ладонями вперед. Решив, что он ожидает того же от меня, я стал рядом и постарался возможно точнее воспроизвести его движения. Затем бургомистр бесшумно обошел вокруг светлой плиты. Идя за ним, я разглядел, что тут протоптана настоящая дорожка. Возвратившись в точку, откуда начали, мы снова отвесили низкий поклон с вытянутыми вперед руками. Это повторилось три раза, после чего бургомистр замер на месте — темный силуэт на фоне звездного неба, руки сложены на груди, глаза устремлены на светлое пятно у ног. Я сделал то же. Вдалеке был виден рой огоньков, там стоял на якоре военный корабль.
Меня глубоко взволновало происходящее. Словно я с острова Пасхи вдруг перенесся в неизведанную часть света и наблюдал ритуал столетней давности. И вместе с тем я все время помнил, что замершая рядом со мной черная фигура — местный бургомистр, миролюбивый человек с прозаическими усиками, а сейчас к тому же и с галстуком — одним из моих галстуков — на шее. Он не двигался и ничего не говорил, только стоял, сосредоточившись на какой-то мысли, будто пытался что-то или кого-то загипнотизировать.
Кажется, без моего аку-аку тут не обойдется… В самом деле, пусть уломает упрямую бабку и передаст, что она согласна. Я открыл рот и пробормотал что-то неразборчивое. Этого не надо было делать.
— Все, она исчезла, — прервал меня бургомистр и внезапно пустился бежать.
Я поспешил вдогонку за ним, чтобы не потерять его из виду. Миновав груду камней, дон Педро остановился. — Она сказала «да», — вымолвил я.
— Она сказала «нет», — тяжело дыша, возразил бургомистр. И он повторил то, что говорил уже столько раз: мол, его аку-аку все время твердит «да, да». Вытащив из кармана коробок спичек, он высыпал содержимое на ладонь.
— Вот так, говорит мне мой аку-аку, ты должен опорожнить свою пещеру для сеньора Кон-Тики, а бабушка все «нет» да «нет».
Трижды он спрашивал ее, и все три раза она возражала. Но теперь она сказала ему, чтобы он отправился на «Пинто» на материк и потом, когда вернется, подарил сеньору Кон-Тики одну из пещер со всем, что в ней есть.
Мы долго стояли и торговались, что же все-таки сказала бабушка. В конце концов дон Педро согласился спросить ее еще раз, но только один и не сегодня. А до отплытия «Пинто» оставались уже считанные дни.
Прошло два дня, бургомистр не подавал признаков жизни, и я снова поехал к нему. Он сидел вместе с Лазарем за бутылкой вина в своей маленькой комнатушке с круглым столом. Бургомистр поспешил объяснить, что сегодня у Лазаря счастливый день — он решил за два дня до отъезда экспедиции с острова показать мне одну из своих пещер. А вот для бургомистра день выдался несчастливый. Бабушка все твердит «нет», да к тому же братья уверяют, что он непременно помрет, если сводит меня в пещеру, а ведь он старший, ему умирать нельзя. А тут еще пасхальцы объявили забастовку, отказываются разгружать «Пинто», требуют прибавки. Только что бургомистру передали, что его путешествие на материк не состоится, если он не сумеет прекратить забастовку.
Тем временем забастовка охватила и овцеферму военно-морских сил, остались без присмотра ветряные мельницы, которым полагалось качать солоноватую воду из древних колодцев для десятков тысяч овец. Отплытие «Пинто» задерживалось, и чилийцы с корабля использовали это время, чтобы помочь нашей экспедиции. Профессор Вильгельм спас собранные нами драгоценные образцы крови — дал нам консервирующую жидкость взамен наших собственных запасов, которые погибли, когда жара вышибла резиновые пробки из пробирок врача. Радисты «Пинто» оживили наш радар, который после долгой безупречной службы вдруг отказал; механика и стюарда тоже основательно выручили коллеги с военного корабля, на полгода обеспечив нас каждый по своему ведомству всем необходимым.
Несмотря на забастовку и прочие помехи, катер «Пинто» неустанно сновал между кораблем и берегом; туда — с мешками сахара и муки, обратно — с тюками шерсти. Наконец, был назначен день отплытия.
Накануне мы опять перевели свое судно из Анакенской бухты и стали на якорь около военного корабля. Пенья во время этого перехода был у нас на борту, изучал коллекции археологов. Как только он ступил на палубу, я пригласил его в каюту и вручил конверт на имя министра просвещения с подробным отчетом о работах экспедиции по день прибытия «Пинто». Сам Пенья получил копию отчета, которую я попросил его тут же прочитать. В частности, там подробно описывались различные типы диковинных скульптур, полученных мной на острове, и указывалось, что пасхальцы выдают эти скульптуры за наследство, хранящееся в подземных тайниках. Пенья спросил, бывал ли я сам в такой пещере. Я ответил, что не бывал, но рассчитываю побывать после ухода «Пинто». Не вдаваясь больше в этот вопрос, Пенья поблагодарил за отчет и попросил показать ему ящики с тем, что нашли археологи.
Мы спустились на фордек, где штурман заблаговременно собрал ящики археологов. Вскрыли два ящика, Пенья убедился, что в них лежат полиэтиленовые мешочки с древесным углем, обломки обожженных костей и осколки камня, и на этом кончил проверку. Еле-еле удалось уговорить его пройти в мой личный склад, где лежали на полках коробки с тем, что мне принесли пасхальцы. Поскольку «Пинто» уходил на другой день, я был почти уверен, что никто из чилийцев не успеет проговориться в деревне.
Я вынул из коробки каменную голову с грозно оскаленными зубами. Пенья вздрогнул и выхватил скульптуру у меня из рук. Он никогда не видел ничего подобного среди экспонатов с острова Пасхи. На раскопках тоже находили такие головы?
Нет, не находили. Все скульптуры этого рода я получил от пасхальцев.
У Пеньи тотчас пропал всякий интерес к каменной голове, и он положил ее обратно в коробку. Взгляд его с восхищением обратился на большого деревянного моаи кава-кава, в котором он узнал работу бургомистра. Профессор выразил сожаление, что из-за недоразумения с забастовкой этот мастер резьбы не поедет с ними на материк, — вряд ли кто-нибудь еще на острове может рассказать столько интересных вещей.
Пенья наотрез отказался продолжать осмотр — дескать, эти предметы его не касаются. Тем временем мы бросили якорь около «Пинто», д его командир прибыл к нам на катере вместе с прочими нашими друзьями, чтобы проститься. Ко мне и Пенье подошли его ассистент и еще двое студентов. Я подчеркнуто серьезно обратился к ним и попросил их внимательно выслушать и запомнить то, что я скажу. И заявил, что среди пасхальцев есть люди, знающие очень важные секреты.
— Братья Пакарати, — живо вставил один из моих собеседников.
— Возможно, но и бургомистр тоже, и еще кое-кто, — добавил я и объяснил, что речь идет об отмирающих обычаях и суевериях. И кроме того, я уверен, что пасхальцы знают подземные тайники с мелкими скульптурами, хотя мне еще не удалось побывать в такой пещере.
Один из студентов вмешался и посоветовал мне не придавать слишком большого значения всем этим легендам и прочей болтовне пасхальцев, другой, хитро улыбаясь, сказал, что островитяне — мастера изготовлять подделки. Я снова попросил их запомнить мои слова: на острове есть тайники со скульптурами. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы увидеть хотя бы один тайник, если же это мне не удастся, их долг добиться скорейшей отправки на остров этнолога, который принял бы от меня эстафету.
Кто-то согласно кивал, кто-то улыбался, а профессор Пенья, весело смеясь, похлопал меня по плечу. Он предлагал пасхальцам сто тысяч песо, то есть двести долларов, за ронго-ронго — безуспешно. Один из студентов возразил ему: останься «Пинто» еще на пять дней, он получил бы ронго-ронго из потайной пещеры!
Гости с «Пинто» и из деревни все прибывали, и мы прекратили этот разговор. Я раскрыл все свои карты, хотят — верят, хотят — нет…
На следующий день «Пинто» ушел. С ним уехал наш аквалангист, который, ныряя в нерабочее время, забрался слишком глубоко и порвал барабанные перепонки. Грустно было расставаться с одним из членов нашей группы, но на его место пришел отличный парень — молодой чилийский студент Эдуарде Санчес, прибывший на «Пинто». Новый участник экспедиции должен был помогать археологам на суше, а на судне работать юнгой. Они с Гонсало были старые, закадычные друзья, и лучших работников мы не могли себе пожелать.
Провожая вдоль острова серого бронированного великана, мы шли в левом кильватере. Теперь у нас было много друзей среди тех, кто махал нам с широкой кормы «Пинто» и выступов высокой башни. На закате мы послали им прощальный привет сиреной и флагами. Далеко на западе над морем еще пламенели последние залпы солнца, когда маленький траулер лег на другой курс и пошел вдоль темного скалистого берега, а военный корабль заскользил к напоминающим бомбовые разрывы фиолетовым вечерним облакам на востоке.
И вот мы опять один на один в ночи с удивительным маленьким островком. Его обитатели укладывались спать в своей деревне на другом берегу, а здесь только одинокие аку-аку стерегли таинственные камни на темных карнизах, да в Анакенском лагере мигал фонарь нашего сторожа.
Скрылся последний огонек «Пинто», и корабль словно канул в небытие. Внешний мир как бы не существует для пасхальцев, пока он сам их не удостоит своим вниманием. Слухи о зеленых пальмах Таити или больших домах Чили многим кажутся заманчивыми, но жизнь по ту сторону горизонта для них все равно что загробная жизнь, нечто далекое и нереальное, происходящее где-то там, за голубым небосводом, куда не проникает взгляд. Для своего коренного населения остров Пасхи поистине Пуп Вселенной. Прочные родовые узы привязывают их к неколебимой, надежной точке посреди Мирового океана, подлинному центру мира. Далеко на западе и на востоке лежат могущественные государства — Чили, США, Норвегия, Таити. А Пуп Вселенной торчит из моря там, где встречаются восток и запад, север и юг — то есть в центре мира.