Бургомистр с жаром заверил нас, что это отличный человек — его собственный двоюродный брат. Ведь его мать — Таху-таху; правда, предки отца с архипелага Туамоту.
— Он нам помог, — говорил бургомистр. — Это он смягчил Таху-таху.
Затем дон Педро достал какой-то сверток и с видом заговорщика прошептал, что «ключ» — голова с тремя ямками, в которых лежала смертоносная мука из костей предков; человек с блестящими глазами кивком подтвердил его слова. Но они удалили всю костяную муку, и теперь голова безвредна.
Эту деталь я уже знал по пещере младшего Атана. Но когда бургомистр достал из свертка «ключ», я увидел не оскаленный каменный череп, а… добродушную свиную морду. Круглый пятачок, пухлые щеки, длинные отвислые уши — ни дать ни взять весельчак из «Трех поросят», тот самый, который беспечно плясал перед носом у волка и соорудил себе домик из соломы. От милой свинки из сказочки этого пещерного жителя отличали длинные кривые клыки да три ямки на черепе — для муки из человеческих костей.
Бургомистр и его двоюродный брат перевели взгляд с «ключа» на меня. Как я ни старался сохранить серьезный вид, бургомистр, должно быть, заметил искорку в моих глазах, он вдруг улыбнулся и чмокнул каменную морду в пятачок. Мы со шкипером едва не покатились со смеху. Я поспешил, напустив на себя серьезность, поблагодарить за «ключ», шкипер взял картонную коробку с другими скульптурами, и мы направились к двери. Дон Педро попросил меня набраться терпения еще на два-три дня, а свиную морду пока хранить под кроватью. Он же должен несколько ночей подряд жарить кур в земляной печи, чтобы все было ладно, когда мы пойдем в пещеру.
Дни превратились в недели, а бургомистр никак не мог завершить свои кулинарные приготовления. И свиной голове вовсе не было покоя под моей кроватью: Аннет то и дело забиралась туда поиграть с папиной «хрюшкой». Скульптуры из других пещер мы давно отправили на судно. Держать их в палатках нам было не с руки, потому что из дыр в камне частенько выползали скорпионы…
— Да, сегодня ночью мне сопутствовало счастье, — повторил я, вставая с постели. — И «ключ» лежит на месте под кроватью. Но теперь придется его перевезти на борт, мы уезжаем.
Тут, очевидно, бургомистр решил, что в жертву принесено достаточно кур, и назначил наконец ночь для посещения пещеры. С нами могут пойти Билл и фотограф, больше он никого не разрешил брать.
Весь день перед нашим походом в лагерь наведывались гости. Сначала приехали верхом резчики с традиционными деревянными скульптурами для продажи, и развернулся оживленный обмен. К моей палатке подошел какой-то придурковатый парень. Он принес в узле шесть сильно потертых каменных фигур. Одна из них обросла мхом.
— Кто их сделал? — спросил я.
— Я, — апатично ответил парень.
— Ты?! Да ведь они старые, мхом поросли.
Парень промолчал; казалось, он сейчас расплачется. Потом он взял себя в руки и сказал, что проведал, где вход в пещеру деда, но отец ничего не должен об этом знать, не то он его поколотит.
Я надавал парню подарков для него самого и для его отца, и он отправился домой предельно счастливый. Видимо, ему попался чей-то беспризорный тайник. Это был наш первый и последний разговор с ним.
Резчики оставались в лагере, пока не начало смеркаться, потом кавалькада двинулась обратно в деревню. Не успели они скрыться, как с горы спустился всадник. Привязав коня, он вошел в мою палатку. Это был Хуан Колдун. У него был страшно озабоченный вид, он обнял меня, назвал братом. И очень серьезно предупредил, чтобы я больше ни у кого не брал камней, они принесут мне несчастье. Что мной получено, то получено, все в порядке, но теперь хватит, я не должен принимать больше ни одной скульптуры. Его аку-аку все известно, что делается в деревне. Если я еще возьму у кого-нибудь хоть одну фигуру, он об этом узнает. Ради нашего братства я обязан выполнить его просьбу, не то не видать мне его второй пещеры, с ипу маенго. А чтобы я не забыл его слов, Хуан отдал мне чудесную скульптуру из второй пещеры — камышовую лодку с двумя парусами и головой на носу. Он говорил так искренно и так озабоченно, что я понял: он проведал что-то такое, о чем не мог мне сказать.
Изложив свою странную просьбу, Хуан Колдун снова сел на коня и исчез в ночи.
А вскоре на колее, которую джип проложил из деревни в наш лагерь, показались два всадника. Приехала молодая пара, едва ли не самые тихие и скромные среди знакомых нам пасхальцев. Моисей Секундо Туки — один из моих лучших рабочих и его жена Роза Паоа, такая же простодушная и бесхитростная, как муж.
Мы с ними никогда но говорили о пещерах, поэтому я немало удивился, когда они осторожно сняли с одного коня тяжелый мешок и сказали, что хотят показать его содержимое мне наедине. И вот на моей кровати лежат в ряд семнадцать диковинных каменных скульптур, в том числе несколько чрезвычайно своеобразных. Больше всего меня заинтересовала женщина, несущая на спине большую рыбу на веревке, — мотив, типичный для керамических изделий из древних могил в пустынях Перу.
Роза прямо и откровенно ответила на все мои вопросы. Скульптуры дал ей отец, — его зовут Симой, он «короткоухий» из рода Нгарути, — чтобы она что-нибудь выменяла у меня. Ему они достались от прадеда, его имени она не знает. Зато она знает, что скульптуры хранились в тайнике, в обрыве возле Оронго, а называется эта пещера Мата те Паина, «Глаз Соломенного Идола». Там же хранит свои скульптуры другой род, но после смерти Марты Хаоа их никто не мыл.
Как ни хотелось мне приобрести эти замечательные скульптуры, я решил, что осторожность не помешает. Уж очень настойчиво предупреждал меня Хуан Колдун. Кто знает — может быть, он притаился и следит за мной? Ведь что-то заставило его поспешить ко мне ночью. Однако и камни упускать было жалко, поэтому я сказал супругам, что мой аку-аку не советует мне брать камни сегодня, но не исключено, что потом он передумает. Пусть спрячут мешок получше и придут с ним ко мне в день отплытия экспедиции.
Такой ответ их явно огорчил и озадачил. Они молча смотрели на меня, будто два оживших вопросительных знака. Тогда я в знак дружбы вручил им подарки, они поблагодарили, уложили свое имущество в мешок и тихо вышли к ожидающим коням.
Я почесал в затылке, пытаясь сообразить, что же все-таки происходит? Потом погасил фонарь — надо было хоть немного поспать, прежде чем отправляться на встречу с бургомистром.
Только я задремал, как пришел фотограф и доложил, что джип готов. С Биллом было условлено, что мы подберем его в деревне, но из лагеря с нами еще поехал штурман, тоже по секретным делам. Один старик-пасхалец рассказал мне, что знает пещеру, где лежит человеческая голова с рыжими волосами. Сам он не смел к ней прикоснуться, но был готов показать тайник человеку, который не побоится проделать ночью небольшой заплыв, Такой человек нашелся — штурман Санне.
А ведь бургомистр тоже как-то раз говорил про такую голову. Может быть, в некоторых тайниках хранятся высушенные головы?.. Ухабы вытряхивали из нас сон; будто облака пыли обтекали машину стада белых овец. Скоро мы получим ответ на наши вопросы…
Было далеко за полночь, когда к дому Таху-таху крадучись подошел маленький отряд из шести человек: бургомистр, его двоюродный брат и рыжеволосый сын, а также Билл, фотограф и я. На каменной осыпи пониже домика я уловил знакомый запах изжаренной в земляной печи курицы. И вот уже мы сидим в кружок на корточках и уписываем угощение; мне достался первый кусок — гузка. Я уже хорошо освоился с ритуалом уму такапу, и надо сказать, что он еще никогда не проходил так непринужденно, как в эту ночь, Пасхальцы ни капли не нервничали, а бургомистр чуть ли не с театральным апломбом уписывал курицу и швырял аку-аку кости так небрежно, будто вокруг нас стояли изголодавшиеся псы. После еды дон Педро отошел в сторонку и покурил, потом вернулся и учтиво предложил идти в пещеру,
Но на сей раз до входа было не несколько шагов. Просто удивительно, сколько нам пришлось идти от места ритуала до тайника. Мы карабкались через стены, ковыляли через усеянное камнями поле, шли по извилистым тропкам. Так продолжалось минут десять, не меньше, и мы изрядно удалились от земляной печи, когда бургомистр наконец остановился. Перед нами была осыпь: внимательно приглядевшись, мы без особого труда приметили в середине перевернутые кем-то камни.
Бургомистр предложил мне достать из сумки «ключ» и попробовать с его помощью отыскать вход. Когда я его найду, надо трижды прокричать, что я «длинноухий» из Норвегии и пусть ворота откроются.
Держа в руках свиное рыло, будто миноискатель, я подошел прямо к осыпи, направил его на подозрительные камни и произнес магические слова, подсказанные бургомистром. Затем отвалил в сторону груду камней и полез ногами вперед в шахту, уходящую в недра острова Пасхи.
Одолев шахту, я стал осторожно выпрямляться в кромешном мраке. Вдруг меня что-то больно ударило по голове. Я не свод боднул, а что-то другое — и это «что-то» подалось от удара… Здесь кто-то есть кроме меня! В ту же секунду я нырком ушел в сторону и включил фонарик. Так и есть — в луче света мелькнул движущийся предмет! Но что за напасть: перед моими глазами была огромная хищная птица с изогнутым клювом и распростертыми крыльями, а на спине у ней лежала мертвая голова. Каменная птица была подвешена к своду на веревочке и продолжала медленно раскачиваться после столкновения с моей головой. Но что-то она подозрительно светлая и новая, никак не похоже, чтобы она висела здесь со времен Оророины… Да и веревочка тоже новая.
Я посветил по сторонам. Пещера была совсем небольшая. На земляном полу расстелены три камышовые циновки, на них параллельными рядами лежат круглые плоские камни, а на камнях высечены увеличенные знаки письменности ронго-ронго. Еще на каждой циновке лежало по «сторожу» — маленькие головы с острой бородкой. Нетрудно было сообразить, что не отсюда были взяты те скульптуры, которые мне раньше приносил бургомистр. Только два предмета выделялись: кораблик с парусом и большая каменная чаша. Искусно изготовленные, они тем не менее, как и птица под сводом, выглядели совсем новыми.
Я заглянул в чашу. В ней лежало одиннадцать маленьких прядей человеческих волос, большинство — рыжие, но были и другие оттенки, вплоть до черных. Каждая прядь аккуратно перевязана лубяной нитью. Но волосы были не сухие и тусклые, как на старых мумиях; свежий блеск говорил, что они недавно отрезаны у живых людей.
Так окончательно утвердилось подозрение, зародившееся у меня при виде птицы под сводом. Скульптуры в этой пещере не старинные. Они сделаны теперь. Весь тайник — мистификация. Нас провели! Так вот о чем меня предупреждал Хуан Колдун… Скорей выбираться отсюда!
Но из шахты уже торчали ноги Билла, останавливать его поздно, и фотограф спускался следом. Устраивать шум сейчас не стоит.
Если пасхальцы поймут, что их затея разоблачена, они могут, боясь неприятностей, завалить шахту камнями. И мы будем прочно закупорены…
— Нас обманули, — шепнул я Биллу, как только показалась его голова. — Надо поскорее вылезать отсюда. Это никакая не родовая пещера. И скульптуры вовсе не старинные.
Мои слова ошеломили Билла, он озадаченно посмотрел на меня, потом подполз к камням с письменами, чтобы как следует их разглядеть.
— Да, на старину не похоже, — прошептал он.
— Посмотри на птицу, кораблик и чашу с волосами, — продолжал я.
Билл посветил кругом фонариком и согласился с моей оценкой. Обернувшись, я увидел поблескивающие глаза двоюродного брата дона Педро. Он пристально глядел на меня, но нашей английской речи не понимал. Вот и лицо бургомистра вынырнуло из тьмы; капли пота выдавали его волнение. И сын уже стоит с ним рядом, озираясь широко раскрытыми глазами. Значит, проход свободен.
— Здесь дурной воздух, — сказал я бургомистру и потер себе пальцами лоб.
Он поспешил согласиться и смахнул рукой пот с лица.
— Поднимемся наверх и побеседуем, — предложил я, подаваясь к шахте.
— Ладно, — сказал бургомистр и двинулся следом за мной. Выйдя на волю и глядя, как остальные один за другим вылезают из хода, я облегченно вздохнул.
— А теперь пошли, — сурово молвил я, подбирая проклятую свиную голову, которая с кривой усмешкой глядела на меня с камней.
— Пошли. — Бургомистр живо вскочил на ноги, как бы подтверждая, что здесь не стоит задерживаться.
И наш отряд, не говоря ни слова, побрел тем же путем назад. Первым шел я — сонный, усталый и злой; за мной — бургомистр; дальше — Билл и все остальные. Двоюродный брат дона Педро, улучив минуту, куда-то улизнул, и тут же его примеру последовал сын бургомистра.
На краю деревни мы с фотографом пожелали Биллу спокойной ночи: было два часа, и он спешил домой, к приютившему его пасхальцу. Прощаясь, Билл шепнул мне, что, если я сейчас все-таки уговорю бургомистра сводить меня в настоящую пещеру, оп уже не успеет подстроить никаких штук.
У калитки бургомистра я попросил фотографа обождать в джипе, а сам, сопровождаемый по пятам хозяином, прошел через садик в дом. Войдя в комнату, я молча сел у стола. Бургомистр тотчас сел со мной рядом и с невинным видом уставился на стену. Я барабанил пальцами по столу. Он сел поудобнее. Я поймал его взгляд. Несколько секунд он смотрел на меня большими невинными глазами, потом снова принялся изучать стены. Так можно до утра просидеть… Дон Педро явно не хотел первым делать ход, все надеялся, что игра еще не проиграна. Ведь я ему пока ничего но сказал.
— Плохая примета, Педро Атан, — заговорил я и заметил, что мой голос звенит от волнения. — Плохая примета для тебя, для меня, для твоей поездки.
Грудь бургомистра начала тяжело вздыматься, и вдруг его прорвало, он разрыдался. Долго рыдал, положив голову на руки, потом выскочил в соседнюю комнату и бросился там на кровать. Слышно было, как он продолжает рыдать. Затем стало тихо, и в следующую секунду бургомистр опять подбежал ко мне.
— Это все мой двоюродный брат, мой злой, нехороший двоюродный брат виноват. Я, так же как и ты, думал, что мы идем в пещеру со старинными скульптурами.
— Но ведь дорогу показывал ты. И пещера твоя, — возразил я.
Дон Педро призадумался, потом опять разразился плачем. — Это он все придумал! Зачем только я его послушал! Он снова выскочил в соседнюю комнату, долго лежал на кровати, затем примчался опять:
— Сеньор, проси у меня все что хочешь. Все! Только не спрашивай про вход в пещеру. Только не вход в пещеру. Я могу принести тебе все скульптуры!
— Можешь не показывать пещеру, но тогда тебе никто не поверит. Ты очень искусно сам делаешь скульптуры.
Я сердито указал кивком на проклятую свиную голову которая лежала в сумке на столе. Здорово сделана; несмотря на усталость и разочарование, я невольно улыбнулся про себя при мысли о том, как этот хитрец меня одурачил, заставил ковылять по осыпи с фальшивкой в руках.
— Если ты — не отведешь нас в свою пещеру сегодня, то к следующему разу опять понаделаешь кучу новых скульптур.
— Все что угодно, только не вход в пещеру, — спокойно и решительно повторил бургомистр. Я встал, чтобы уйти.
— Сегодня я могу показать тебе другую тайную пещеру! — воскликнул бургомистр с неподдельным отчаянием. — Пещеру Оророины?
— Нет, но в этой тоже много старинных предметов. Я взял сумку со свиной головой — единственное воспоминание о ночном приключении — и с безразличным видом шагнул к двери.
— Если до утра передумаешь, пойди к дому Рапу и вызови Билла. А я поехал в Анакену.
И я, усталый и подавленный, побрел к джипу, где меня терпеливо ожидал фотограф, а расстроенный бургомистр стоял в дверях и проклинал своего двоюродного брата.
Едва мы уехали, как злополучный дон Педро отправился к домику Рапу, разбудил Билла и вызвался тотчас проводить его в настоящую пещеру. Но Билл хотел спать и был крепко зол на бургомистра, и когда он к тому же услышал, что мы с фотографом вернулись в Анакену, то наотрез отказался куда-либо идти.
И побрел бургомистр уже перед самым рассветом не солоно хлебавши домой.
Приблизительно в это же время штурман Санне вышел из воды на берег неподалеку от лепрозория. Старик не велел ему пользоваться лодкой, и пришлось штурману при звездах вплавь добираться до голого лавового островка, где он, руководствуясь указаниями пасхальца, обнаружил два склепа. В одном из них и впрямь лежала мертвая голова с очень тонкими совершенно рыжими волосами. Одна прядь сбоку отстала, он спрятал ее в мешочек и захватил с собой.