Остров Пасхи с его высокой культурой хочется назвать краеугольным камнем в древней истории восточной части Тихого океана.
Один современный исследователь объясняет все, что происходило на Пасхи, климатом. Дескать, сравнительно прохладная погода не располагала к любовным утехам и праздности, как на других островах. А отсутствие леса заставило островитян обратить свое рвение на камень. Но если говорить о любви, то кое-кто из нашей команды никак не соглашался с этим исследователем. И если каменные идолы должны появляться там, где холодно и нет леса, то после викингов в Исландии должны были остаться огромнейшие скульптуры. Вообще ни одна из древних культур Северной Европы и Северной Америки не знала антропоморфных монолитов. Даже эскимосы не занимались ваянием. Зато каменных истуканов находят от Мексики до Перу, в том числе в жарких лесах Центральной Америки.
Видно, не так уж это естественно, чтобы человек, взяв рубило, принялся долбить гору. Нигде, даже в холодных горах Новой Зеландии, никто не наблюдал полинезийцев за таким занятием. Для столь грандиозных работ нужен, как правило, долгий, накопленный в веках опыт. И нужны люди фанатического трудолюбия и творческого пыла вроде бургомистра острова Пасхи. Этого окаянного упрямца я никак не назвал бы типичным полинезийцем. Мне вспомнилось, как он стоял на пороге, и позади него лежали на полу десятки диковинных скульптур. А рядом подле левого колена — незримый аку-аку…
Мне стало зябко, я вылез из воды, лег на горячий камень и задремал под лучами тропического солнца. Водопад кропил меня мельчайшими капельками, я чувствовал себя превосходно. В мыслях я был на острове Пасхи. Мысли — мой аку-аку — летели по моему хотению в любой конец так же быстро, как аку-аку бургомистра переносился в Чили и другие далекие страны.
Как представить себе аку-аку бургомистра? Вряд ли Педро Атан сам сумел бы четко описать его невидимую оболочку. А суть аку-аку, наверно, составляли собственные мысли дона Педро, его совесть, интуиция — все то, из чего слагается понятие о незримом духе. Что-то крылатое, бесплотное, способное вести тело на удивительные дела, покуда оно живо. И сторожить пещеру после того, как владелец ее исчез и кости его истлели…
Обращаясь к своему аку-аку за советом, бургомистр стоял так же смирно и безмолвно, как при переговорах с покойной бабушкой. Стоило мне тогда заговорить и нарушить ход его мыслей, как бабушка пропала. Да, погрузившись в раздумье, он вопрошал свою совесть, прислушивался к собственной интуиции — говорил со своим аку-аку. Назовите как хотите все то в человеке чего не измеришь метрами или килограммами. Бургомистр называл это аку-аку. И обычно помещал его у своей левой ноги. А что тут такого? Ведь этот аку-аку вечно скитался в самых удивительных местах!
Бедный мой аку-аку — целый год ходит за мной на привязи, и не дают ему вольно постранствовать. Мне показалось, что я слышу, как он ропщет.
— Ты мельчаешь, — сказал он. — Кроме сухих фактов, уже ни чем не интересуешься. Что бы тебе поразмыслить о всех тех удивительных вещах, которые происходили на здешних островах в далеком прошлом. О разных людях, которые здесь жили. Обо всем том, чего не увидишь, роясь в земле.
— У нас научная экспедиция, — ответил я. — Большая часть моей жизни прошла среди ученых, и я затвердил их первую заповедь: задача науки — чистое исследование. А не догадки. Не попытки что-то доказать.
— Преступи заповедь, — сказал аку-аку. — Растормоши их.
— Нет, — решительно возразил я. — Я уже сделал это в тот раз, когда мы дошли до Полинезии на плоту. Теперь же речь идет об археологических раскопках. Аку-аку фыркнул.
— Археологи — тоже люди. Спроси меня, уж я-то видел… Я велел ему замолчать и брызнул водой на комара, который отважился залететь в облако распыленной влаги, окружающее водопад. Но мой аку-аку не унимался.
— Откуда, по-твоему, на Пасхи появились рыжеволосые люди? — спросил он.
— Помалкивай, — ответит я. — Мне известно лишь то, что они были там, когда остров впервые посетили европейцы. И что бургомистр происходит из рыжеволосого рода. Кроме того, все каменные великаны носили красный «парик». Вот и все, что можно сказать, оставаясь на твердой почве фактов.
— Если бы рыжеволосые не покинули твердую почву, они бы никогда не открыли остров Пасхи, — пошутил мой аку-аку.
— Я не хочу строить догадки, — сказал я и повернулся на живот. — Не хочу говорить о том, чего не знаю точно.
— Отлично. Расскажи, что ты знаешь, а я дополню тем, чего ты не знаешь, — предложил мой аку-аку. Кажется, разговор начал налаживаться.
— По-твоему, волосы у них порыжели из-за погоды на острове? — продолжал он. — Что ты об этом знаешь?
— Вздор, — сказал я. — Я отлично знаю, что рыжеволосые должны были быть в числе первых поселенцев. Хотя бы несколько человек.
— А еще где-нибудь по соседству они жили?
— На многих островах. Например, на Маркизских.
— А на материке?
— В Перу. Когда испанцы открыли империю инков, Педро Писарро записал, что среди низкорослых и смуглых андских индейцев выделялся господствующий род — инки, высокие ростом и белокожие, белее самих испанцев. Он особо упоминает белых рыжеволосых людей, которых видел в Перу. А мумии? На тихоокеанском побережье у Паракаса в песчаной пустыне найдены большие усыпальницы, в которых превосходно сохранились многочисленные мумии. Если снять разноцветные бинты, оказывается, что у одних мумий густые жесткие черные волосы, как у большинства индейцев, а у других, хотя они лежали в тех же условиях, волосы рыжие, иногда каштановые, тонкие и шелковистые, как у европеоидов. Высокий рост и длинная голова тоже резко отличают их от нынешних индейцев Перу. Специалисты изучили волосы рыжих мумий под микроскопом и нашли в них все признаки, по которым принято отличать европеоидный тип волос от монгольского или индейского.
— А что говорят легенды? Ведь в микроскоп всего не увидишь!
— Легенды ничего не доказывают.
— Но все-таки, что они говорят?
— Писарро спросил, кто эти белые рыжеволосые люди. И тогда инки ответили, что это последние потомки виракочей, а виракочи — божественное племя белых бородатых людей. Когда в империю инков пришли европейцы, их сразу назвали виракочами, так они были на них похожи. Известно, что именно поэтому Франсиско Писарро с горсткой испанцев беспрепятственно проник в сердце империи, захватил в плен солнце-короля и покорил все его владения. Воинственные полчища короля не тронули чужеземцев, так как приняли их за вернувшихся из Тихого океана виракочей. Ведь одно из главных преданий сообщает, что предшественник инков солнце-король Кон-Тики Виракоча ушел из Перу в Тихий океан со всеми своими подданными. А на высокогорном озере Титикака испанцы увидели самые величественные во всей Южной Америке развалины — Тиауанако. Исчерченная искусственными террасами гора, классическая кладка из великолепно обработанных огромных блоков, множество крупных каменных статуй… Испанцы спросили индейцев, кому все это принадлежало. Знаменитый летописец Сьеса де Леон услышал в ответ, что могучие сооружения Тиауанако были созданы задолго до прихода инков к власти и строили их белые бородатые люди, такие же, как сами испанцы. А потом ваятели бросили свои статуи и стены и во главе со своим вождем Кон-Тики Виракоча ушли в Куско, а оттуда спустились к Тихому океану. Прозвище виракоча, что означает «морская пена», им дали потому, что они отличались белой кожей и исчезли, как исчезает пена на волнах.
— Так, — заметил мой аку-аку. — А ведь интересно, правда?
— Но это ничего не доказывает, — возразил я.
— Ничего, — повторил мой аку-аку.
Мне опять захотелось освежиться в заводи, но, когда я вылез, аку-аку был тут как тут.
— Бургомистр происходит из рыжеволосого рода, — сказал он. — И он, и его предки, которые вытесали огромных истуканов, называли себя «длинноухими». Странно, правда, что они придумали удлинять себе уши, так что мочки свисали до плеч.
— Не так уж и странно, — ответил я. — Такой же был обычай на Маркизских островах. И на Борнео. И у некоторых племен Африки.
— И в Перу?
— И в Перу. Испанцы записали, что главенствующие инкские роды называли себя орехонес — «длинноухие», так как им, чтобы отличаться от подданных, разрешалось искусственно удлинять мочки ушей. Причем, когда прокалывали уши, это обставлялось как торжественный обряд. Педро Писарро отметил, что белая кожа была особенно присуща «длинноухим».
— А что говорит предание?
— Пасхальское предание говорит, что этот обычай был принесен извне. Что первый король привез с собой «длинноухих», и прибыл он с востока, шестьдесят дней шел через океан и все время правил на закат.
— На востоке была империя инков. Что говорят там предания?
— Они говорят, что Кон-Тики Виракоча, когда отплыл на запад, вез с собой «длинноухих». Последнюю остановку на пути от озера Титикака к приморью он сделал в Куско. Провозгласил здесь вождем некоего Алькавису и повелел своим преемникам удлинять себе уши. Когда испанцы пришли к озеру Титикака, они и там услышали от индейцев, что Кон-Тики Виракоча был вождем племени «длинноухих», которые плавали по озеру на камышовых лодках. Дескать, эти люди прокалывали себе мочки ушей и вдевали большие кольца из камыша тотора, причем называли себя рингрим — «ухо». По словам индейцев, эти самые «длинноухие» помогали Кон-Тики Виракоча переносить и укладывать огромные, больше ста тонн, каменные блоки, которые можно увидеть в Тиауанако.[6]
— Как же они управлялись с такими махинами?
— Этого никто не знает. «Длинноухие» из Тиауанако не оставили после себя бургомистра или кого-нибудь еще, кто бы мог показать потомкам древние приемы. Но у них были мощеные дороги, как на острове Пасхи. А некоторые из самых больших блоков, очевидно, были перевезены через озеро Титикака, это огромное внутреннее море, на больших камышовых лодках, потому что такой камень есть только в потухшем вулкане Капиа на противоположном берегу, в пятидесяти километрах от Тиауанако. Я сам видел у подножия горы громадные блоки, которые ждали своей очереди. И по соседству — остатки причала, местные индейцы называют его Гаки Тиауанако Кама, или «Путь в Тиауанако». Кстати, соседняя гора называется Пуп Вселенной.
— Кажется, ты начинаешь мне нравиться, — пропел мой аку-аку. — Ты начинаешь мне нравиться…
— Но ведь остров Пасхи тут совсем ни при чем, — сказал я.
— Разве камыш, из которого они вязали свои лодки, не скирпус тотора — тот самый, что пасхальцы откуда-то привезли и посадили в своих кратерных озерах?
— Тот самый.
— А важнейшим растением на Пасхи, когда остров посетили Роггевен и капитан Кук, ведь был батат, который пасхальцы называли кумара?
— Да.
— И ботаники показали, что это растение — южноамериканское и могло попасть на остров Пасхи только с помощью человека? А в Перу индейцы тоже называли его кумара?
— Верно.
— Тогда я задам тебе еще только один вопрос, после чего скажу ответ на задачку. Зная, что инки были мореплавателями, можем мы допустить, что их предшественники в Перу тоже выходили в море?
— Да. Мы знаем, что они много раз посещали Галапагосские острова. И мы знаем, что в доинкских могилах Паракаса, как раз там, где найдены рыжеволосые мумии, лежит много гуар с резной рукояткой. Гуары без паруса не применяются, а парус устанавливают на судах. Так что она гуара убедительнее всех легенд или ученых трудов говорит о развитии морского дела в Перу.
— Так вот, я тебе кое-что скажу.
— Я не хочу тебя слушать. Ты начинаешь делать выводы. Вместо того чтобы придерживаться фактов. У нас научная экспедиция. А не сыскная контора.
— Допустим, — согласился аку-аку. — Но чего бы стоил Скотленд-Ярд, если бы следователи только собирали отпечатки пальцев и не пытались схватить преступника?
Я не нашелся, что ответить, и мой мучитель продолжал:
— Ладно, поговорим о другом. Рыжеволосые длинноухие вытесывали на острове Пасхи длинноухих идолов с красными «волосами». То ли потому, что зябли, то ли потому, что прибыли из страны, где умели переносить большие камни и воздвигать статуи. Но вот появились короткоухие — полинезийцы, которые не зябли и которые нашли на острове достаточно дерева, чтобы вырезывать птицечеловеков и длинноухих бородачей с тонкими горбатыми инкскими носами. Откуда они пришли?
— С других островов Полинезии.
— А туда?
— Судя по языку, они дальние родичи низкорослых людей с плоскими носами, обитателей Малайского архипелага, что лежит между Азией и Австралией.
— Как они оттуда попали в Полинезию?
— Этого никто не знает. Ни в самой Полинезии, ни на других островах на пути к ней не найдено никаких следов. Мне думается, они прошли по течению вдоль берегов Азии до Северо-Западной Америки. Здесь, на островах у побережья, обнаружены очень интересные следы. И здесь строили огромные двойные палубные лодки, которые могли — опять с ветром и течением — доставить людей дальше, на Гавайский архипелаг и другие острова на юге. Одно очевидно: они последними, быть может всего лет за сто-двести до европейцев, достигли острова Пасхи.
— Если длинноухие пришли с востока, а короткоухие с запада, значит, в этих водах можно плавать в обе стороны?
— Конечно, можно. Да только в одну сторону сделать это куда легче, чем в другую. Взять первые плавания путешественников из нашей части света. Европейцы утвердились в Индонезии и по берегам Азиатского материка, но еще долго ни одно судно не пыталось выйти оттуда в Тихий океан. Ведь ни ветер, ни течение этому не благоприятствовали. Только после того как Колумб — по ветру и течению — достиг Америки, португальцы и испанцы уже оттуда вышли с ветром и течением дальше и постепенно узнали острова Великого океана. Полинезия и Меланезия были открыты испанцами, которые следовали описаниям инкских мореплавателей и шли по течению от берегов Перу. Микронезия, включая Палау и другие острова у берегов Азии, тоже была сперва достигнута из Южной Америки. А пройти обратно тем же путем испанцам не удавалось. Так было сотни лет. Из Мексики и Перу каравеллы шли до Азии в тропическом поясе, когда же надо было возвращаться, следовали до Америки с течением Куросио через пустынные воды к северу от Гавайских островов. Почему от малайских пирог или от бальсовых плотов и камышовых лодок инков мы должны требовать больше, чем от европейских каравелл? Помнишь француза де Бишопа, который собирался выйти на бамбуковом плоту с Таити, когда мы туда заходили? Однажды он задумал пройти на примитивном суденышке из Азии в Полинезию. Ничего не вышло. Тогда он стартовал из Полинезии в Азию — и развил отличную скорость. И вот теперь он задумал достичь Америки на бамбуковом плоту из Полинезии. Ему придется уйти далеко на юг, в холодное антарктическое течение. Может быть, он, европеец, и выдержит холодные штормы тех широт. Но если даже он благополучно подойдет к берегам Южной Америки, самое трудное ждет его на последнем отрезке, потому что течение круто поворачивает на север и его надо пересечь. Не справится — его понесет обратно в Полинезию, по тому же пути, каким шел «Кон-Тики», а потом и одинокий американец.[7]
Одно дело плыть на пароходе. Одно дело путешествовать по карте карандашом. Совсем другое дело — выйти в океан на первобытном суденышке.[8]
Я остановился, ожидая, что скажет мой аку-аку. Он уснул.
— Так на чем мы остановились? — заговорил он, когда мне удалось его растормошить. — Ах да, мы говорили о короткоухих, дальних родичах малайцев.
— Вот именно. О дальних родичах, потому что это не были малайцы. На пути через океан они явно где-то задержались. Там отчасти изменился их язык, но еще больше — физический тип. Антропологи различают полинезийцев и малайцев по всем признакам — от формы головы и носа до роста и типа крови. Только лингвисты видят между ними родство. Вот что странно.