«Знаешь ли ты, дочь, что есть религия? Лестница. Ее первая ступень – набожность, порождающая веру. Вера убивает тягу к знаниям, это родит невежество, которое позволяет легче управлять человеком – вот и еще три ступени. Догадываешься теперь, кем создана религия и для чего? Понимаешь ли, насколько лжив и вероломен этот огромный институт, призванный спасать людей от греха и сам погрязший в нем? Хорошо ли ты читала Священное Писание? Наделенная от природы острым умом, ты не можешь не понять всю нелепость того, что в нем сказано и чему глупые люди верят без оглядки. Вот, смотри, Ветхий Завет, – она положила руку на книгу, лежащую на столе. – Светоч истины, наставник заблудшим, проводник веры! А знаешь ли, сколько в нем крови? Ею полита каждая страница, и каждая же учит обманывать, грабить и убивать. Об этом знают все священнослужители, но представляют это людям как божественный промысел, как нечто угодное Богу, одобренное им во славу веры, во имя человека, ради его спасения. Муками ада стращают они при этом прихожан, прекрасно зная, что нет ни ада, ни дьявола – ничего! Все это нужно для того, чтобы держать человека в страхе, делать его послушным. И, прикрываясь именем Бога, святоши творят так называемые чудеса, уверяя, что руководствуются при этом деяниями и одобрением самого Иисуса».
Я смотрела на нее во все глаза, Ноэль, и не могла поверить. Одно время я догадывалась, что мать не слишком-то благочестива и исправляет свою должность либо по обязанности, либо в силу лицемерия. Оказалось, должность эта приносила неплохой доход, к тому же считалась весьма почетной; аббатисами становились дочери баронов, графов и даже герцогов. Но, ступив на этот путь, мать возмечтала докопаться до истины. По ее словам, в священных книгах было много тумана, и ей надлежало развеять его, чтобы без смущения отвечать молоденьким испытуемым и послушницам ее монастыря. Но главное, что толкнуло ее стать аббатисой, даже не в этом. Она часто слушала высказывания отца по поводу религии, может быть, даже чаще, чем следовало бы. Раз за разом зерна правды падали в ее душу и, наконец, дали ростки. И она захотела убедиться сама, насколько прав ее отец, так ли нравоучительно Священное Писание, которым руководствуются попы. Понадобились годы, чтобы она поняла продажность, гнилость и откровенный обман со стороны этого учреждения, которое называет себя Церковью. Под этим словом скрываются лицемерие, убийства и порок. Всё с ведома Господа, одобрено им и ему во благо. Сам же Бог всемогущ, ему все подвластно. Вот и держат церковники людей в страхе, поскольку представляют слуг божьих, а стало быть, выполняют волю владыки небесного. А по поводу Библии у нее сложилось определенное мнение. Тот, кто писал Ветхий Завет, настолько выдохся, устав копировать греческие и древнееврейские легенды, что принялся сочинять глупости, нагромождая их одна на другую – всё для того, чтобы удивить, устрашить, покорить паству всемогуществом Божьим. Так она сказала. Но ее смущал образ Спасителя. Что в нем правда, а что вымысел? Да и правда ли это? Ведь если Бог – всего лишь легенда, тогда откуда взялся его сын?
– В самом деле, – согласился Ноэль, – это не дает покоя и моему отцу. Но вся беда в том, что он не может ответить на вопрос: есть Бог или его нет? Если есть, почему он не помогает людям, ведь каждый из них молится, прося даровать жизнь, здоровье, любовь, дождь или солнце, да мало ли что еще? И когда исполняется то, чего просил человек, то он благодарит за это Бога, не давая себе труда уяснить, что делу помог случай или стечение обстоятельств, возможно даже сам человек или природное явление. С другой стороны, если Бога нет, то откуда взялась эта земля, по которой мы ходим, как появились на ней люди, животные, звери, кто проложил реки и воздвиг горы? В свое время его отец в меру своих познаний объяснял ему, что все это создала природа, оно возникло само собой из-за благоприятных условий, причем очень давно, вероятно, много тысяч лет назад. Однако доказать свои взгляды он никак не мог. Естественно, ссылался на древних авторов, отрицавших божественность мироздания. Но откуда же тогда взялся сын Божий, если они не верят в существование его отца?
– Как откуда? – засмеялась Агнес. – Спустился голубь с небес, принял облик ангела, да и наведался в гости к Деве Марии под видом проезжего молодца, пока ее олух супруг строгал доски во дворе. Что же тут неясного? Или ты не читал Новый Завет? Понимаю, иные читали. А раз так, то слепо верят всему, что там написано, я имею в виду жизнь Христа. И это – нечто непреложное, непререкаемое и необсуждаемое, ибо тот, о ком мы говорим – идол, сын Бога. Ему молятся, его просят, его именем свершаются казни, ведутся войны, льется кровь. В его же честь возводят храмы и города. Не так ли?
– Верно, – хмурясь, кивнул Ноэль, – но не пойму, куда ты клонишь. Знаешь такое, чего не дано знать ни одному смертному, быть может, даже и папе?
– Как раз папа и открыл однажды глаза моей матери на действительное положение вещей. Это был Иоанн Девятнадцатый. В то время, когда повсюду случился голод, он оказался проездом в Регенсбурге и навестил монастырь. С ним был кардинал. Они выразили желание отдохнуть и побеседовать о делах местной епархии и этого монастыря, а также о проблемах, которые вызывал голод. Аббатиса отвела им келью, и они заперлись в ней. И тут ей пришло в голову тайком прислушаться к беседе папы с кардиналом. Вдруг они обнаружили непорядок? Она долго боролась с искушением, ведь монастырским уставом запрещено подслушивать у дверей. Но кто из монахинь посмел бы уличить настоятельницу в нарушении устава, тем более, что доказать это представлялось достаточно сложным? Она просто стояла у дверей в ожидании каких-то новых распоряжений от высоких гостей. Кто стал бы утверждать, что она подслушивала?
Подумав так и убедившись, что в коридоре никого нет, да и не может быть, поскольку монахини собирали яблоки в монастырском саду, мать приникла ухом к двери. Вначале беседа текла о насущных делах, клюнийской реформе и о некоем монахе Дамиани, яром стороннике этой реформы. Потом заговорили о пастве, и наконец папа Иоанн сказал такое, что у моей бедной матери глаза едва не полезли на лоб. Вот что она услышала:
«Как хорошо, что кто-то догадался выдумать Христа, – говорил папа. – Сколько пользы принесла нам эта басня о нем».
«Безусловно. Теперь правим миром мы, а не короли, – ответил кардинал. Потом спросил: – Как же возникла такая басня?»
«Римляне-язычники поклонялись богу солнца Митра, – стал объяснять папа, – отсюда возник митраизм – древнеиранское верование. Культ этого бога и царствовал в древнем Риме до четвертого столетия. Но потом придумали другого бога, наделив его теми же деяниями, коими прославился среди римлян и Митра. Всё точь-в-точь, один в один, авторы Нового Завета не потрудились дать волю воображению и описали Христа таким, каким и был этот Митра. Тот, оказывается, тоже выступал в свое время в роли спасителя и точно так же вознесся на небо, чтобы спуститься на землю в день Страшного суда. Так что никакого Сына Божьего никогда не было».
«И опровергнуть это невозможно, ибо не существует ни одного документа, подтверждающего существование Иисуса как человека», – ответил кардинал.
«Вот именно, – засмеялся папа. – И не Сын Божий создал христианство, а оно само заимствовало образ Спасителя из культов древних языческих богов».
– Представь теперь, брат мой, – продолжала Агнес, – каково было моей матери, аббатисе, услышать такое откровение? Она отшатнулась от двери и хотела уйти, но не могла сделать и шагу. Ее словно парализовало. Религия… христианство… вера в Бога… Какой огромный институт обмана людей, откровенной насмешки над ними, как глупыми овцами!.. Но ее потрясение быстро прошло, да и не очень-то она удивилась, если разобраться, просто не ожидала услышать таких слов не от своего отца, а… от кого же? От самого папы римского, наместника Бога на земле, преемника апостола Петра! Выходит, Ноэль, духовенство прекрасно знает, что дурачит людей, однако это приносит ему доход и позволяет держать в подчинении темные народные массы.
– Возможно ли это опрокинуть, уничтожить, изменить? – промолвил молодой граф. – Что думаешь ты об этом, сестра?
– Никогда, – был ее ответ. – В мире царят волчьи законы, бесправие народа, его унижение. В таком обществе вера неизбежна. Повсюду безработица, вызывающая голод, люди в большинстве своем невежественны – все это и вызывает потребность в религиозном утешении.
– Прав был наш дед, который не верил во всю эту чепуху, откровенно насмехаясь над попами и обличая их пороки, – воскликнул сын Эда. – Он видел корни этого зла и боролся с ним по-своему, но, увы, так и остался в одиночестве. Впрочем, у него был друг, некий монах; тебе, вероятно, известно об этом. Он и стал первым критиковать Священное Писание, находя на каждой странице то призывы к кровосмешению, подлогу и убийству, то нелепости одна чище другой. Например, в Евангелии по Матфею детство Христа прошло в Египте, а по Луке в Иудее. А где он родился? Первый называет Вифлеем, второй – Назарет. Так где же именно? Тот же Матфей в родословной Христа насчитывает сорок два предка, а Лука – пятьдесят шесть. Что за противоречия! Отчего они?
– Могу добавить, – усмехнулась Агнес. – Во второй книге царств говорится, что Мелхола не имела детей, а затем, в этой же книге читаем, что у нее пять сыновей. Мне говорила об этом мать.
– Какой же вывод? – спросил брат.
– Весьма простой. То, что некогда происходило на земле, попросту подгонялось под Библию, а в Евангелиях писалось о том, чего никогда не было, то есть о вымышленных событиях, а не о действительных. Всему виной сборники проповедей, сочиненных еще во времена Ганнибала. А «биография» Иисуса Христа составлена из пророчеств; они хранятся на папирусах и датированы Вторым веком, еще до рождения Юлия Цезаря. Как видишь, брат, всё, что в этих так называемых священных книгах – сплошные выдумки, а религия, именуемая христианством и исламом, не что иное как обман, средство отнять у человека разум.
– Это чудовищно, Агнес. Мы с тобой обладаем тайнами, недоступными простым смертным, даже королям. Хорошо, что нас слышит один только Арни. – Ноэль обернулся. Оруженосец, заговорщически подмигнув, приложил палец к губам, потом руку к груди. – Узнай о наших с тобой атеистических взглядах церковники, нас немедленно сожгли бы на костре, обвинив в колдовстве и сношениях с дьяволом. Кстати, как объяснить его существование? Ведь Бог всесилен, что стоит ему удавить врага рода человеческого? Или мало он и без того пролил крови? Что говорит по этому поводу аббатиса? Вряд ли она умолчала об этом, раскрывая тебе глаза на веру.
– Дьявол – лицо значимое в небесной канцелярии, – подняла вверх палец Агнес. – Ему можно приписать все глупости и мерзости, исходящие от Бога, поэтому Бог и нуждается в нем. Что же касается нас с тобой, то не будем на людях распускать языки: никого уже не переубедить, а врагов наживем могущественных. Думаешь, все верят в Бога? Как бы не так! Добрая половина делает вид. Так надо. Нельзя быть овцой в волчьей стае. К тому же человек – существо, по сути, мерзкое. Как знать, не донесет ли на тебя твой сосед или приятель? А тогда – отлучение, и ты изгой, мусор, выброшенный за борт.
Лежа в своей келье и прощаясь со мной, мать напутствовала меня:
«Агнес, ты много знаешь, но язык хорош тогда, когда приносит пользу и не вредит жизни. Церковь стремительно набирает силу, еретиков выслеживают, отлавливают, затем пытают в подвалах замков и в застенках монастырей. Кончают они плачевно: им рубят головы и сжигают на кострах. Представь, что сделают с человеком, отрицающим веру во Христа во всех ее проявлениях? Во времена твоего деда властвовал король, лишь он мог отдать приказ о преследовании инаковерующего, и он же мог лишить епископа епархии, если тот пойдет против его воли. Нынче король слаб, его никто не слушает; это я о франкском дворе. У них теперь епископы сильны, папа дал им власть, а пойди кто против – предаст анафеме. Наш король не чета французскому: с таким же успехом отберет землю у епископа, с каким стащит с трона папу. Знатные люди королевства ищут его расположения и дружбы. Ни тем, ни другим ты не можешь похвастать. Поэтому будь осторожна. И помни: тебя охраняет мой титул и сан, но может погубить твой язык. Остерегайся святых отцов. Нет никого лживее и вероломнее церковников. Они никогда не работали, а на жизнь зарабатывают тем, что обманывают людей. Ничего другого они делать не умеют и не хотят. Ищи себе друга, но помни: единственный человек, которому ты можешь довериться, открыться во всем – твой брат. Найдешь его, знай: вернее товарища тебе не найти. Но разыскать его – нелегкая задача. Я давно потеряла следы Эда, а теперь, сидя в этом монастыре, и вовсе не имею понятия, где его новый замок и как он зовется».
Я спросила ее про отца. Она ответила:
«Он добрый, хороший человек, но не особо привечает своих родственников. Любит одиночество. Должно быть, поэтому и не ищет тебя. Но времена не стоят на месте; возможно, он переменился. Люби своего брата, если найдешь его; вместе вас, внуков графа Можера, не одолеет никакая сила. Он штурмовал монастыри; вам двоим, полагаю, удастся взять в плен самого папу вместе с его Латераном.
А брата, коли найдешь, привези ко мне. Хочу крепко обнять и поцеловать его. Я никогда не видела его, тем не менее, люблю. Почему? Да очень просто: от Можера Нормандского не может быть худого потомства. А сказала я тебе это потому, что уже стара, ведь мне пятьдесят девять лет. Как знать, доведется ли увидеть племянника, если не могу встретиться с Эдом. С этим и поезжай, дочь моя. Поклонись низко праху графини Аделаиды и начинай поиски брата. Верю, что найдешь его: фигура заметная. Знаю, такой же гигант, как его дед и отец».
Агнес замолчала, задумчиво глядя меж ушей лошади. Потом внезапно вскинула голову, спешилась и взяла под уздцы другую лошадь.
– Иди в мои объятия, брат мой! Мы с тобой столько говорим, а ведь я даже не поцеловала тебя от души!
Ноэль соскочил с лошади и бросился в объятия сестры. Они ни о чем не говорили, просто стояли на тропинке меж двух холмов, тесно прижавшись друг к другу, и Агнес без устали целовала брата.
Арни, глядя на них, вздыхал, качая головой и улыбаясь. Он думал о том, как сказать этим двум сумасшедшим, что пора бы отдохнуть и основательно подкрепиться на дальнейшую дорогу. Черт его знает, где этот Туль, скоро ли покажется?
Глава 5. Бруно, граф Дагсбург, тульский епископ
Туль – город столь же древний, что и Мец; римляне построили его как крепость. В 612 году здесь произошла битва сыновей короля Хильдебера за область Эльзас. Теодебер отнял у Тьерри эти наследственные земли; тот пошел войной на брата и от самого Туля погнал его до Кёльна, где и взял в плен, а потом приказал удавить.
С тех пор город разросся совсем незначительно и ныне стал центром тульского епископства. Весьма любопытно местоположение Туля: он стоит там, где река Мозель поворачивает влево, а Маас – вправо[13].
Путешественники подъехали к городу на другой день, после полудня. На мосту через Мозель, ведущему к городским воротам, они остановились, глядя на реку и ее берега. Здесь на якорях стояли торговые корабли из Нижней Лотарингии, Фрисландии, датского королевства. Это был конечный пункт их маршрута; отсюда они отправлялись обратно – на Рейн и в Северное море; иные уходили в Англию.
На набережной кипела работа: с кораблей выносили по трапам какие-то короба, обратно катили бочки, несли корзины, мешки. Потом из трюмов стали выводить животных: коров, коз, свиней; они переходили из рук в руки, и новые владельцы тотчас уводили скот в свои хозяйства. А из города по трапам вновь тащили какие-то тяжелые тюки и поднимались на борт корабля новые люди – странники, послы, господа в дорогих одеждах и со штатом слуг. Среди пассажиров и вольнонаемные рабочие, направляющиеся в поисках заработка в другие города: Трир, Кобленц, Кёльн.
Словом, здесь наблюдалась та же картина, что и в любом городе, стоящем на реке. Река Маас же, в отличие от Мозели, в этом месте была не судоходна, по ней могли плыть только лодки; корабли шли по Маасу лишь до границ Верхней Лотарингии.