Я помню: слёзы пряча,
Все опасенья затая,
Желала мне удачи.
Быть может, зная наперёд,
Что путь мой будет горек,
Что до добра не доведёт
Чужой далёкий город,
Что буду я совсем одна,
А там соблазнов много,
Парней весёлых и вина,
Что я забуду Бога…
А в детстве: колокольный звон,
Церковная ограда
И у серебряных икон
Горящие лампады,
Душистых свечек огоньки
В сияньи золотистом,
И золотые завитки
На коврике ворсистом,
И дьякона густейший бас,
И мамино сопрано…
Как драгоценных дней запас
Я расточила рано!
Добра – на грош. Лишь боль и зло
Дарила тем, кто дорог.
Каким же ветром понесло
Меня в злосчастный город?
Но, всё оставив позади,
Я к маме, к маме еду!
Я припаду к её груди
И позабуду беды.
Она простит меня, и мы,
Переполняясь светом,
Вновь и молитвы, и псалмы
С ней будем петь дуэтом,
Наполним снова наш досуг
И песней, и стихами…
Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Я еду, еду к маме.
11
Как бежала я до дома,
Под собою ног не чуя,
По тропиночкам знакомым,
Нынче вспомнить не могу я.
Только, к дому подлетая,
Чемодан на землю ставлю, –
Глядь: соседка тётя Тая
Закрывает наши ставни.
Я ей: «Стой! А где же мама?»
А она мне: «Антонина? –
И сердито, с ходу прямо:
Я её похоронила.
Да, последние полгода
В церкви уж она не пела,
За калитку – ни ногой, да
Всё болела и болела.
Как ждала тебя, ей-Богу,
И откуда столько веры?–
Всё глядела на дорогу
И не запирала двери.
Думала: вернёшься снова
В дом родной, в село родное,
О тебе дурного слова
Не давала молвить. Но я
Всё ж скажу: так может только
Мать забыть плохая дочка.
Ну и стерва же ты, Тонька!
За пять лет! Ну, хоть бы строчку
Написать: жива – здорова…
Что ещё ей нужно было?
Только эти вот два слова…
Как она тебя любила!
Перед смертью незадолго,
Плача, так меня просила
До тебя смотреть за домом…
Карточку твою носила
При себе в грудном кармане,
Всю залитую слезами»…
Всё поплыло, как в тумане,
У меня перед глазами.
«Завтра сходим на могилу.
Что застряла на пороге?
Заходи. Я пол помыла.
Вытирай получше ноги…
Я пойду. Делов хватает
У меня в хозяйстве… Тонька,
Ты поплачь», – и тётя Тая
Побрела домой тихонько.
Я вошла. Мороз по коже:
На меня глядит с портрета
Молодая мама. Может,
Задержалась мама где-то?
Вот сейчас откроет дверь и
Скажет: «Я пришла из храма».
Я не верю! Я не верю!
Быть не может! Мама! Мама!
Мне б заплакать, только слёзы
Все мои давно иссякли.
Вдруг смотрю: в углу – та роза
Под иконою, и капли,
Капли жёлтые, густые
На пол, словно воск, стекают…
В гневе я на миг застыла:
«Ах, разлучница такая!
Ты жива? Жива! А мама?
Где дитя моё? А Нина?
И не ты ли смерть Романа
Мне подстроила?» – Поникла
Роза жёлтой головою,
Будто, правда, виновата.
И тогда я как завою!
Как волчица, чьи волчата
Все погибли разом, или,
Может быть, ещё страшнее,
Будто всех в одной могиле:
Мамочку, и рядом с нею
Нину, Рому, и сыночка,
Что в утробе загубила,
Вижу. Так одна до ночи
Я без слёз всё выла, выла.
И нещадно, что есть мочи,
Я, не ощущая боли,
Раздирала розу в клочья.
Острые шипы кололи
Пальцы ранили, и руки,
Мне как будто – мало, мало!
Кровь горячей тонкой струйкой
На пол медленно стекала.
12
Я помню смутно: ночь. Иду.
(Уже молчу, не вою),
Бреду к сараю как в бреду
С верёвкой бельевою.
Служила долго нам она,
Пусть отдохнёт, не так ли?
Взошла кровавая луна.
И звёзды, словно капли,
Густые, красные, кап-кап…
Но только мимо, мимо…
Теперь уже наверняка
Мы встретимся, любимый!
Я знаю: ты не держишь зла,
И Нина не в обиде.
Она взяла и увела
Тебя в свою обитель.
Одним глазком на вас взглянуть
И, примирившись с вами,
Отправиться в дальнейший путь:
Мне к маме надо, к маме.
13
Там, в сарае, прочный гвоздь в стене…
Я стою, кручу в руках верёвку.
Как-то раньше не случалось мне
Петли делать – тут нужна сноровка.
Искоса смотрю: уже луна
Вверх ползёт по чёрной тверди неба,
Только как-то мертвенно бледна,
Видимо, от страха побледнела.
В небе, как в душе моей, темно.
Звёздочки, как мелкие слезинки,
Падают – кап-кап – на землю, но
Только мимо, мимо Антонинки.
Я кручу, кручу верёвку… Вдруг
Появился старец очень странный.
Я ему: «Ты не поможешь, друг?»
Он мне отвечает: «Здравствуй, Анна!» –
«Я не Анна. Впрочем, всё равно,
Дарья, Марья, Тая или Рая,
Помоги петлю…» – «Пойдём со мной. –
И повёл подальше от сарая. –
Помогу, пойдём». Он взял меня
За руку, как девочку. Послушно
Я пошла за ним. Мы шли три дня,
Может быть, и больше. «Ты покушай,
На, испей водицы»… Только я
Крошки проглотить была не в силах,
Будто та верёвка для белья
Горло всё давила и давила.
Старец что-то говорил, а мне
Только бы молчать, и я молчала.
Я брела, как будто в полусне,
Равнодушно. Мы пешком сначала
Шли. Потом был скорый поезд. Вновь
Пешими вдвоём по бездорожью.
Путь казался бесконечным, но
Как-то ночью подошли к подножью
Острой белокаменной горы,
Окружённой тёмным старым лесом.
На вершине огонёк горит.
«Посидим немного и полезем…
Отдохнула? Ну, теперь пора.
Здесь начнётся путь твой постоянный.
Это путь к себе. Твоя Гора
Ждёт тебя давно. Вставай же, Анна!»
14
Мы поднимались не спеша
И часто отдыхали.
Я – долго, тяжело дыша,
А старец мой – едва ли
Он уставал: не шёл – летел
Как будто бы на крыльях.
Путь находил он в темноте
Без всякого усилья.
И высока, крута, остра
И с виду неприступна
Была та самая гора.
Я размышляла тупо:
«Куда-то он ведёт меня,
Мне ж – никакого дела…»
Мы восходили по камням
Как по ступеням белым.
И много раз моя нога,
Срываясь, вниз скользила,
Но, будто, кто-то помогал:
Невидимая сила
Могла внезапно поддержать –
И сразу отступала.
И снова я должна шагать
Сама. И я шагала.
«И кто же это мог помочь?
Чьи руки?» – мысли эти
Порой мелькали. Так всю ночь
Мы шли. И на рассвете
Мы до вершины добрались.
«Что здесь? Конец?» – «Начало!»
Тогда я посмотрела вниз:
Край горизонта – алый.
Там простирались на восток
Леса ковром зелёным.
И красный огненный цветок
Стал вырастать. И звоном,
И щебетом, жужжаньем вдруг
Наполнилось пространство,
И гор далёких полукруг
Был синим-синим. В трансе
Стою. И крупные цветы,
И мелкие цветочки
У ног моих… Дар красоты
Такой за что мне? Точно,
Мне кто-то говорит: Взгляни!
Прекрасна жизнь земная,
Цени отпущенные дни,
Живи, не вспоминая
О прошлом! – Но уже ответ
В уме моём спонтанно:
Вот, я живу, а их-то нет,
Нет Нины, нет Романа.
Они увидеть красоту
Такую не успели.
А мамочка? Её мечту
Я помню: мы хотели
Поехать к морю… Пролила
От горя слёз немало,
И дальше нашего села
Нигде не побывала.
И тут мой спутник молвил: «Нам
Пришла пора расстаться.
Я ухожу, а ты должна
Молиться…» И растаял
Внезапно, так же, как возник.
Лишь эхом: «До свиданья!..»
А я на землю в тот же миг
Упала без сознанья.
ЧАСТЬ II – НА ГОРЕ
1
Я очнулась в комнате пустой.
Слабость. Голова болит немножко.
Сверху лучик солнца золотой
Проникает в низкое окошко.
Самодельная кровать узка.
Рядом столик с белою скатёркой,
А на нём – кувшинчик и стакан.
У кровати – старенький, потёртый
Коврик на естественном полу,
То есть, на камнях. Покой. Прохлада.
Наверху под потолком в углу
У иконы теплится лампада.
Просто. Скромно. Но какой уют!
Мне как будто с детства всё знакомо.
Знаю, знаю: я впервые тут,
Только сердце: здесь я дома! Дома!
Мама! Где ты, мама? Вот теперь
Встать бы мне, да не могу… Сама бы
Я навстречу ей открыла дверь…
Там шаги, шаги… Походка мамы!
На пороге женщина стоит, –
Инокини чёрные одежды.
Пожилая, строгая на вид:
«Здравствуй, дочка!» – «Кто Вы?» – «Мать Надежда.
Так зовут меня в монастыре
Нашем те, кто друг для друга – сёстры.
Здесь давно живём мы на горе
Удалённой, неизвестной, с острой,
Грозною вершиной, как копьё,
Будто богатырь стоит в дозоре…
Как нашла нас, имя нам своё,
Привело тебя какое горе
(Видно, велика твоя беда),
Коль захочешь, позже нам откроешь.
Раз уж ты сама дошла сюда,
Поживи. То воля Божья…» Роем
Мысли проносились в голове:
Кто я? Что я? Где я? Что со мною?
Вдруг – мгновенно, как щелчок, – ответ!
Вспомнила! И как опять завою!
И на этот мой звериный вой
Сёстры все в испуге и смятеньи
Прибежали. Билась головой
О шершавую из досок стену
Я без слов, без слёз, лишь дикий крик
Зверя с воспалёнными глазами.
Растерялись все на краткий миг…
И тогда они меня связали.
И святой обрызгали водой,
Ею же насильно напоили
И молитвы стали надо мной
Нараспев читать. Молитвы были
Эти мной любимы с детства. Стон
Из души – как падающий камень.
Перед тем, как погрузиться в сон:
«Мне бы к маме надо, надо к маме».
2
Какая лёгкость! Благодать!
Небес простор безбрежный!
Неужто вновь могу летать,
Как в детстве безмятежном?
Свободно, просто и легко
Парю под облаками,
Порою – выше облаков.
И вот, лечу я к маме!
Я знаю: ждёт меня она
Одна на горной круче.
Вершина вот уже видна
Яснее, резче, лучше.
Крутая белая гора
Густым покрыта лесом.
Как будто бы ещё вчера
По выступам отвесным
Я поднималась на неё
Через лесную чащу,
И был весь груз и весь объём
Грехов моих тягчайших
Мешком огромным на спине.
Так отчего же ныне
Так хорошо, так сладко мне:
Ни боли, ни унынья?
Гора зовёт, гора манит,
Я подлетаю ближе.
Магнит горы – души магнит
Притягивает: ниже!
Всё меньше, меньше высота
И скорости шальные…
Какие яркие цвета!
Как будто неземные!
Какая сочная трава!
Огромнейшие розы –
Все без колючек! И, едва
Я приземлилась – слёзы
Ручьями хлынули из глаз:
Средь роз я маму вижу.
Вот, наконец, свиданья час!
Мне подойти б поближе,
Но не пройду и двух шагов:
К ногам как будто гири
Подвешены по сто пудов.
В потустороннем мире
Закон иной. Кричу: «Прости!»
Она: «Давно простила.
Иди по Горнему пути!
Молитвенная сила
Беду поможет превозмочь.
С молитвы покаянной
Начни. Молись и день, и ночь.
С тобой здесь вновь увижусь, дочь
Моя! До встречи, Анна!»
3
Проснулась. Но не открываю
Глаза. И стараюсь продлить
Сна тонкую яркую нить:
Ведь мама – живая! Живая
В каких-то далёких мирах!
К молитве усердной готова,
Чтоб только с ней встретиться снова
В моих полупризрачных снах.
Так, может быть, Нину с Романом
Я тоже увижу во сне? –
Немедленно надобно мне
С молитвы начать покаянной!
Глаза приоткрыла. Гляжу:
На пышной подушке пушистой,
Набитой травою душистой
И белой простынке лежу
Свободно. Повязок не стало.
И шёпот: «…серьёзно больна,
Психически истощена
И пищи давно не вкушала». –
«Ей, видно, немало пришлось
В миру пережить, не иначе,
Недаром бедняжка так плачет…» –
«Пусть плачет, обилие слёз
Во благо страдающим душам.
Она же всю ночь до утра
Проплакала. Видишь: мокра
От слёз её долгих подушка».
Я чувствую: даже края
Рубашки слезами залиты…
Какую же силу молитвы
Смиренных монахинь таят!
4
Я не вставала три недели,
Ко мне не возвращались силы.
Всё это время у постели
Моей по очереди были
Все сёстры. Милые сестрицы!
Как вы, склоняясь к изголовью,
Со мной старались поделиться
Своей спасительной любовью,
Той, что народ зовёт святою!
А я в смятеньи и смущеньи:
«Не стою этого, не стою!
Мне нет прощенья, нет прощенья!»
Но возражала мать Надежда:
«Отнюдь. Предугадать не можем,
Кому, за что, когда и где ждать
Прощенье Божье, милость Божью.
Мы все в миру немало горя
Хлебнули и грешили много.
У каждой ведь из нас на Гору
Была особая дорога…»
5
РАССКАЗ МАТУШКИ НАДЕЖДЫ
«Вот я, к примеру, молодою
Безбожницей была когда-то.
Бригадой смелой, удалою
Мы храмы рушили. Расплата
Пришла позднее. Из бригады
Поумирали все мужчины
Внезапно. Мне же было надо
И мужа потерять, и сына.
Мой муж был нашим бригадиром.
Безумно я его любила.
И уцелел из всех один он.
Но тут – война. А сыну было
Всего семнадцать, но прибавил
Себе годочек мой сыночек, –
С отцом пошёл на фронт. В Варшаве
Погибли оба. Вижу ночью:
Заходит мой сыночек Вася
И молвит нежно и негромко:
«Уж ты не плачь, не убивайся,
Когда получишь похоронку.
Мы живы. Жизнь моя вторая
Прекрасна, – говорил мой Вася, –
Я буду жить в пределах Рая,
А папа на Земле остался.
«Ты передай, – сказал он, – маме,
Чтоб за мою молилась душу:
Я должен находиться в храме,
Что нами был недоразрушен…»
Проснулась резко. Я вскочила,
Крича: «Не верю!» прочь с постели,
Но извещенье получила
Я ровно через две недели.
И дата гибели стояла,
Запомнила я это точно,
Она всецело совпадала
С моей невероятной ночью.
Так что же мне теперь, молиться?
Я ж – атеистка, коммунистка!
И вижу сон: печальны лица
Мужчин, склонённых низко-низко.
Да это ж наши все ребята
Той удалой бригады самой!
Все коммунисты. Мы когда-то
Совместно разрушали храмы.
И среди них я вижу: тоже