Он так и сказал.
— Подумай об этом, лорд Утред. Через два дня мы разъедемся. Короли уедут, монахи вернутся в Дакор, а я отправлюсь на юг, в Винтанкестер. Завтра мы закатим большой пир, и ты дашь мне ответ. — Он встал и подошел ко мне, протягивая руку, чтобы помочь встать. Я позволил ему поднять себя на ноги, и он обхватил мою руку ладонями. — Я в большом долгу перед тобой, лорд Утред, возможно, в большем, чем когда-нибудь смогу выплатить, и я хочу, чтобы в то время, что тебе осталось на этой земле, ты был рядом, в Уэссексе, был моим советником! — Он улыбнулся, давая волю своему обаянию. — Как ты когда-то заботился обо мне, — мягко сказал он, — я позабочусь о тебе.
— Завтра, — хрипло каркнул я.
— Завтра днем, лорд Утред! — Он хлопнул меня по плечу. — И приводи с собой Финана и твоих ручных братьев-норвежцев! — Он зашагал к лошадям, оставленным у слуги за стенами старого форта. Внезапно он обернулся. — Обязательно возьми своих друзей. Финана и норвежцев! — Он ничего не сказал о том, что Эгиль сопровождал меня вопреки королевскому приказу привести только тридцать человек. Казалось, он не возражал. — Приводи всех троих! — крикнул он. — А теперь — охота!
Христиане рассказывают, как дьявол привел их пригвожденного бога на вершину горы и показал ему все царства мира. Все они будут принадлежать ему, пообещал дьявол, если он просто преклонит колено и поклянется в верности. И мне, в точности как пригвожденному богу, предложили богатство и власть. Пригвожденный бог отказался, но я — не бог, и меня одолевало искушение.
Я понимал, что Этельстан будто играл в тафл. Он двигал фигуры по клеткам, чтобы захватить самую главную фигуру и выиграть, но, предлагая мне Вилтунскир, он также пытался убрать меня с доски. И конечно, меня одолевало искушение. Во время охоты он продолжил меня соблазнять, небрежно сказав, что я останусь лордом Беббанбурга.
— Крепость и поместье навеки твои, лорд Утред, я лишь прошу позволить мне оставить там гарнизон и командующего. И только пока мы не заключим мир со скоттами! Как только эти разбойники докажут, что будут соблюдать свою клятву, Беббанбург навеки отойдет твоей семье! Всё будет твоим!
Он одарил меня ослепительной улыбкой и пришпорил коня.
Так что меня мучил соблазн. Я сохраню Беббанбург, но буду жить в Вилтунскире, распоряжаться землями, людьми и серебром. Я умру богатым. Следуя за Этельстаном и наблюдая, как ястребы набрасываются на куропаток и голубей, я думал о небрежном обещании, что он заберет Беббанбург только на время, пока мы не заключим мир со скоттами. Звучало убедительно, пока я не вспомнил, что мира со скоттами никогда не было и вряд ли будет.
Даже говоря о мире, скотты готовились к войне, да и мы говорили им те же гладкие слова, а сами в это время ковали копья и делали щиты. Этой вражде нет конца. Но Вилтунскир? Богатый, плодородный Вилтунскир? Однако что король дал, то может и забрать, и я вспомнил слова Хивела, что его наследники могут не считать себя связанными соглашением, которое он заключил с Этельстаном. Будут ли наследники Этельстана считать себя связанными любым соглашением, заключенным со мной? А сам Этельстан? Зачем я ему, когда он завладеет Беббанбургом?
И все же он взял меня за руку, посмотрел мне в глаза и обещал заботиться обо мне так же, как я заботился о нем. Мне хотелось ему верить. Возможно, лучше провести последние годы среди пышных пастбищ и садов Вилтунскира, с мыслью о том, что мой сын, мой второй сын, обретет принадлежащее ему по праву рождения после того, как скотты преклонят колено.
— Заключат ли скотты когда-нибудь мир с нами? — спросил я Финана в тот вечер.
— Возляжет ли когда-нибудь волк с ягненком?
— Мы ягнята?
— Мы волчья стая Беббанбурга, — гордо ответил он.
Мы сидели с Эгилем и его братом Торольфом у костра. Яркий полумесяц скрылся за высокими быстрыми облаками, а от резкого и холодного ветра с востока искры от костра летели вверх. Воины пели, рассевшись вокруг костров. Иногда нам приносили эль, хотя Этельстан прислал бочонок вина. Торольф попробовал его и сплюнул.
— В самый раз для чистки кольчуги, — сказал он, — а больше никуда не годится.
— Уксус, — согласился Эгиль.
— Этельстану это не понравится, — вставил Финан.
— Он же не стал пить это вино, — сказал я. — Так какая ему разница?
— Ему не понравится, если ты останешься в Беббанбурге.
— И что он сможет сделать?
— Осадить крепость, — неуверенно предположил Эгиль.
— У него достаточно людей, — проворчал Торольф.
— И кораблей, — добавил его брат.
Последние два года мы постоянно слышали о том, что Этельстан строит новые улучшенные корабли. Его дед Альфред построил флот, но те корабли были тяжелые и неповоротливые, а по слухам, Этельстан строил такие, что даже норманны позавидуют.
Финан разглядывал кружившиеся на ветру искры.
— Не могу поверить, что он осадит Беббанбург, господин. Ты добыл ему трон!
— Я больше ему не нужен.
— Он перед тобой в долгу!
— А епископ Освальд льет ему в уши ненависть, — напомнил я.
— Лучшее, что можно сделать с епископами, — кровожадно сказал Торольф, — это выпотрошить, как летнего лосося.
Все помолчали, а потом Финан поворошил костер веткой.
— Так что ты будешь делать?
— Не знаю. В самом деле не знаю.
Эгиль отпил еще глоток вина.
— Я даже кольчугу этой козлиной мочой чистить не буду, — скривился он. — Ты дал ответ королю Константину? Разве он его не ждет?
— Мне нечего ему сказать, — сухо ответил я.
Может, Константин и ждет ответа, но я считал, что мое молчание вполне его заменит.
— А Этельстан не спрашивал тебя об этом?
— С чего бы?
— С того, что ему об этом известно, — сказал Эгиль. — Он знает, что скотты навещали тебя в Беббанбурге.
Я уставился на него сквозь пламя.
— Знает?
— Ингилмундр сказал. Он спрашивал, принял ли ты предложение Константина.
В битве наступает момент, когда вдруг осознаешь, что все не так понял, что враг тебя перехитрил и вот-вот победит. Тебя затапливает ужас, и именно это я сейчас и ощутил. Я смотрел на Эгиля, а мой разум пытался осознать его слова.
— Я думал сказать что-нибудь, — признал я, — но он не спросил, и поэтому я промолчал.
— Что ж, он знает! — мрачно сказал Эгиль.
Я выругался. Я хотел сообщить Этельстану о послах скоттов, но решил промолчать. Лучше ничего не говорить, чем тыкать спящего хорька палкой.
— И что ты сказал Ингилмундру? — спросил я Эгиля.
— Что ничего об этом не знаю!
Я был глупцом. Так значит, Этельстан, обещая мне богатство, знал, что Константин сделал мне предложение, а я об этом не сказал. Мне следовало бы помнить, что двор Константина кишит шпионами Этельстана, точно так же, как король скоттов имеет своих шпионов среди людей Этельстана. Так что теперь думает Этельстан? Что я намеренно обманул его? И если я скажу сейчас, что не отдам Беббанбург, он, безусловно, решит, что я планирую вступить в союз с Константином.
Я слышал пение монахов и видел ту же маленькую группу, что и вчера, во главе с человеком, несущим фонарь, они медленно обходили лагерь.
— Мне нравится мелодия, — сказал я.
— Ты тайный христианин, — ухмыльнулся Финан.
— Я был крещен трижды.
— Это против законов церкви. Одного раза достаточно.
— Ни разу ничего не вышло. А во второй раз я едва не утонул.
— Вот жалость-то, — продолжил ухмыляться Финан. — Отправился бы прямиком в рай, сидел бы сейчас на облаке, играл на арфе.
Я ничего не ответил, потому что поющие монахи повернули на юг, к валлийскому лагерю, и один из них украдкой покинул группу и приближался к нам. Я поднял руку, чтобы все замолчали, и кивнул в сторону монаха в капюшоне, похоже, идущего прямо к нашему костру.
Так и было. Капюшон полностью скрывал лицо, темно-коричневое одеяние было подпоясано веревкой, на груди висел серебряный крест, руки сложены в молитвенном жесте. Он не поприветствовал нас, не спросил, можно ли присоединиться, а просто сел напротив меня, между Финаном и Эгилем. Он надвинул капюшон еще ниже, и я так и не увидел его лица.
— Пожалуйста, присоединяйся к нам, — язвительно предложил я.
Монах ничего не ответил. Пение затихало, удаляясь на юг, ветер высоко раздувал искры.
— Вина, брат? — спросил Финан. — Или эля?
Монах покачал головой в ответ. Я увидел отблеск костра в его глазах, но более ничего.
— Пришел нам проповедовать? — кисло поинтересовался Торольф.
— Я пришел сказать, чтобы вы покинули Бургэм.
Я затаил дыхание, чтобы сдержать закипающий гнев. Это был не монах, нас почтил визитом епископ, и я узнал голос. Епископ Освальд, мой сын. Финан тоже узнал его, поскольку взглянул на меня, прежде чем повернуться обратно к Освальду.
— Не нравится наше общество, епископ? — тихо спросил он.
— Здесь рады всем христианам.
— Но не твоему язычнику-отцу? — горько спросил я. — Который возвел твоего друга и короля на трон?
— Я предан своему королю, — очень спокойно сказал он, — но мой главный долг всегда перед Богом.
Я едва не сказал какую-нибудь резкость, но Финан предупреждающе положил мне руку на колено.
— Ты здесь по божьему делу? — спросил ирландец.
Несколько мгновений Освальд молчал. Я так и не видел его лица, но чувствовал, что он смотрит на меня.
— Ты заключил соглашение с Константином? — наконец спросил он.
— Нет, не заключил, — твердо сказал Финан.
Освальд подождал моего ответа.
— Нет, — сказал я, — и не заключу.
— Король боится, что ты это сделал.
— Тогда можешь его успокоить.
И снова Освальд поколебался и впервые с тех пор, как подошел к нам, заговорил неуверенно:
— Он не должен узнать, что я с тобой говорил.
— Почему это? — вызывающе спросил я.
— Он посчитает это предательством.
Я оставил эти слова висеть в воздухе и повернулся к своим спутникам.
— От нас он этого не узнает, — сказал я, а Финан, Эгиль и Торольф кивнули. — Почему предательством? — спросил я уже мягче.
— Порой королевский советник должен делать то, что считает правильным, а не то, чего хочет король, — все так же неуверенно ответил Освальд.
— И это предательство?
— В некотором смысле да, но по большому счету — нет. Это верность.
— И чего хочет король? — тихо спросил Финан.
— Получить Беббанбург.
— Он сказал мне об этом сегодня днем, — небрежно сказал я, — но если я не хочу отдавать его, Этельстану придется пробиваться через стены.
— Король считает иначе.
— Иначе?
— Где терпит неудачу сила, поможет коварство.
Я вспомнил, как хитроумно Этельстан захватил Эофервик, заставив Гутфрита в панике бежать, и ощутил холодок страха.
— Продолжай, — сказал я.
— Король убежден, что ты заключил договор с Константином, — сказал Освальд, — и он намерен вам помешать. Он пригласил вас завтра на пир. Пока вы будете есть и пить, лорд Элдред поведет по Нортумбрии двести человек, — как будто через силу сказал он. — И Элдред возьмет письмо к моему брату, письмо от короля. Король Этельстан и мой брат — друзья, брат поверит письму и пустит людей короля в крепость, а Элдред станет лордом Беббанбурга.
Финан тихо выругался и подбросил хвороста в костер. Эгиль откинулся назад.
— Почему король верит в эту ложь? — спросил я.
— Потому что советники убедили его, что Константин и лорд Утред заключили союз.
— Советники! — прорычал я. — Ингилмундр и Элдред?
Освальд кивнул.
— Он не хотел им верить, но сегодня ты ничего не сказал о встрече с людьми Константина в Беббанбурге, и это его окончательно убедило.
— Потому что мне не о чем было говорить! — зло сказал я и снова подумал о том, каким же был глупцом, что промолчал. — Встреча была, но соглашения мы не заключили. Нет никакого союза. Я отослал его людей обратно с козьим сыром в качестве подарка. Вот и всё.
— Король считает иначе.
— Значит, король... — начал я, но сдержал оскорбление. — Ты говоришь, он посылает Элдреда?
— Лорда Элдреда и две сотни воинов.
— И Элдред назначен олдерменом Беббанбурга?
Темный капюшон кивнул.
— Да.
— Еще до того, как я поговорил с королем?
— Король был уверен, что ты примешь его предложение. Оно было щедрым, верно?
— Весьма, — неохотно буркнул я.
— Можешь пойти к нему вечером и принять его? — предложил Освальд.
— А Элдред станет лордом Беббанбурга?
— Лучше он, чем Ингилмундр, — сказал Освальд.
— Лучше я, чем любой из них! — гневно выпалил я.
— Согласен, — удивил меня Освальд.
Во время недолгого молчания Финан поворошил костер.
— У Ингилмундра земли в Виреалуме, так?
— Да.
— Это в твоей епархии, да, епископ?
— Да, — коротко ответил он.
— И?
Освальд встал.
— Я уверен, что он предатель. Молю Господа, чтобы я ошибался, но при всем снисхождении не могу ему верить.
— А король верит.
— Король верит, — ровно ответил он. — Ты придумаешь, как поступить, отец, — сказал он, резко повернулся и ушел.
— Спасибо тебе! — крикнул я вслед. Он не ответил. — Освальд! — И снова нет ответа. Я встал. — Утред! — Так его звали, прежде чем я от него отрекся, и на звук этого имени он обернулся. Я подошел к нему. — Почему? — спросил я.
К моему удивлению, он откинул темный капюшон, и в свете костра я увидел его лицо, такое бледное и худое. И старое. Короткие волосы и подстриженная борода поседели. Я хотел что-нибудь сказать о прошлом, попросить у него прощения. Но не произнес ни слова. — Почему? — снова спросил я.
— Король боится, что скотты захватят Нортумбрию.
— Беббанбург всегда противостоял им. И всегда будет.
— Всегда? Вечна лишь благодать Божия. Когда-то наша семья правила всеми землями до реки Фойрт, а теперь скотты считают своими все земли севернее Туэде. И хотят получить остальное.
— И он считает, что я не стану сражаться с ними? Я поклялся защищать Этельстана и сдержал эту клятву.
— Но ему больше не нужна твоя защита. Он самый сильный король в Британии, и его советники льют яд ему в уши, убеждают, что тебе больше нельзя доверять. Он хочет, чтобы на бастионах Беббанбурга развевался его флаг.
— А ты этого не хочешь?
Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Беббанбург наш, — наконец сказал он, — и хотя я осуждаю твою религию, но верю, что ты будешь защищать его яростнее, чем любые воины Этельстана. А кроме того, его войска нужнее в другом месте.
— В другом месте?
— Король считает, что если его мирный план не сработает, то Британскому острову придется пережить самую ужасную войну в истории, и если это случится, отец, то битва будет не в Беббанбурге.
— Да?
— Скотты могут победить нас, только если к ним присоединятся язычники, а самые сильные язычники — норвежцы из Ирландии. Мы знаем, что Константин послал дары Анлафу. Он прислал жеребца, меч и золотое блюдо. Зачем? Затем, что желает союза, и если ирландские норвежцы решат напасть всеми силами, то изберут самый короткий путь. Они высадятся на западе. — Он помолчал. — Ты сражался у Этандуна, отец?
— Да.
— Норманнов вел Гутрум?
— Да.
— А христиан — Альфред?
— Я тоже сражался за него.
Он проигнорировал мои слова.
— Значит, если придет Анлаф, это будет война внуков. Внук Гутрума против внука Альфреда, и эта война разразится далеко от Беббанбурга.
— Так ты говоришь, что я должен идти домой и защищать этот дом.
— Тебе виднее, что делать. — Он коротко кивнул и снова надел капюшон. — Доброй ночи, отец.
— Утред! — окликнул я его вслед.
— Меня зовут Освальд.
Он ушел, и я его не остановил.
Некоторое время я в одиночестве стоял в темноте, обуреваемый нежеланными чувствами. Вина перед отвергнутым сыном, гнев из-за того, что он мне рассказал. Я почувствовал жжение слез, взревел и пошел обратно к костру, где на меня вопросительно уставились три пары глаз. Дав, наконец, волю гневу, я пинком опрокинул бочонок, и вино, а может, козлиная моча, с шипением пролилось в костер.
— Ночью мы уезжаем, — сказал я.