– Ты наших славных героев не трожь!
– Да молчу я, молчу. Лучше оправдай-ка в очередной раз свою «говорящую» фамилию. – Старлея звали Петром Тарасовичем Наливайко. – А то вон Вилков уже на стуле от нетерпения подпрыгивает. Небось на ночь глядя, собрался в городок бежать, на почту. Звонить любимой жене-балерине.
– Да, пианистка она, пи-а-нист-ка!
– Так нам, татарам, один хрен. Лишь бы человек хороший был.
– Ты, Валёк, к нашей Великой орде не примазывайся! – Это подал голос еще один участник «каютного междусобойчика» – капитан-лейтенант Хайруллин, командир торпедной боевой части. – Мы ведь и данью можем обложить. Опять лет на триста.
– О! Уж чего-чего, а обложить ты можешь. Все гнусные матерные ругательства к нам от татаро-монголов пришли. Русские, кроме «жопы», и не знали-то ничего.
– Так это потому, что завсегда в ней и прибывали!
– Мужики, кончай базар! Налито уже, остынет ведь. Хотя замечу: Ирек, ты не прав. Кабы ваш Мамай-Батый заглянул чуть севернее, он бы сразу понял, что «жопа» – это не Новгород Великий, а Архангельск.
– Не, на север нам нельзя было. Там даже кони дохли. И скакать не на чем, и жрать нечего.
– Значит, так, захватчик древний, поставь стакан на место: в нем не твой любимый кумыс. И ручонки от мяса подальше: это же свинина, черт побери! Все твои Чингисханы в гробу перевернутся.
– Ладно-ладно, дедушки простят. – Хайруллин быстро осушил граненую емкость, отгрыз приличный кусок мяса и очень миролюбиво сказал: – А вот хохлов мы все-таки поимели.
Наливайко опять попытался вскочить с койки, но снова был остановлен тяжелой ладонью Зверева:
– Угомонись, Петро. Не тебя же поимели. Хотя… – Валентин посмотрел сначала на возмущенного старлея, потом на вальяжно откинувшегося на стуле Хайруллина, – чем-то вы определенно похожи…
– Эй, русский, не кощунствуй!
– Вот так всегда: чуть чего – сразу к русским апеллировать. Только учти, на всякого Челубея у нас свой Пересвет найдется.
– Ха! Там ничья была.
– А вот Иван Грозный твою Казань безо всякой ничьей взял.
– Ну ладно, мужики. – Денис Вилков надел фуражку и направился к двери. – Вы тут воюйте хоть до утра, а мы, евреи, в сторонке подождем.
– Эх, брат, не ожидал от тебя такой генеалогии. Врешь ты всё! Нет у тебя в роду ни одного Моисея. Иначе не хлестал бы шило в этом клоповнике.
Дверь за Денисом захлопнулась. Валя Зверев плеснул спиртное в свой стакан, задумчиво покачал головой и изрек:
– Евреи всегда были предателями! Но наш Дэнчик не такой. Друзья, – он повертел в пальцах большой кинжал с красивой наборной рукоятью, которым только что резали свежесваренное мясо, – может, нам устроить коллективное обрезание? А потом хором попросить израильское гражданство.
– Не-а. Туда наша подводная красавица просто не пройдет. А без неё какая ж это жизнь!
Четыре офицера согласно покивали головами и с удовольствием выпили.
– Алло! Алло!
– Кто это? Очень плохо слышно.
«Когда здесь по-другому было?»
– Это Денис! Я из Гаджиево звоню. Любаша?!
– А-а-а, Денис. А Любочки дома нет. Это Елена Гавриловна.
«Любимая теща!»
– Как нет?! Она у бабушки?
– Ой, Денис, у нас новости! Любочку пригласили на гастроли за границу! В Германию. А сейчас она на репетиции в филармонии.
– Елена Гавриловна, так ведь поздно уже, двенадцатый час!
– Они сейчас репетируют не индивидуально, а в составе всего оркестра. Это уже генеральные прогоны! Но помещение освобождается только после окончания всех репертуарных программ, примерно в 22.30. Вот и приходится беднягам чуть не до утра…
– …как до дома-то… добираться потом?!
– Ой, Денис, звук временами пропадает! Ты не волнуйся: у кого нет своих автомашин, те такси заказывают. Прямо до подъезда. А филармония оплачивает!
«Черт, с такой связью я самое главное не успею сообщить!»
– Елена Гавриловна! Передайте Любе, что я… в Москве… на праздники!
– Что-что?!
– Седь-мо-го ноября… приед…!
– Да-да! Именно 7 ноября! Утром Любочка улетает, а уже вечером первый концерт в Берлинской государственной опере. Это великий театр! Такая честь!
– Какая еще на х… честь?! Повторяю: я буду… оскве… 7 нояб…
– Ничего не разобрать! Но ты не волнуйся, мы с папой её проводим до самого самолета. Отдыхай у себя на Севере спокойно.
«Отдыхай?! Что происходит? Любаша, Берлин, 7 ноября… – Вилкову просто не хотелось верить в такие фатальные совпадения, но… – Нокаут!»
– …здравляем тебя с наст…ающими…
– Елена Гавриловна! Завтра… телеграмма… все подробно…
– Пи-пи-пи… Ваше время истекло.
Денис медленно опустил раскаленную телефонную трубку на корявый рычаг и задумчиво вышел из переговорной будки. Он уже знал по опыту, что спорить с оператором или просить дополнительных минут разговора на местной почте было абсолютно бессмысленно. Дэн задумчиво направился к выходу, но в дверях остановился, резко развернулся и решительным шагом направился к окошку оператора связи.
– Девушка, примите телеграмму!
– Вам срочную?
– Обычной вполне достаточно.
Так. Он все правильно рассчитал: послезавтра – день отъезда, потом полтора суток в поезде до Питера, еще несколько часов, чтобы доставить командирскую семью до дома и помочь разместиться. Это будет середина дня 6 ноября. На такси – и в аэропорт! А оттуда первой вечерней «лошадью» в Москву. И к полуночи – триумфальное явление в квартире Яровых.
«Гладко было на бумаге…»
А если на эту «лошадь» нет билетов? Или знакомый командира из железнодорожной комендатуры в Мурманске сумеет посадить их на какой-то другой, более поздний поезд? Да мало ли что ещё.
Ну, их, эти сомнения, в задницу! Будем решать проблемы по мере поступления. Сейчас спокойно возвращаемся в казарму, принимаем граммов двести «снотворного» и спать, спать, спать.
Вилков почувствовал, как чертовски устал за последние сутки, а завтра с утра на рандеву с Воеводинской семьей он должен быть, как огурчик. Ха, впереди еще час, два, три… просто уйма времени! Хватит не только на «снотворное», но и на полноценную дискуссию с уважаемыми коллегами, которые конечно же только-только подбираются к апофеозу своего высоконаучного межнационального спора под несравненный аромат халявного кофе и свежеприготовленного в электрическом чайнике мяса. Еще и в шахматы сыграем!
Денис встряхнулся, засунул мрачные мысли… куда им и полагается, и, негромко насвистывая что-то веселое и бравурное, резвым маршевым шагом устремился на неизбежную встречу с прекрасным.
Глава 7
Вот что значит правильный расчет!
Машина от дивизии пришла вовремя, старший лейтенант Авраменко из Мурманской железнодорожной комендатуры не подвел: предоставил СВ по брони на ближайший поезд. И дети у Воеводина оказались вполне адекватными. Тут, конечно, главную роль сыграла его жена. Свою семью она держала в ежовых рукавицах. Включая и её номинального главу. Хотя, пожалуй, именно на мужа-командира и была направлена вся её бьющая через край энергия. А он, большой, сильный, решительный безропотно терпел все её выпендрёжи. И дело было даже не в беременности. Просто этой спутнице командирской жизни надо было родиться пару тысяч лет назад и по праву носить имя Зены – Королевы воинов.
Её слово было первым, вторым и последним. Мужское подавляющее большинство семьи подчинялось безропотно и даже с удовольствием. Странно, что при этом с первых же минут встречи к Дэну она отнеслась очень уважительно, негласно признав его мужской приоритет и право командовать всем, всегда и везде! По крайней мере на время совместной дороги. Не стоит даже говорить, что сыновья, наблюдая такое поведение своей строгой матери, «безмолвствовали и не роптали». Казалось, даже очередной отпрыск в её чреве вытянулся по стойке «смирно», и так провел все двое суток, чтобы не досаждать… упаси Боже!
В пути вместо приказов и капризов, к которым уже приготовился Вилков, было лишь абсолютное и безмолвное принятие всех тягот и лишений дорожной кутерьмы. Мало того, любое перемещение этого маленького «командирского отряда», то ли еще в Мурманске или в поезде до Питера, предварялось очень вежливым обращением именно к нему:
«Простите, пожалуйста, можно ли на полторы минуты отойти в буфет за кофе? А какой вы предпочитаете?»
«Не возражаете, если на пару минут мы выйдем на остановке подышать свежим воздухом?»
«Простите еще раз за нескромный вопрос: можно в туалет?»
Фантастика!
Единственное, с чем намучился Вилков в дороге, был многочисленный багаж командирской фамилии, хотя и жена, и оба сына помогали ему на пределе своих физических возможностей. При такой бесподобной организации им удалось окончательно разместиться в ленинградской квартире на Васильевском острове уже до середины дня 6 ноября.
Намучившиеся в дороге дети сладко уснули прямо на диване в гостиной, а Дэн, отказавшись от любезно предложенного ему чая, тут же засобирался в аэропорт.
– Да-да, понимаю, в самолете покормят. – «Железная леди» проводила его до порога. – Успеете? Я такси вызвала. Вы все отлично сделали. Видите, как сладко мальчишки спят?! Вы им понравились, уж я-то знаю. Мужу я сама позвоню. Да нет же, ругаться не будет. Бегите!
Постойте, Денис!! Если у Вас случатся какие-то… затруднения, непонятки… И в службе, и в жизни… Позвоните мне. Договорились? До свидания.
И уже в захлопнувшуюся за Вилковым дверь она тихо прошептала:
– Прощайте! Даст бог, мы никогда больше не встретимся.
…………………………………………………………………………………………..
– Дз-з-з-з, дз-з-з-з… Любашенька! Да, пусть валяются, я тысячу новых роз куплю для тебя… Любимая!
– А, здравствуйте, Михаил Борисович, здравствуйте.
– Очень рад видеть вас, Елена Гавриловна…
– Бабушка?! И вы здесь? Так, значит, ваша «однушка» свободна?!
– И ничего я тебя не тащу! Такси уже подъехало. Как «куда?» Конечно, в бабушкину квартиру!
– Потом, потом вещи, наряды, документы… потом!
– Милая, ты знаешь, что такое 8 часов?! Это целый мир, вселенная, это сто пятьдесят жизней. Это ма-а-а-ленькое мгновение…
– Эй, шеф, распахни для нас двери!
– Вперед!
– А вазу тоже мы уронили? Плевать, я новую куплю. Какой-какой век? Ах, XIX… Значит, склею. Убери это проклятое бабушкино одеяло! Что значит «отпусти»? Я же вижу, что тебе нравится! Как это «не смотреть?» Вот… вот… и еще так… А, при чем здесь твои пятки? Ах, вот та-а-ак… О, я и не знал! Тогда, ещё!!
– Сколько-сколько времени?! Не может быть! Точно. Сто пятьдесят жизней оказались такими короткими! Спокойно, не суетись, всё успеем. Я сказал! Не снимай трубку, это наверняка твои родители. Только зря время потеряем на ненужные объяснения. Пусть думают, что мы уже в пути.
– Черт! Похоже, что действительно не успеваем. Без паники! Шеф, прямая дорога в Домодедово. Да, заплачу, не волнуйся! А пока вот здесь стоп! Позвоню по таксофону твоим родителям…
– Михаил Борисович? Отлично, что это вы подняли трубку! Возьмите, пожалуйста, все вещи Любаши. И документы, конечно. У нее все собрано, в её комнате. Германия ждать не будет! И быстро в аэропорт, мы там вас встретим. Замечательно! Погнали, шеф! Штрафы тоже оплачиваю.
– Видишь, родная, как все прекрасно получилось! Спокойно, девушки, спокойно!! Подумаешь, 20 минут! Вот и подали бы трап прямо к кассе! Да бежит уже, бежит…
– Любушка, родная… Как только вернешься, сразу вызови меня на переговоры! Люблю… Уже скучаю… Милая! Э-э-эх…
…………………………………………………………………
На обратном пути Вилков заскочил почти на полтора суток в родной Ленинград, и все это время полностью посвятил маме. Они даже сходили в кинотеатр и посидели в кафе! А уж нескончаемые разговоры продолжались далеко-далеко за полночь.
Мама постарела. В ее коротко стриженных волосах прибавилось седины, но лучистый взгляд, постоянно обращенный к совсем уже взрослому сыну, оставался по-прежнему молодым и счастливым. Вот только со здоровьем все было вовсе не так замечательно, как она пыталась представить в своих максимально коротких и неохотных пояснениях. Похоже, неизбежной была скорая операция на щитовидной железе. А потом и почки, и сердце…
Денис категорически настаивал, чтобы она прошла полное обследование в стационарных условиях Военно-медицинской академии, а не бегать, понимаешь, вечерами после работы по затюканным, раздраженным и уставшим врачам районной поликлиники. Там даже сдача элементарных анализов затягивалась на месяцы!
Дэн был так горяч и убедителен в своих доводах, что его несговорчивая в плане поправки собственного здоровья мать практически не возражала. А, может, ей просто было очень приятно, что такой взрослый и самостоятельный сын-офицер теперь заботится о ней. Или, во что Вилкову уж совсем не хотелось верить, дела с ее здоровьем обстояли действительно плохо.
Мама, конечно, провожала его на Московский вокзал к поезду. Она прекрасно держалась до самого последнего момента, шутила, смеялась… И лишь, когда по трансляции невнятно объявили об отправлении поезда, а её Денечка собрался шагнуть в тамбур, стремительно прижалась к его боку, обхватила руками широкие плечи и уткнулась лицом в жесткое сукно шинели.
– Ну-ну, мамулечка! Что ты?! Все же ведь нормально. – Он бережно гладил её выбившиеся из-под платка волосы. – Не скучай, родная. Лечись обязательно. – Он чмокнул её в лоб и прыгнул на подножку тронувшегося состава. – Смотри, нам с Любашей нужна здоровая бабушка!
Потом Дэн, высунувшись из дверного проема вагона, еще долго смотрел на маленькую хрупкую фигурку с поднятой вверх рукой, стоящую на самом краю перрона.
Наконец он позволил окончательно разозленной проводнице закрыть тяжелую входную дверь и направился в свое купе. Почти все полтора суток дороги до Мурманска он проспал.
…………………………………………………………………
Родное Гаджиево встретило Дениса мокрым снегопадом и сильным порывистым ветром. От таких капризов местной переменчивой погоды шинель была ненадежной защитой. Что уж говорить о великолепной черной фуражке, сшитой на заказ! Она промокла насквозь, и только козырек, глубоко надвинутый на лицо, защищал глаза от бьющих со всех сторон заледеневших капель воды, которые язык не поворачивался назвать снежинками.
Так что к дверям казармы он подошел похожим на снеговика, только что прошедшего качественную автомойку. Ничего-ничего, впереди ожидало тепло уютной каюты, крепкий горячий чай и – о, Боже – сухие простыни! Странно только, что у тумбочки напротив входа, где неотлучно должен был находиться матрос-дневальный, никого не было.
«Небось отошел в дальний конец кубрика, чтобы через полуприкрытую дверь “ленинской комнаты” одним глазком глянуть в телевизор. Знает, что после 9 часов вечера мало, кто из посторонних посещает казарму. А я оказался неплановым гостем!»
Каким таким, к черту, «гостем»?! Дом это родной! И пока единственный.
Плевать на эти мелкие нарушения! Скорее вперед, к вожделенному теплу и благодатной сухости. Вилков широкими шагами, разбрасывая во все стороны крупные капли воды и оставляя на полу четкие отпечатки промокших насквозь ботинок, устремился по коридору в сторону офицерских кают.
Удивительно, но в каюте оказалось тихо и темно. Постой-постой, койки-то все «голые»! Ни постельного белья, ни матрасов. А в боковом шкафу лишь одиноко болталась сломанная деревянная вешалка. Вилков отступил обратно в коридор, недоуменно огляделся и тут заметил узкую полоску света из-под двери в соседнюю каюту. С внезапно охватившим его тревожным волнением он медленно потянул за металлическую рукоять…
Слава богу! Вот тут все было родным, узнаваемым, привычным и успокаивающим. Небольшое помещение ярко освещалось низко висящей на электрическом шнуре 150-ваттной лампочкой без абажура. Прямо под ней стоял квадратный деревянный стол, застеленный клеенкой, на котором в таком замечательном беспорядке громоздились несколько вскрытых консервных банок, нарезанный толстенными ломтями «кирпич» черного хлеба и практически подчистую обглоданный скелет селедки. В большой стеклянной банке тоскливо плавал в рассоле одинокий скукоженный огурец. Довершали натюрморт два граненых стакана и две бутылки с этикетками армянского 5-летнего коньяка, в разной степени заполненные прозрачной жидкостью.