– Сколько это времени?
Словак пожал плечами.
– Може, три часа. Може, два. То недалёко, пятьдесят километров, а цеста добра…
Савушкин в ответ лишь молча покачал головой. Ну ты смотри, как тут всё близко… И немцами даже не пахнет. Понятно – у них сейчас весь фронт от Балтики до Дуная и Дравы трещит по швам, тут не до контроля тыловых словацких районов, дай Бог хоть основные пути сообщения удержать… А дороги и впрямь отличные. Как будто и войны никакой нет…
Уже начало темнеть, когда они спустились со Штвявницкого нагорья и выбрались на придунайскую равнину. Савушкину было как-то даже непривычно возвращаться к «равнинному» образу жизни – два месяца до этого их дороги петляли по отрогам Татр. А тут смотри, что творится – до самого Дуная равнина, ухоженная и обихоженная столетиями крестьянского труда. Нетронутый войной мирный благодатный край…
– Пан капитан, Пуканец. Далей – Девичаны! – открыв форточку, доложил Стоян. Савушкин¸ услышав название села, едва не рассмеялся, и, в последнее мгновение удержав рвущийся наружу смех – Пуканец! – спросил:
– В Левице ты знаешь, куда ехать?
Стоян кивнул.
– Так! Бил у него в сороковой рок. Тогда бил член комиссия по демаркация граница. А Ласло тогда уже служив мадьярске войско. Бил в его штаб в Левице… Когда уже не стало Ческоловенска република… – На всякий случай пояснил Стоян. И добавил, обведя рукой вокруг: – Ето есчо Словенско, але тут юж живут мадьяры. То мадьярски дедины…
– Ясно. – И, обращаясь к старшине¸ Савушкин произнёс: – Олег, притормози вон у тех кустов и загони «блитца» поглубже. На всякий случай подождём ночи, мало ли что… – И, повернувшись к лейтенанту: – Володя, сколько отсюда до Левице?
– Пятнадцать километров. И дорога хорошая…
– Ну вот и отлично. Подождём с полчасика, да и поедем, помолясь. Нам спешка не нужна. Нам нужно добраться до однокашника нашего Сусанина без приключений, тихо и незаметно. Да и чичероне нашему надо переодеться – Словакия через три километра кончится, а в Венгрии его форма – не комильфо…
Когда последняя октябрьская ночь окончательно легла на придунайскую равнину – машина разведчиков тронулась в сторону Левице, который пять лет назад вновь, как и до девятнадцатого года, стал называться Лева. Котёночкин за эти четверть часа в максимально возможных объёмах довёл сложную историю этих мест до Савушкина – но капитан, мало что поняв из разъяснений своего заместителя, про себя решил считать эту территорию австро-венгерской, без раздела на всякие государственные новообразования. Тем более – новые хозяева этих мест и сами плохо понимали, какие здешние земли кому принадлежат…
«Блитц» остановился у дощатой ограды на самом краю города. Капитан Стоян, переодевшийся в ладный рыжий кожушок, смушковую шапку и шаровары – сапоги он оставил свои, офицерские, и Савушкин его отлично понимал, обувь – вещь исключительно интимная, её менять впопыхах – значит, однозначно набить кровавых мозолей – выбрался из кабины, подошёл к тускло светящемуся окошку местной кордегардии и что-то произнёс в адрес двух полусонных гонведов, несущих тут службу. Один из них тотчас же сорвался с места, второй же, с любопытством глядя на «блитц», завёл с капитаном неспешную беседу – понятно, солдатику скучно бить баклуши в своей конуре, тут любому живому человеку будешь рад…
Вскоре второй гонвед вернулся – в сопровождении наспех одетого офицера. Капитан Стоян что-то радостно произнёс, они с прибывшим венгерским офицером смачно обнялись и расцеловались – из чего Савушкин сделал вывод, что прибывший офицер – искомый Ласло, от коего теперь целиком и полностью зависит судьба его группы…
Иржи, минут пять пообщавшись со своим одноклассником, вернулся к разведчикам и доложил вполголоса:
– Тераз едем до Ласло домов. Бывав ведла… рядом с казарни свойго прапору. Лаци всетко нам принесе – униформа, краска – малёвать камьон… Он зо мном в кабине.
Савушкин кивнул.
– Хорошо, поехали!
Ехать далеко не пришлось – Иржи не врал, домик его однокашника действительно располагался в ста метрах от казарм батальона. Венгр, выпрыгнув из кабины, показал водителю, куда поставить «блитц», перекинулся с капитаном Стояном парой фраз и умчался в расположение. Как только Ласло исчез за поворотом – Савушкин скомандовал разведчикам покинуть машину, а сам, подойдя к словаку, спросил настороженно:
– Жандармов не приведёт?
Иржи улыбнулся.
– Он словак. То ест венгр…но словак. Он наш. – Затем, уже серьёзней, капитан Стоян продолжил: – Ми не можем бить мадьярски гонвед. Ми можем бить… помоцны еднотки… как ето руштина… Вспомогательне войско! – Радостно закончил он.
– Это как? – Насторожился Савушкин.
Словак махнул рукой.
– Ставебны прапор. Строителны батальон. Надо малёвать камьон, как строителны батальон в Комаром. Едем в казерну! Домов! – Видя, что капитан Савушкин не до конца понимает ситуацию, Стоян разъяснил: – В мадьярско войско толко мадьяры. Жидья, словаци, цыганы, румуны, русины, сербы – вспомогателне войско. Ми – русины, ми в ставебны прапор в Комаром. До Дуная вольна цеста!
Лейтенант Котёночкин начал было пояснять:
– Товарищ капитан, национальные меньшинства в Венгрии… – Но был прерван Савушкиным, который, махнув рукой, бросил с досадой:
– Да понял я! Документов у нас всё равно нет, хоть мы армией прикинемся, хоть стройбатом…
Иржи деликатно взял Савушкина за локоть.
– Лаци принесе пасс на цестованне до Комаром… Пропуск. На камьон.
У Савушкина как будто камень с души свалился.
– Да что ж ты сразу не сказал!
Стоян пожал плечами.
– Йа говорим…
Савушкин, повернувшись к лейтенанту, с надеждой в голосе произнёс:
– Слыхал, Володя? Пропуск! – Помолчав, добавил: – Глядишь, и впрямь до Комарома доберемся без инцидентов. Если будет пропуск на машину – наши документы могут и не проверить!
Котёночкин кивнул.
– Запросто! Мы в глубоком тылу, в здешних краях сто лет никакой войны не было, бдительностью и не пахнет… глядишь, и просочимся…
Тут из-за поворота показался капитан Ласло и с ним два гонведа, тащивших повозку с какими-то тюками и коробками. Савушкин на это лишь удивлённо покачал головой – ничего себе порядки в венгерской армии!
Когда повозка с впрягшимися в неё и тяжело дышащими гонведами поравнялась с кормой «блитца» – Ласло что-то скомандовал своим бойцам, и те, облегчённо вздохнув, бросили свой экипаж, после чего, козырнув своему командиру – быстро удалились. Савушкин не переставал удивляться нравам и обычаям мадьярского войска… Ну ты смотри, что твориться! Вполголоса он спросил у Иржи:
– А твоему Лаци не надо какие-то документы выписывать на обмундирование?
Словак пожал плечами.
– Тото йе его прапор. Его батальон. Он командир – робит, цо хцэ…
Савушкин промолчал, не зная, что сказать. Вот это им повезло, так повезло!
Подошедший к разведчикам Ласло¸ указав на повозку, произнёс, явно волнуясь и запинаясь:
– Nevedel som veľkosť, tak som priniesol všetko. Plný set. A vymaľujte si, aby ste svoje vozidlo znova natreli.[4]
Савушкин кивнул.
– Добре, подьме на то. Вдяка за помоц! – Его словацкий был, конечно, далёк от совершенства, но вряд ли Ласло знал русский…
Мадьяр улыбнулся.
– Priatelia Jiri sú moji priatelia![5]
Савушкин в очередной раз поразился схожести славянских языков. Все же очевидная глупость – специально учить словацкий или польский, достаточно пожить в Словакии или Польше пару-тройку недель… Жаль, но уже завтра благодатные славянские земли останутся далеко позади. Вокруг будут одни венгры – говорящие на такой жуткой абракадабре, что ни в сказке сказать, ни пером описать…
Следующий час у них ушёл на смену обмундирования. Добротная штатская одежда была тщательно упакована в тюки, привезённые бравыми гонведами, а разведчики облачились в форму венгерских вспомогательных частей – табачного цвета мундиры с черными погонами и галифе весьма своеобразной конструкции, такого же цвета двубортные шинели; впрочем, Ласло, критически осмотревший новоявленных венгерских стройбатовцев, решительно замотал головой.
– Nie, nemôžete! Insígnie musia byť rovnaké! – И беспомощно посмотрел на словака. Иржи, едва заметно улыбнувшись, обратился к Савушкину:
– Звёзда должен быть однаковы. Бронзовы – на мундире и шинель для унтер-официр. На пилотка эмблем – унтер-официр голубой с серебряный застёжка, официр – зелоны с золотыми. Кокарда – унтер-официр серебряный, официр – золотая. Сапоги – толко официр, унтер-официр – ботинки и краги! – Осмотрев разведчиков, вздохнул и решительно бросил: – Сом тераз все сделам!
Минут сорок ушло у Иржи на приведение разведчиков в божеский – вернее, по-настоящему венгерский – вид, и, наконец, внешнее обличье разведчиков стало соответствовать венгерскому уставу – после чего Ласло, устало вздохнув, признал группу годной к дальнейшему путешествию. Тут же на крыле свежеокрашенного (венгр всё сделал сам, очевидно не доверяя этим сомнительным славянам – под его кистью грузовик обрёл серо-голубой колер и большие белые тактические номера по бортам) «блитца» был выписан пропуск – в котором, по словам Иржи, значилось, что группа из состава триста второго строительного батальона в количестве пяти нижних чинов и одного поручика возвращается в пункт постоянной дислокации в Комароме после выполнения задания командования. Командир двенадцатого инженерно-сапёрного батальона Ласло Надь. Подпись, печать. Савушкин кивнул – подлинный документ, даже такой – всяко лучше никакого! Глядишь, и прокатит…
В три часа ночи они распрощались с Ласло и двинулись на юг – венгр утверждал, что никаких препятствий по пути следования им не встретится, максимум – проверят их пропуск в каком-то населенном пункте, который Ласло назвал Одьалла, а Иржи – Старой Дялой. Впрочем, как понял Савушкин, это было поселение немецких колонистов и называлось Альт-Дяла – на чём одноклассники в конце концов и сошлись.
– До Комарома – семьдесят пять километров. Если ехать с фарами – то это два часа ходу. – Промолвил Котёночкин, когда «блитц» проехал последние домики Левице.
Савушкин кивнул.
– Я Олегу велел не прятаться. Поедем, как настоящие венгры, с фарами. Чего нам у себя дома бояться? – С лёгкой иронией в голосе произнёс капитан. И добавил: – В Комароме куда мы едем?
– К дядьке Иржи. Он во время Чехословакии служил в пограничной страже на Дунае, ещё до всего этого вышел в отставку. Девяностого года рождения. Живёт в ста метрах от пристани, на которой базируются венгерские корабли…
Савушкин вздохнул.
– Базироваться то они базируются, да как на них попасть? Близок локоть, да не укусишь…
На востоке уже начало сереть – когда «блитц» разведчиков добрался до Комарома. На въезде в город располагался контрольно-пропускной пункт – со шлагбаумом, двумя люнетами из мешков с песком, из бойниц которых хищно смотрели на дорогу стволы двух станковых пулемётов, с хибарой для гарнизона – но он был пуст. Ни у шлагбаума, ни у пулемётов не было ни души. Гарнизон, судя по молодецкому храпу, доносящемуся из временной казармы, пребывал в объятьях Морфея и покидать оные решительно не торопился. Часовой, долженствующий, по идее, бдить – судя по всему, тоже дрых, но где – понять было невозможно. Однако, и дисциплина в Гонведшеге, подумал про себя Савушкин…
Подождав у шлагбаума минуты три – капитан велел словаку оный шлагбаум поднять, а старшине – на самом малом ходу въехать в город. Ну не будить же уставших гонведов, в самом деле. Им ещё наступление русских варваров из-за Карпат отражать…
Дом дядьки Иржи и в самом деле стоял почти что на берегу Дуная – среди пышного сада, куда Костенко, руководимый словаком, загнал их «блитц». Пока грузовик приглушённо рычал, поудобнее устраиваясь среди абрикосов и яблонь – в домике в глубине сада зажглась лампа, и когда разведчики направились к входным дверям – те распахнулись и перед ними предстал пожилой дядька в исподнем, в накинутой на плечи старой чешской шинели, и уже в сапогах. Узнав среди венгерских гонведов своего племянника – сначала сильно изумился, а потом непритворно обрадовался. Савушкин его понимал – форма на племяше может быть разной, а вот то, что он живой – по нынешним временам уже серьезный повод для радости…
Стоян обнял старика, что-то сбивчиво начал ему говорить, указывая на разведчиков – но дядька решительно пресёк все разговоры и, обратясь к Савушкину, в котором безошибочно признал командира – произнёс:
– Choďte prosím do domu. Porozprávame sa tam. A dáme si raňajky…[6]
Капитан кивнул и бросил своим:
– Идём в хату, погутарим и позавтракаем. Костенко, захвати мешок с консервами…
Когда все разведчики расселись за столом – на котором мановением руки старого Томека, как звали дядю Иржи, появились многочисленные миски с разной снедью, кружки с горячим «кофе» и бутылка сливовицы, которой, как похвастался старик, было уже двадцать лет – дядя капитана Стояна осторожно спросил:
– Kam plánujete ísť ďalej?[7]
Савушкин, отхлебнув дымящегося «кофе» – оказавшегося, понятное дело, напитком из цикория, зато с сахаром и сливками – так же степенно ответил:
– Плануем до Будапешта, але потребуем челн.
Старый Томек кивнул.
– Aký čln potrebujete?[8]
– З мотором. На нас на всех. И полтонны груза. – Савушкин решил не заморачиваться и говорить по-русски. Поймёт, а не поймёт – переспросит… Старик кивнул.
– Понимаем… Ест лодка. З моторем. Два дизел. Два сто конска сила. Обрнены. Два гуфометы. Але… – Тут старик смешался, почесал затылок и добавил, хитро улыбнувшись: – Але в тридесят девяты року му некто одстранил паливове черпадла. Насосы. Мадьяры хцел оправить, але не нашел нахрадне делы… Насосы немам…
Савушкин кивнул.
– Розумем. Але можно поглядать на ту лодку?
Старик кивнул.
– Моцт. Стои ту недалеко, в западакове.
Савушкин переспросил у капитана Стояна:
– В западакове – это где?
Иржи почесал затылок.
– Не вем, як то руштина… Залив? Затока?
Савушкин кивнул, и, повернувшись к старому Томеку, произнёс:
– Тераз можно глянуть?
Томек пожал плечами.
– Пречо не? Подьме!
Через четверть часа они были на берегу Дуная. Затон, в котором стояли полузаброшенные суда, густо порос камышом, пирс, у которого стояли лодки, позеленел от старости – Савушкин с изрядной опаской двинулся по нему вслед за старым Томеком. Они прошли какой-то старый полузатопленный колёсный пароход, пару ветхих парусных лодок – и, наконец, подошли к заброшенной, но уверенно держащейся на плаву лодке – на носу которой Савушкин прочёл название. GIZELLA, значит… Звучит странно для русского уха – но не это главное. Главное другое – куда делись топливные насосы с двух её дизелей?
Глава третья
«Из-за острова на стрежень, на простор речной волны…»
– Днём! – Решительно бросил Савушкин. И уже мягче добавил: – Володя, ты бы видел этот пирс, который больше на деревенские мостки походит… По нему и днём-то с нашими мешками пройти будет трудновато, а ночью мы все винтовки, патроны и шинели перетопим, это как пить дать… Кстати, куда Томек подался?
– Иржи сказал – пошёл жаловаться соседям.
– На кого? – Изумился Савушкин.
– На нас. На венгерских сапёров. Которые в его саду хотят оборудовать позиции для зенитной батареи. Мост Елизаветы от нас в пятистах метрах…
– А жаловаться-то зачем?
Котёночкин улыбнулся.
– Старик мудр. «Блитца» в его саду все соседи увидят – если уже не увидели, газовал Костенко во всю ивановскую… Начнутся всякие домыслы, кто-то может и в комендатуру позвонить – мало ли что… Вот Томек и пошёл по соседям – де, что деется, военные совсем охренели, хотят абрикосы спилить, а с них самая ядрёная палинка получается… В общем, решил наш хозяин опасность упредить.