Тренер по вольтижировке, Валентина, не выдержала первой:
– Послушайте, у нас есть директор, который решает, какой специалист нужен в команде. Меня попросили помочь, я приезжаю один раз в неделю, делаю свою работу и уезжаю. Поэтому я не хотела бы тратить время на то, чтоб вы меня убеждали в своей полезности.
Я также высказалась в том духе, что не вижу в структуре занятий места для специального психологического тренинга, что все психологические умения и навыки должны передаваться личным примером, что дети должны видеть адекватное взаимодействие взрослых, а искусственных тренингов им не нужно. Последовала пространная тирада о том, как нужно учить ответственности. Вот сегодня дети на занятия не пришли, а ведь это вопрос ответственности… Я уже не стала спорить, хотя черти дёргали меня сказать о таком способе обучения ответственности, как забота о собственном здоровье. Валентина (возможно, из желания избежать анализа причин отсутствия детей на её занятии) благословила святой порыв и поспешила удалиться вместе с директором, а я осталась обсудить нюансы психологической работы. Нонна Павловна цепко держала инициативу. Она попыталась создать со мной коалицию против Валентины, опираясь на факты, с которыми не поспоришь. Да, я согласна, она слишком напирает на достижения, конкуренцию, естественный отбор. Да, она игнорирует то обстоятельство, что дети принадлежат семьям и не могут быть успешнее родителей. Но она ведь единственный среди нас тренер с чемпионским титулом, профессионал в конном спорте.
Я понимала, зачем Нонна Павловна с таким напором ломится в проект. Но я никак не могла взять в толк, почему она выбрала такую нелепую стратегию. Можно ведь просто было сказать, что она больше не хочет работать в детдоме, где ей вдвое снизили зарплату, что она думает как-то зарекомендовать себя здесь, чтобы потом двигаться к собственным целям более уверенно…
Мы поговорили ещё о моём опыте работы. Она узнала, что я семейный психолог, много лет посвятила системному подходу; спросила, делала ли я расстановки по Хеллингеру и случались ли у меня такие ситуации, когда клиент не мог сбросить с себя те переживания, с которыми столкнулся в роли заместителя. Я сказала, нет, такого не случалось, потому что я перед началом занятий объясняю людям принцип работы и сообщаю, что все переживания закончатся с окончанием сессии, и они вернутся к своему нормальному мировосприятию.
– Вы даёте установку, – поправила меня Нонна Павловна с улыбкой инквизитора на тонких бескровных губах. Это был не единственный момент, когда она с торжествующим видом давала профессиональные определения простому поведенческому описанию, которое я предпочитаю использовать в диалоге. «Детдомовские дети не умеют привлечь внимание без подобных выходок», – говорила я и слышала: «Вы хотите сказать, у них преобладает негативное самопредъявление». Порой мне казалось, что сейчас она схватит меня за челюсть своими мёртвыми пальцами и вырвет грешный мой язык, посмевший употребить в присутствии профессионала человеческую речь. Дав ей возможность блеснуть знаниями, я согласилась с тем, что будет полезно провести ряд исследований.
– Я рада, что вы готовы сотрудничать, – произнёс губами Нонны Павловны полковник НКВД. И старая, чувствующая себя ненужной женщина, отчаянно бьющаяся за место под солнцем там, где с ней никто не собирался сражаться, торжественно удалилась.
Я шла домой и думала об отсутствии у себя милосердия. Бог знает, взяла бы я в команду такую подругу, будь это моё дело. Мой командир решила, что так правильно. Я принимаю это.
Но неудовлетворённость ситуацией глухо булькала и принимала формы упадка сил и невнятного недовольства, пока не вылилась в следующую мысль: мои цели и потребности здесь на сто двадцать пятом месте. Я просто обманулась, пропустив мимо ушей полуприказ Валентины: «Вы, наверное, думаете, что у вас из этого получится бизнес? У вас никакого бизнеса здесь не будет!». Не приняла я всерьёз и текст устава организации, не понять который мог только наивный идеалист: работайте, вкладывайтесь, но на компенсацию затрат не надейтесь. Ваше право – продвигать конный спорт в районе, зарабатывать даже не думайте, права такого у вас нет. Я чувствовала себя безвозмездно обслуживающей чужие амбиции. Амбиции авторитарных, жёстких женщин, не доигравших в медальки. Может быть, Валентина тоже это понимала и старалась выдавить меня с занятий. Сначала она заявила, что сама будет заниматься разминкой, ей моя помощь не нужна. Потом стала делать при детях замечания, не принципиальные для дела. Суть их была в одном: показать, кто тут устанавливает правила и решает, кому что делать. Если я бралась свернуть ковёр, а дети мне помогали, она тоном царицы заявляла, что они тут сами должны всё делать, а я не должна. Какого рожна ты мне указываешь, что я должна и что нет? С какой стати ты тут навязываешь всем свой стиль общения? Я всегда была вместе с детьми в любом деле, и они уважали меня за это, и брали с меня пример. Здесь же я увидела такие изменения в их поведении, которые меня не порадовали. Дети стали воспринимать вольтижировку как нечто престижное, а занятия выездкой обесценивать. Это отношение перенеслось и на тренеров: вот Валентина – настоящий тренер, с медалями, а эти две – так себе. Я злилась на Анну, которая очертя голову кинулась в спорт, благоговела перед чемпионским титулом и допустила такой перекос в сторону «достигаторства». Дети стали потешаться над слабыми и недостаточно подготовленными товарищами. И если Анна говорила: «Ну что вы как сосиски?», то многие дети уже утрировали посыл и начинали презрительно отзываться о тех, кто чего-то смущается, боится, не может выполнить. Культ силы начал поднимать голову. Я поняла, что и сама по психотипу не особо отличаюсь от коллег. Вспомнила свою реакцию на ненавистную немощь, с помощью которой люди манипулируют друг другом. Поняла, что бессознательно и сама подпитываю культ силы. Мне совсем не нравилось такое положение дел и хотелось противопоставить этому иной стиль общения и иную иерархию ценностей. Быть сильным – хорошо. Глумиться над слабым – плохо. Но что тогда произойдёт? Когда в товарищах согласья нет, детям это не на пользу. И нужно либо выносить свои недовольства на обсуждение коллег, либо подчиниться их линии ради мнимого внешнего единомыслия, либо уйти. Готова ли я любой ценой продвигать конный спот? Что я хочу и что получу? Какие бонусы и проблемы? Если дело буксует, то проблем пока больше, и меня просто бережёт Провидение.
Единомышленники… Часто именно они неспособны приходить к единству мнений. Ты должен думать, как я, обязан иметь те же цели, не должен заявлять о своих потребностях, а если ты отличаешься, мы тебя изолируем за железным занавесом. Единодушие возможно только тогда, когда каждый удовлетворён участием в общем деле, а цель при этом достигнута.
Осознание принесло облегчение. Перед Сочельником мне приснился сон, в котором у первой куклы, созданной мной, Паломницы, из-под искусственных седых волос отрасли живые, сильные, золотистые пряди. Очевидно, что вопрос разрешился в моей душе, и теперь нужно было влить проклюнувшиеся силы в адекватные формы поведения во внешнем мире.
Ещё один сон окончательно поставил точку в моей волонтёрской работе. Снится мне, что я пришла к Анне домой, чтобы помочь собрать яблоки. Её дома не было. В саду стояла странная яблонька в виде невысокой колонны. Какой-то голос мне сказал, что это однолетняя яблоня. Я собрала яблоки в корзину и поставила в доме Анны. Себе не взяла. Однолетний проект, в котором дальше для тебя, Елена Ивановна, ничего нет. О тебе узнали, ты влилась в общество как полезный специалист – и довольно.
После того, как я осенью 2015 года устроилась на работу, времени на секцию не осталось вовсе. Анна как-то уклончиво отвечала на вопросы о секции. Валентина там больше не появлялась. А Нонна Павловна аттестовалась с помощью проекта на высшую категорию, на этом её деятельность закончилась.
С ней мне пришлось столкнуться в феврале 2017 года, когда я сама подтверждала полученную ранее высшую категорию. Для этого требовалось создать комиссию, в которой обязательно должен присутствовать педагог-психолог высшей категории. Я позвонила ей. К слову сказать, мы общались по работе: ко мне часто попадали на приём дети из её школы. Но она как-то заартачилась: «Я не могу просто так прийти и расписаться, у меня нет такого благословения. Я вас не знаю, вашей работы не видела». А никто не просил «просто расписаться». Я предложила прийти и посмотреть кабинет, рабочие материалы, портфолио. В любом случае её голос в комиссии совещательный. Предварительно получив согласие, отправили в школу официальное письмо. Накануне комиссии звоню, чтобы удостовериться в её присутствии. Она начинает торговаться, что ей неудобно, что по четвергам она ездит в Псков к своему врачу. Нельзя ли перенести на другое время? Если нет, то (с горечью в голосе) ей придётся подстраиваться. Я говорю, хорошо, я узнаю у начальства и перезвоню. Договариваюсь, во сколько перезвоню. Звонила раз семь, она не берёт трубку. На следующее утро вижу на телефоне пропущенный ночной вызов. В это время я дома. На хуторе связи нет. В день комиссии мой директор рекомендовала её послать ко всем чертям, чтоб не вредничала. Нонна Павловна хотела работать на моём месте, но требовала для себя таких преференций, как свободный график и возможность обрабатывать диагностику, не выходя из дома. Но у нас другая специфика, специалист нужен на рабочем месте постоянно. Думала она очень долго. В конце концов, я заняла эту должность. Коллеги выразили подозрение, что она из ревности вредничает. В итоге Нонна Павловна таки пришла в двенадцатом часу. Мы прошли в кабинет психолога, и она «включила инквизитора»: пристройка «сверху», все дела. Какая у вас парадигма? Понимаете ли вы, что и зачем делаете? Я должна понимать, на каких позициях вы строите свою деятельность. Пыталась обесценивать. Требовала функционал на год, должностную инструкцию. Но больше всего ей требовалась парадигма. Наверное, я придерживаюсь гуманистической, а они ведь, гуманисты, считают, что человек хорош по сути своей. А наша школа придерживается православной парадигмы (?), которая считает, что человек плох. Хотелось напомнить, что по закону в стране светское образование. Я поинтересовалась, не связано ли её нападение с тем, что она не ответила мне вчера в назначенное время. Она сказала, что не могла меня предупредить, поскольку работала с суицидентом. Вообще в другом кабинете. И было понятно, что врёт. Ну да ладно. Философско-антропологическая парадигма её удовлетворила. Предложение сотрудничать, не обесценивая, тоже было принято. Но обратная связь о её поведении не прошла. Она злобно отметила в характеристике, что я «навешиваю ярлыки на обучающихся», заявив, что я отношусь к ней предвзято.
– Но вы – не мой ученик, Нонна Павловна.
– Все мы чему-то учимся.
Позднее я встречала её на службе в храме, и с удовольствием отмечала, как она посвежела и расслабилась. Модная стрижка, женственное платье и смягчившиеся черты. Но даже на литургии – в первом ряду на персональном стуле. Что ж, это никому не вредит.
В стиле «колхозный шик»
Королева Дурляндии присутствовала на торжествах, организованных статс-дамами. Её величество умилилось праздничным нарядам и высоким причёскам халой. Она повелела изобразить групповой портрет и напечатать его в королевской энциклопедии в разделе «Культура и нравы».
Декабрь 2013 г.
Густой и влажный лунный свет щедро серебрит сад. Я вижу это сквозь задёрнутые шторы. Без пяти три. Всё же весть о твоей поездке и безобразный конфликт с подругой вышибли меня из привычного режима сна и бодрствования. Утробно, скрипуче завывает ветер в водосточной трубе. Кто-то топчется по чердаку – зверь ли, привидение ли – всё равно. Печь даёт приятное тепло, которое сохранится часов до 11 утра, и ещё можно будет выспаться до того момента, как в доме станет прохладно. Потом – обычные ежедневные дела и, наконец, время для моего ремесла. У тебя, наверное, всё такой же безупречный маникюр. Мои руки сейчас тоже пришли в норму. Поначалу, когда работа по дому была незнакомой и его закутки мало изученными, мои руки вечно были в ссадинах, ожогах и занозах. Постепенно, когда движения приобрели точность, я стала топить печь без единого пятна сажи на руках, без единой впившейся в мясо щепки. К тому же руки мои подтянулись и окрепли от ежедневного доставания воды из колодца. Я привыкла к моему быту. Ты не представляешь, как можно жить без водопровода и канализации. Знаешь, человек, который привык к внутренней и внешней опрятности, не опустится при любых условиях жизни. А мои условия шикарны: не нужно ходить в туалет на улицу, он находится в доме, от бетонированного резервуара в подвале идёт вытяжка в печь, и никакие запахи не портят моё настроение. Ежедневное мытьё в тазу не представляет никаких проблем, как и регулярное посещение бани. У меня есть электричество, газовая плита и три дровяных печи – прежние хозяева были готовы к любому развитию истории. А я, видимо, не очень. Расклеиваюсь вот, когда теряю взаимопонимание с близкими людьми, когда им не до меня. «Такие ли уж они близкие?» – возникает тогда вопрос. Может, душа моя была рядом с фантасмагорией, компьютерной программой, которая ежедневно бесстрастно задавала мне один и тот же вопрос: «Как настроение?», не испытывая ни тепла, ни влечения и ни малейшего желания в это настроение вникать? В таком настроении, как сегодня, лучше не смотреть в зеркало – там нет ничего познавательного. Там враг и жизнь без тебя. Когда-то давно, ещё в институтские времена, выполняя задание по экзистенциальной психологии, в котором было нужно описать свой последний день, я увидела себя писательницей. Я сидела за столом в кабинете, уставленном книгами, писала что-то. Мне было лет 98, я была сухонькой старушкой с ясной головой. Я видела, как тихо умерла за работой, как ко мне вошли мои дети и внуки. Я была безмятежно счастлива в той жизни, что увидела. Мне было не страшно умирать. Это видение поселило в моей душе покой и уверенность в том, что мне хватит времени и сил реализоваться в жизни. Почему же она теряет устойчивость, эта уверенность, без твоей заботы?
Надеюсь, новый год ты проведёшь хорошо. Побудешь любимым маленьким мальчиком, от которого ничего другого не будут хотеть, только чтобы он спал и кушал. Надеюсь, ты соскучишься по мне, которая хочет от тебя так много: чтобы ты уважал себя, свою мечту и меня. А лучше, чтобы очень сильно любил.
26 декабря 2013 г.
Когда меня спрашивают, не боюсь ли я жить в лесу, мне так смешно, правда. Страшнее всего – попасть в лапы печорской безысходности. Волки – ерунда, они лишь подстёгивают воображение и стимулируют защитные механизмы. Да и делать им нечего, что ли – на человека нападать? Такая женщина пригодиться ещё может стране, али так какому молодцу доброму. Волки, они ж не дураки. А тоска здешняя – вот убийца… Ею поражено почти поголовно всё население. Какое-то оцепенение и безысходность… этим вирусом боюсь заразиться.
Страшно ли жить в лесу? Я знаю, что не стану понапрасну подвергать себя опасности. Я знаю, что просто так не сдамся даже в ситуации смертельной угрозы, что буду бороться за свою жизнь. И это не решение ума, это опыт моего тела. Первый прыжок с парашютом Д-5. От восторга забываю вытащить стропичку на запаске и вижу, как в замедленной съёмке: шёлковый свёрток разматывается, падая вниз, и начинает наполняться воздухом. Затем запасной купол лезет знакомиться с основным, путаясь в его стропах. До земли метров 700. Одна только мысль: «Если не распутаешь – тебе конец». После этого наступает абсолютная тишина и ясность сознания. Только действия. Ни паники, ни страхов, ни мыслей. Удалось на правую руку намотать непослушную запаску и так, с пузырём подмышкой, выруливая левой, миновать деревья и благополучно воткнуться в снег аэродрома. Видимо, силы были израсходованы на борьбу с куполами, потому что погасить их удалось не сразу, и меня ещё тащило какое-то время по снегу. Затрясло меня только тогда, когда я увидела бегущих ко мне перепуганных товарищей. Кричали, что никто от меня не ожидал такой ошибки. Разумеется, два последующих прыжка были выполнены на «отлично» – прямо в цель. Страх…нет никакого страха. Страх – это вопрос доверия, и потому бороться с ним глупо. Будем жить…
– Так! Встали все! Сейчас мы будем проводить игру! – доносилось из-за обшарпанной двери холодной раздевалки. Валенки с въевшимся мышиным помётом, выданные мне во исполнение миссии Деда Мороза, грели, как положено. Красные домашние варежки создавали локальный уют и некоторое чувство независимости от условий, которых явно не было у трясущейся Снегурки. Напарницей моей была Марина, изящная мама внезапно заболевшей пухленькой Снегурочки. Почему я подумала, что девочка должна вечно комплексовать рядом с этим идеалом? Почему я подумала, что больница – способ избежать публичной оценки и сравнения не в свою пользу?
Дети громко позвали Снегурочку, и я осталась одна. Странно, что на роль Деда Мороза не нашлось мужчин. На празднике было много молодых, здоровых отцов, вполне способных справиться с детским утренником.
Моя дедморозовская эпопея началась с районного конкурса Дедов Морозов. Я подумала, что если там будет хоть один мужик, то первое место надо присудить ему, иначе все переведутся. Мы приехали первыми, и я успела размяться и понаблюдать прибытие участников. В большом зрительном зале Печорского районного центра культуры всё было готово к празднику: бутылка водки, маринованные яблоки и пицца стояли на краю сцены. Пиццу было не велено трогать до окончания конкурса, а к водке прикладывался, похоже, только местный ведущий – разило от него изрядно. Деды Морозы переодевались прямо в зале. Грудастые тётки, хихикая, прилаживали бороды. Потом выступали по жребию. В ожидании выхода поднимали маски, как забрала, потому что дышать в них невозможно. И из-за двери неслись визгливые призывы к новогодним играм. До меня и после меня, стандартно – детсадовски, утомительно. Мне было интересно говорить низким голосом, но, кажется, от этого сильно страдала громкость, а водить хороводы с микрофоном в руке было неудобно. Мужчин оказалось трое из девяти участников, и мудрое жюри отдало им три призовых места, кажется, ещё до начала конкурса. Я же перепугала там всех культурных работников, когда согласно самостоятельно написанного сценария стала орудовать посохом, словно заправский ниндзя в боевике. Раз уж всё равно терпеть это безобразие, так хоть минимизировать моральный ущерб и оторваться. Проходя вдоль скамей со зрителями, я ловила взгляды и выражения лиц. Дети радостно охали и взвизгивали, мужчины и женщины от Культуры вздрагивали и стекленели глазами. Печорские дети оказались сущими бандитами. Стоило мне взяться за мешок, как они набросились на меня толпой и стали рвать его из рук. Конфеты улетели за две секунды и были сожраны за полторы. Кругом под скамьями валялись фантики. Такого ужаса я не видела со времён перестройки, когда перед праздником бились за водку по талонам. У детей были абсолютно безумные глаза. Я была в шоке. Машинально потрясла пустым мешком, показав его родителям и жюри. Укоризненно покачала седой головой в красной шапке. Культура. Вот ваша культура. Вот ваши программы воспитания и образования.