I
Священные Фивы сегодня принимали гостей со всего Египта. На рынке торговцы сплетничали, что прибудут также посланцы из Метанни и Сирии, поэтому простолюдины толпились вокруг главной дороги, по которой пройдёт царская процессия праздника Сед.
Фараон Аменхотеп – да будет он жив, невредим, здрав – сын великого бога Амона, наследник фараона Тутмоса, сегодня отмечал свой тридцатый юбилей правления. И как его предшественники-фараоны, нашедшие ныне пристанище в подземном царстве Осириса, он отмечал этот день грандиозным празднеством, посвящённым Амону.
Процессия пройдёт от далёкого Мемфиса близ дельты Нила, где находится главный дворец фараона, до Фиванского храма Амона – главного дома солнечного бога на земле. Шествие возглавляет сам Аменхотеп.
– Смотрите, вон они!
Пареннефер, десятилетний сын гончара, пытался разглядеть за спинами столпившихся вокруг дороги людей хоть что-нибудь. Все повернули головы на север, а Пареннефер пытался подпрыгнуть, чтобы увидеть хотя бы клубы пыли, поднимаемые шествием. Хотя среди мальчишек-сверстников он был достаточно высок и силён, с взрослыми крестьянами и ремесленниками , ему сейчас было не справиться.
– На колени! – раздался чей-то приказ. Судя по стуку копыт, это был царский всадник, – Фараон! Фараон едет! Да будет он жив, невредим, здрав!
Простолюдины пали ниц, распластавшись в пыли. Пареннефер сначала тоже плюхнулся в пыль, но потом сообразил, что это его шанс, раз все взрослые лежат на земле и больше не мешают смотреть. Он поднял голову и увидел, что процессия уже вошла в город. Но смотреть на неё было тяжело: колесницы и носилки из золота и электрума сияли на солнце как тысяча звёзд. Пареннефер подумал, что даже солнцеокая Сехмет не смогла бы задержать на них взгляд.
Несмотря на то, что он родился и вырос на окраине священных Фив и не раз видел торжества посвящённые богам, ещё никогда Пареннеферу не доводилось чувствовать присутствие богов рядом с собой. Конечно, жрецы возносили молитвы богам, стоя перед народом, а оракулы твердили, что сами Птах или Исида им отвечали, но Пареннеферу всегда казалось, что где-то жрецы жульничают, как бродячие колдуны. Но сейчас он видел настоящего бога – фараона! Живой бог стоял на колеснице, запряжённой двумя белыми жеребцами, и, кажется, светился не меньше самой колесницы.
– На колени! – всадник ещё раз проскакал мимо, и Пареннефер быстро опустил голову в пыль.
Звуки процессии приближались, и мальчик, не выдержав, поднял голову.
Впереди шли флейтистки и танцовщицы в прозрачных одеждах. Первые выдували из сдвоенной дудки резкие и торжественные ноты, а вторые разбрасывали лепестки цветов перед колесницами фараона и вельмож.
Фараон Аменхотеп не стоял в колеснице, а сидел. Золотое кресло на золотой колеснице поддерживало земное тело бога. Маленький трон располагался на высоком постаменте, из-за чего издалека фараон казался намного выше смертных. К сожалению, блеск был настолько ярок, что Пареннефер не смог узреть лица царя, а увидел лишь высокую сдвоенную корону Верхнего и Нижнего Египта – вытянутый закруглённый белый колпак, вставленный в красную корону с двумя поднятыми к верху лучами.
За главной повозкой ехали колесницы жён фараона. Главная из них – великая супруга царская Тейе – сидела на таком же троне, как Аменхотеп, хоть, как слышал Пареннефер, и не была богиней. Хотя сейчас он понял, что это не правда. Женщина в белоснежных одеждах и с золотыми волосами, ехавшая на упряжке из электрума, не могла быть смертной. Наверняка, все-все люди, принимающие участие в процессии праздника Сед, на самом деле боги и богини. Даже танцовщицы, потому что если бы они не были богинями, то откуда они брали столько цветочных лепестков. Разумеется, наколдовали.
За жёнами царя ехали жрецы и шли жрецы. Многих из них Пареннефер видел, когда бывал с отцом по делам в центре Фив. Он слышал, как дети ремесленников из центра ругали жрецов и смеялись над ними. И Пареннефер испугался: он ведь тоже смеялся над ними, богами, и теперь его сердце после смерти не будет легче пера богини Маат. Значит, его ждут страшные муки за святотатство. Может, если он проучит тех богохульников парой ударов промеж рёбер, боги его простят? Пареннефер пообещал себе и богам обязательно проучить тех мальчишек.
Замыкала процессию колесница наследника престола. Его звали Тутмосом и он ехал, окружённый золотом и драгоценными камнями. Вокруг него бегали жёны, наложницы и танцовщицы. Всем им по статусу не были положены колесницы, и только главная жена наследника имела простую колесницу. Между двумя царскими повозками слуги несли статую Птаха, потому что Тутмос был главным жрецом этого бога в городе Мемфис.
За наследником ехали остальные дети фараона. Их колесницы были проще колесниц жрецом и проще колесницы наследника. Тут были маленьких богов и богинь – детей Аменхотепа от разных женщин. Многие казались Пареннеферу сверстниками, но он знал что это не правда: у богов не бывает возраста. Были там и совсем маленькие дети, которых держали на руках кормилицы.
Ближе всех колесниц к Пареннеферу приблизилась одна, на которой стояли сразу трое богов: одна высокая богиня, выглядевшая, как взрослая, и двое маленьких богов, мальчик и девочка. Если бы они были смертными, Пареннефер подумал бы, что они, как и он, пережили десять разливов Нила.
Взрослая богиня поливала на богиню-девочку водой из кувшина, как будто та прикинулась человеком и изобразила, что может страдать от жары и жажды. А бог-мальчик скучающе изучал коленопреклонённую толпу.
Вдруг его взгляд остановился на поднятой голове Пареннефера, и простолюдин замер. Только сейчас он вспомнил, что смотреть на богов – преступление, карающееся смертью. Сейчас маленький бог крикнет богам из стражи, что в толпе богохульник, и Пареннефер встретится с подземным богом Анубисом раньше, чем планировал.
Но маленький бог сделал нечто более невероятное. Он улыбнулся. А потом пожал плечами, будто говоря: «Ничего не поделаешь»
Пареннефер от изумления раскрыл рот, да так и остался смотреть на удаляющуюся фигуру мальчика-бога. Единственное, что он успел запомнить, глядя на бога в колеснице, это его глаза разного цвета: один карий и один голубой.
II
Мастер Туту отправил Пареннефера с заказом на стройку заупокойного храма фараона Аменхотепа, да будет он жив, невредим, здрав. В свои семнадцать лет он стал младшим мастером в гончарной лавке своего дяди, к которому его в десять лет отправили родители после того, как он воочию увидел празднество Сед, посвящённое тридатилетию правления фараона. Отец-гончар понял, что его сына благословили боги, и упросил брата взять в подмастерье Пареннефера. А дядя получал заказы из самого храма Амона, от его жрецов и иногда от важных государственных сановников. С тех пор, как царский двор во главе с фараоном переехал из Мемфиса в Фивы, родной город Парреннефера стал столицей Египта и подвластных ему территорий.
Заупокойный храм фараон Аменхотеп, как и все его предшественники, строил себе сам. Почти готовое сооружение возвышалось на восточном берегу Нила и виднелось издалека. Главный храм уже был готов, и сам главный архитектор – Аменхотеп, сын Хапу – прислала заказ мастеру Туту на посуду для подношений.
Пареннефер никогда не видел главного архитектора и не знал, как следует разговаривать с настолько важным лицом. К счастью, а стройке работал сосед Парренефера Майя. Они выросли вместе и были как братья. Но Майя никогда не учился ремеслу, как сосед. Он стал военным, и сейчас отряд, в котором он состоял, нес службу у главной стройки Египта, защищая её от хулиганов.
– Майя, привет! – крикнул Пареннефер другу издалека.
Тот важно кивнул остальным стражникам, показывая, что его ждёт важная встреча.
– Что ты тут делаешь? – важно спросил он.
Майя всегда пытался выглядеть солиднее, когда встречался с Пареннефером, потому что, несмотря на то, что сам он был военным, Пареннефер – ремесленник – был от природы выше и сильнее Майи. Сейчас, через несколько лет службы, Майя был уверен, что победит старого друга в честной схватке и поэтому иногда специально нарывался на драку, дразня его.
– Мне нужно найти главного архитектора Аменхотепа, – объяснил Пареннефер. – Ты покажешь мне где он?
– А зачем он тебе?
– Дядя получил заказ на посуду для храма, – гордо улыбнулся Пареннефер, – Я принёс образцы.
– Но разве посуда – это забота архитектора, а не жрецов?
– Не знаю. Но дядя сказал отнести образцы именно к нему.
– Это похоже на архитектора, – закатил глаза Майя, – Они с жрецами Амона ненавидят друг друга. Но архитектор не боится гнева бога, потому что носит одно имя с фараоном, да будет он жив, невредим, здрав!
Лагерь строителей находился за западной стеной храма, на берегу Священной Реки. В палатках жили по пять-десять рабочие. Рабы зачастую спали просто под открытым небом, а иногда – под тентами, дающими тень. Жрецы жили прямо в храме, но главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу жил вместе со строителями. Его палатка стояла в центре лагеря, около костров, где рабыни готовили пищу.
– В такое время архитектор обычно бывает здесь, – сказал Майя, подводя Пареннефера к палатке. – Зайдя, громко представься. Лучше несколько раз. Он почти ничего не слышит.
Оказавшись внутри тёмной и низкой палатки, Пареннефер несколько раз выкрикнул своё имя и имя дяди. Сначала показалось, что никого нет, но вскоре свёртки ткани на полу зашевелились, и из-под них вылез низкий сгорбленный египтянин преклонных лет.
– Проклятый Сетом нубиец, опять ты! Говорю же тебе, ты не получишь денег! Ты играл не по правилам!
– Я Пареннефер от мастера Туту! Прибыл с заказом священной посуды для заупокойного храма фараона Аменхотепа, да будет он жив, невредим, здрав!
– Что?.. – старик растёр глаза и оглядел вошедшего подозрительным взглядом. – Ты не нубиец!
– Нет.
– Кто ты такой?
Пареннефер повторил то же самое уже в пятый раз. Старик почесал щетину, и ничего не сказав подошёл к одной стенке палатки, ухватился двумя руками за материю и с силой рванул её в разные стороны. Ткань с хрустом разошлась и в палатку проник солнечный свет.
– Неси сюда, – сказал архитектор.
Пареннефер отдал мешок с посудой, и архитектор небрежно кинул её на пол. Конечно, тарелки и кувшины были проложен соломой, но звон, послышавшийся из мешка, показывал, что такой защиты было недостаточно.
– Что ты принёс? – недовольно спросил архитектор, – Одна половина потёрта, а другая разбита.
– Только что всё было в целости, – скрестил на груди руки Пареннефер.
– Хочешь сказать, что в моей палатке на тебя напали духи пустыни и всё уничтожили?.. Так, а это что такое? Почему на блюде для подношений Исиде написано «фараон Аменхотеп»?
– Ну… – Пареннефер растерялся, – так ведь заказ от фараона…
– Конечно, от фараона, дурья твоя башка! Ты что, Сет тебя забери, не знаешь имени нашего фараона?
Пареннефер испугался, что такой глубокий старик мог запросто сойти с ума и подумать, что они живут ещё при предшественнике фараона Аменхотепа – фараоне Тутмосе. И хотя настоящий фараон правил уже больше тридцати лет, архитектор мог легко застать старого фараона и успеть поработать на него.
– Нашего фараона, да будет он жив, невредим, здрав, зовут так же, как его главного архитектора, – Пареннефер слышал, что на сумасшедших успокаивающе действует лесть.
– Нет! – топнул ногой старик, – Больше нет! Раньше его так звали, а теперь нет! Теперь его зовут Небмаатра!
– Не может быть! – Пареннефер воздел руки к небу, – Неужели душа фараона Аменхотепа отделилась его тела и ждёт, когда слуги Анубиса сопроводят её до царства Осириса?
– Дурья башка, что ты говоришь! – старик замахнулся на Пареннефера и чуть не ударил, – Небмаатра – это фараон Аменхотеп, да будет от жив, невредим, здрав! И откуда бы в землях Египта взялся новых земной бог через день после отделения души от тела старого воплощения Гора?
Пареннефер е был силён в речах, которые вели жрецы о богах, поэтому промолчал.
– Отныне наш фараон Небмаатра, – продолжил архитектор. – Это означает «правитель от лица истинного Ра». Он не послушался меня, не понял, какое оскорбление нанесло его новое имя жрецам Амона. На следующем праздник Сед объявит себя воплощением ослепительного солнечного диска Атона, а что дальше? Вся власть перейдёт в руки жрецов, как при проклятой всеми богами Хатшепсут. Он хочет избавиться от жрецов Амона, а сам делает подарок жрецам Ра… Что ты тут стоишь?!
Пареннефер окончательно убедился, что старик сошёл с ума. Он говорил так, будто давал какие-то советы фараону, будто живому богу могут что-то советовать жрецы. Сбрендил старик, это точно
– Скажи мастеру Туту, чтобы изменил надписи на всех чашах, понял?
– Понял, – Пареннефер собрал всё, что осталось от посуды в мешок, и уже собираясь уходить, добавил, – Но я мог бы изменить надписи на целых чашах прямо сейчас, если в лагере есть подходящая краска.
Архитектор сказал, что-то утвердительное и отпустил Пареннефера. Тот опять с помощью Майи одолжил у красильщиков внутри храма краску, которая благодаря внушительному оружию Майи, досталась им бесплатно. До заката ему удалось поменять надписи на восьми блюдах и двух маленьких вазах – на всём, что осталось в целости.
Когда Солнце уже опускалось за Нил, Пареннефер вернулся к палатке архитектора. Он надеялся, что ему удалось сделать всё правильно, потому что дядя Туту возлагал очень больше надежды на этот заказ.
– Вот! – не представляясь и ничего не говоря, Пареннефер расставил всю посуду перед стариком, не дожидаясь, пока тот начнёт её бить.
– О, не-нубиец! – «узнал» его архитектор, – Так, опять посуда? Я же сказал тебе, что нужно… Погоди! Ты сам переделала картуши с именем фараона? Так быстро?
– Я работал с полудня до заката. В лавке мастера Туту мне бы сказали, что это медленно. Наши клиенты частенько просят изменить что-нибудь на уже готовых изделиях, и для них я работаю быстрее, но для фараона, да будет он жив, невредим, здрав, я старался тщательнее и…
– Кто тебя обучает?
Старик поднялся с пола и подошёл к Пареннеферу, которому он головой едва доставал только до груди.
– Сам мастер Туту. Он мой дядя.
– Хм. Значит, это наследственный талант. В былые времена твой дядя не был гончаром. Раньше мастер Туту никогда бы не опустился до того, чтобы лепить из глины чашечки под косметику для жён начальников номов.
– Но он всю жизнь был гончаром, – недоверчиво сказал Пареннефер, вспомнив, что старик безумен, – так же, как его брат, то есть мой отец.
– Нет-нет-нет! – замахал руками архитектор. – Туту был божественным рисовальщиком. Он расписывал храм в Луксоре! Я был главным архитектором, а он – главным рисовальщиком.
– Не может быть. Дядя за тысячу шагов обходит храмы Луксора. Он говорит, что не любит жрецов.
– Конечно! Жрецы Амона выгнали его со стройки, потому что Туту изобразил его не по канону. Мы строили пилоны перед входом в храм по приказу фараона Аменхотепа, да будет он… Нет, по приказу фараона Небмаатра теперь! Он сам одобрил новое изображение Амона, чей образ должен был слиться с образом солнечного диска Атона. Но жрецы выгнали Туту за богохульство. Туту взял всю вину на себя, иначе не быть мне сейчас главным архитектором.
– Это какой-то другой мастер Туту.
– Нет! У вас один профиль, – старик обошёл Пареннефера так, чтобы видеть его лицо в свете от прорези порванной палатки, – У тебя талант мастера Туту! У него больше нет, а у тебя есть!
– Но я только изменил картуши…
– У меня есть для тебя работа!
– Но в мастерской Туту сейчас и так все работают только на заупокойный храм фараона. Мы не можем брать ещё заказы!
– У меня работа не для мастерской Туту, а для тебя! Мне нужен новый рисовальщик, готовый наконец-то осуществить то, что нужно. То что нужно мне и наследнику!
– Наследнику… кого?
– Наследнику фараона, да будет он жив, невредим, здрав! Наследнику Аменхотепу для его заупокойной гробницы. Он попросил меня найти достойных рисовальщиков, готовых изобразить его таким, какой он есть на самом деле. Наследник Аменхотеп – моя большая надежда и надежда всего Египта на будущее. Но нужны мастера, настоящие мастера, готовые оценить наш великий замысел! Наследник Аменхотеп спросил меня: «О, главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу, кто самый лучший рисовальщик в Верхнем и Нижнем Египте?» Я ответил: «Мастер Туту. Но он поклялся в священном храме Амона именами тридцати трёх богов, что больше никогда не возьмёт в руки долото для рисования». Теперь же я скажу ему, что нашёл нового рисовальщика – мастера Пареннефера!