Андрей перешел на этих словах на шепот:
…если не Генеральным секретарем ЦК КПСС, то уж членом Политбюро точно.
– А ты сам-то, кем собираешься стать? – поинтересовался милиционер.
– Да я что! Самый никчемный из всех. Так, невидимый боец идеологического фронта, – скромно потупив глаза, ответил Андрей. Уж что, что, а запудрить мозги он мог при желании кому угодно.
Лейтенант загадочно улыбнулся и дал понять парню, что надо дождаться, когда у Петренко закончится дежурство или его опять отправят на какой-нибудь вызов, и тогда он с ними разберется. Но через какое-то время в отделении неожиданно появился отец Андрея, которому, судя по всему, Надежда все же смогла дозвониться. Увидев знакомое лицо известного человека, лейтенант встал по стойке смирно, как будто перед ним был генерал. Они о чем-то пошептались. Андрею даже удалось услышать фамилию какого-то человека, на которого ссылался отец.
– Так что, мне ему позвонить или мы с вами сами решим этот вопрос? – достаточно сурово, но не грубо спросил Владлен Иванович, протянув руку к телефону на столе дежурного. Андрей почти никогда не видел отца, так сказать, «в деле», и был поражен, увидев его в этой совершенно иной непривычной роли.
Немного поколебавшись, лейтенант вернул ребятам документы, и отпустил с миром, взяв с них обещание больше никогда так не делать и вообще думать головой прежде, чем что-нибудь натворить. Естественно, такое обещание они с радостью дали. Уже во дворе отделения милиции они встретили все того же сержанта Петренко, который аж побагровел от злости, увидев, что их отпускают. Он попытался было что-то сказать, но от возмущения стал заикаться и, махнув рукой, пошел в отделение, скорее всего, чтобы поругаться с лейтенантом.
Хотя Андрею и льстила известность отца, но он считал неправильным подобным образом ее использовать. Впрочем, тот и сам этого не очень любил, но, видимо, подействовали уговоры девушки. Андрей поблагодарил отца за помощь, спросил, знает ли об этом мать. Узнав, что нет, попросил, чтобы этот эпизод в его биографии остался между ними. Отец согласился.
– Слушай, а ты действительно знаешь того человека, о котором сказал лейтенанту? – поинтересовался он на прощание у отца.
– В наше время главное не столько знать кого-то, сколько уметь вовремя назвать нужную фамилию, – отшутился Владлен Иванович.
– А если бы тот сказал – «давайте звоните»? – настаивал Андрей
– Не сказал бы. Учите, юноша, человеческую психологию – очень забавная и полезная штука. В большинстве случаев человеком движет страх, просто страх или страх наказания, – и это можно использовать либо во благо, либо во вред. Надеюсь, что на этот раз во благо! Так, сын? – вполне серьезно ответил отец.
– Да уж. Обидно, если бы вся эта история навредила ребятам, – задумчиво сказал Андрей. – Спасибо тебе.
На том и разошлись, договорившись встретиться дома через пару часов.
Домой Андрей явился поздно – после одиннадцати. Как и ожидалось, мать встретила его в своей излюбленной «позе №1» – полулежа в кресле с рукой, закинутой на лоб, что в ее сценографии означало: «У меня ужасно болит голова, потому что я переволновалась». Отец сидел рядом и спокойно читал какую-то газету. На все расспросы Андрей отвечал однозначно, что гулял с ребятами по Москве.
– А пусть он дыхнет! Пили, небось, – предложила вышедшая из кухни бабушка, но ее попытки обострить ситуацию пресек отец, который посоветовал ей накормить, наверняка, очень голодного внука. После этого все, наконец, разошлись спать.
На следующий день у Андрея предстояли последние занятия с репетиторами. Первым в повестке дня было занятие английским. Собственно, занятия как такового уже не было. Посидели, попили чайку с конфетами. Андрей выслушал подробную инструкцию о том, как следует вести себя на экзамене, чего делать, а чего нет. Их беседу прерывали частые телефонные звонки, а учительская дочка активно использовала эти паузы, чтобы потискать Андрея. Короче говоря, все было как обычно, только напоследок с удвоенной силой.
Андрей был счастлив, когда, наконец, вырвался из учительской квартиры.
Историка – относительно молодого по стандартам того времени ученого – Андрей просто обожал. Никогда до этого он не встречал человека, который так живо и подробно мог рассказывать о «делах давно минувших дней», причем в таких мелких деталях, как будто сам стоял за спиной Иоанна Грозного или залезал вместе с Лениным на броневик у Финляндского вокзала. Он научил Андрея, – чего не делали в школе, – не просто тупо заучивать даты, имена и звания. А думать, пытаться понять, что стояло за тем или иным событием, чем руководствовался тот или иной исторический персонаж, принимая какое-то решение, и к чему оно привело или что могло бы произойти, если бы он бездействовал.
В прошлом есть ответы на все вопросы будущего, говорил он. Ничего нового, такого, чего уже не было раньше, не происходит, и произойти не может. Сегодня рождается вчера. Зная историю, изучая прошлое, мы можем точно знать, что произойдет завтра.
Прощаясь, он сказал Андрею, что, к сожалению, не будет принимать вступительные экзамены в их потоке, но пообещал замолвить за него словечко перед другим профессором.
– Хотя, уверен, у тебя будет хорошо. Ты прекрасно подготовился и, думаю, по уровню знаний превосходишь даже некоторых преподавателей, – успокоил историк Андрея. – Так что не вижу причин для волнения.
В субботу отец Андрея, как и обещал, повез всю семью на обед в ресторан. По дороге все расспрашивали его, куда же они едут, но он не признавался. Обычно всякие семейные торжества они отмечали либо дома, либо в по-домашнему уютном ресторане Дома журналистов, где кормили очень вкусно. Любимым блюдом семьи была знаменитая поджарка из мяса с картошкой, которую подавали на «керосинке» в почерневших от времени чугунных сковородах. Двумя другими любимыми местами, подходившими для торжественных празднеств, были рестораны Дома Актеров на Пушкинской площади или Дома Литераторов на Поварской. Но на этот раз Владлен Иванович всех удивил и отвез семью в куда более пафосное место – ресторан гостиницы «Москва», где их ждал столик на открытой веранде над боковым входом со стороны Манежной площади. Простому человеку в этот ресторан попасть было нельзя. Он предназначался для иностранцев, ну и, конечно, для «блатных» из числа советской элиты. Лучше места для такого, можно сказать, эпохального случая как окончание школы трудно было себе представить. С веранды открывался изумительный вид на Красную площадь, Манеж и улицу Горького – «парадное сердце» Москвы.
Беззаботного празднования, правда, не получилось, так как Андрей, выслушав поздравления от родителей с окончанием школы, не стал тянуть время, а сразу высказал свои сомнения относительно целесообразности поступления в ВУЗ, к которому его готовили весь год. Зинаида Викторовна, естественно, тут же изобразила шок и «включила» длинный монолог «про неблагодарного сына», но отец, как всегда, сохранял олимпийское спокойствие. Андрей с трудом сдерживал растущее внутри раздражение, потому что вместо обсуждения его мыслей ему пришлось слушать эти длинные нотации. По ее словам, получалось, что за него уже давно все решили, и ему надо лишь сделать то, что ему говорят. Андрей попытался возражать, напомнив, что отец сам чуть не стал актером и его приняли во ВГИК, в который после демобилизации из-за ранения он также подал документы, наряду с несколькими другими ВУЗами. Правда, в итоге он все же остановился на другом институте. Да и с матерью они познакомились, играя в театре, пусть в любительском, но все же.
– Может, мое подавляемое вами желание пойти во ВГИК – это реализация нереализованной семейной кармы? – предположил Андрей.
Он выложил и свой главный козырь, объяснив родителям, что они по сути подставляют сына «под двойной удар», потому что ему придется все время доказывать, что он действительно имеет право быть журналистом как самостоятельная личность, а не просто чей-то сын.
– Актерство – это не профессия, этим семью не прокормишь, – вставила в разговор свои пять копеек бабушка.
Чтобы разрядить обстановку за столом, в разговор, наконец, вмешался отец. Он говорил спокойно, но убедительно.
– Во-первых, – сказал он, – очень хорошо, что ты понимаешь сложность стоящей перед тобой задачи, а значит ты сможешь доказать свою способность и проявить свой талант пишущего и думающего человека. А он у тебя, без сомнения, есть. И я в тебе уверен. Если бы я не был в этом уверен, то я бы первый был против того, чтобы ты пошел по моим стопам, потому что я хочу гордиться своими детьми, а не сожалеть о том, что их вынудили заниматься не своим делом.
– Что касается ВГИК, – продолжил Владлен Иванович, – то я был бы не против, чтобы ты туда поступал, но к этому надо было готовиться весь год, потому что конкурс туда огромный и просто так, с кондачка, в него не попадешь.
Слова отца, который был для Андрея наивысшим авторитетом, успокоили юношу – он услышал то, что хотел услышать. Удивительно, как он сумел сказать именно те слова, которые так были мне нужны, подумал Андрей про себя. Так что семейный ужин продолжился уже спокойно, без эксцессов и каких-либо бурных обсуждений.
И вот, наконец, сами экзамены.
У Андрея все шло прекрасно, пока очередь не дошла до последнего экзамена – по истории, тому самому предмету, за который ему меньше всего надо было волноваться.
Может, он уже устал и просто расслабился, но на экзамен пришел в каком-то приподнято веселом настроении. Вопросы ему достались легкие, по-хорошему ему и готовиться не надо было. Можно было сразу идти и отвечать. Но, как и было положено, сел за парту и сделал вид, будто собирается с мыслями. Сидевший рядом парень явно «тонул» и откровенно нервничал. Андрей посмотрел его вопросы и попытался ему подсказать. Принимавший экзамен пожилой преподаватель услышал их «перешептывание» и сделал им замечание. Андрей замолчал и снова сделал вид, будто готовится к ответу. Но когда ему показалось, что преподаватель не обращает на них внимания, снова попытался подсказать соседу. Этого преподаватель уже перенести не мог и вызвал Андрея отвечать. Андрей, – помня уроки школьного экзамена, – бодро ответил на все вопросы, причем постарался сделать это как можно шире и даже вышел за рамки материалов школьной программы. Преподаватель не скрывал своего удивления таким исчерпывающим ответом, погонял Андрея по другим темам, но и тут юноша не дал ему возможности придраться.
Его слова Андрей запомнил на всю оставшуюся жизнь: «Вы вели себя, юноша, нагло и развязно. Вообще-то я должен был бы выставить вас из аудитории. Но ответили вы неплохо, я бы даже сказал хорошо. По большому счету из-за вашего безобразного поведения я не могу поставить вам оценку выше, чем тройку. Но скажите спасибо своим учителям, что они сумели столь многому вам научить. Так что считайте отметку повыше, которую я поставлю, оценкой их труда». Он взял листок абитуриента Андрея, увидел его всем известную фамилию, немного даже смутился, но потом снова взял себя в руки: «Не надо думать, что с такой фамилией вы можете вести так, как вам заблагорассудится!»
Это был последний экзамен, так что документы Андрея преподаватель оставил у себя.
Дома все были, мягко говоря, страшно расстроены – получалось, что вместе с «конкурсом аттестатов» и четверкой по истории, – а из слов преподавателя Андрей решил, что тот поставит ему в ведомости именно такую оценку, – он не добирал два балла до необходимого для поступления проходного балла. Мама даже многозначительно намекнула, что, быть может, он специально завалил последний экзамен.
– Я, конечно, идиот, но не настолько – неужели ты думаешь, что я ночами не сплю, мечтаю поскорее попасть в армию, – отреагировал Андрей на ее подозрения.
Андрея особо не ругали, видя, в каком траурном настроении он и так пребывает. Молча, посмотрели все вместе программу «Время», которая вот уже пару лет выходила в цвете. А у них дома стоял цветной телевизор «Рубин». Все было как обычно – сначала новости об очередных выступлениях Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И.Брежнева, потом репортажи из «глубинки» – где, кто, какой урожай планирует собрать и сколько тонн стали произведено, а в конце что-то невнятное из области культуры и спорта.
В те годы в стране, да и в мире все было более-менее спокойно. Осадочек после ввода советских войск в Чехословакию для подавления «пражской весны» прошел, про недавние вооруженные столкновения с китайцами на острове Даманский почти забыли или сделали вид, что забыли, а отношения СССР с Западом медленно, но верно улучшались – уже был подписан Московский договор с ФРГ и четырехсторонний договор по Западному Берлину, шла разработка договоров по противоракетной обороне и ограничению стратегических вооружений с Америкой. Внутри страны пост-хрущевские разборки давно закончились, власть Брежнева была сильна как никогда, поэты-бунтари из числа «шестидесятников» легализованы, а интеллигенция вела себя пока достаточно спокойно. Так что и новости были спокойными и благодушными. Все хорошо, прекрасная маркиза…
Уже лежа в своей комнате на кушетке, он услышал через стенку разговор родителей в спальне. Он смог разобрать не все слова, но явно, что мама о чем-то просила отца. Поскольку прозвучало его имя, он понял, что речь шла о его поступлении. Что именно ответил ей отец, он не расслышал, но общий смысл уловил: отец сказал, что не считает возможным вмешиваться в институтские дела, да и никто не поймет, если вдруг его сына зачислят на курс, когда он не набрал необходимой суммы оценок. Одну фразу он услышал точно: «И даже, если я мог бы что-то сделать, как потом Андрей будет там учиться, когда все за его спиной будут шушукаться и тыкать в него пальцем. Вместо добра, мы можем только наоборот навредить ему и испортить всю жизнь».
Конец ознакомительного фрагмента.