— Хорошо, схожу на берег, разузнаю. — Я рывком поднялся с кресла и направился к платяному шкафу. — Позовите Гриффита и скажите ему, что он идет со мной. Если через час мы не вернемся, оповестите полицию.
Я вынул из шкафа наплечную кобуру и надел ее под просторную куртку цвета хаки. Вынул из ящика стола револьвер, прокрутил барабан, чтобы убедиться в наличии патронов, и почувствовал подбадривающую тяжесть подмышкой. У забортного трапа я встретил Гриффита, заметил зловещий блеск в его глазах и подумал, взял ли он с собой выкидной нож.
Городок небольшой, так что в нем немного мест, куда мог пойти человек. Если же с ним случилась какая-то неприятность на природе, то шансов найти его до рассвета было мало. Однако для начала наиболее вероятным было начать поиски с баров. Самым большим и ближайшим из них был бар в отеле "Папуа", и мы направились туда.
Я услышал шум прежде чем увидел его причину. С Гриффитом за спиной, я рванулся вперед по темной тропинке между деревьями и кустами, ведущей ко входу в отель. Шум впереди разрешился криками и возгласами поддержки. Я остановился в тени, рядом с кустами бугенвиллей. Лежащая за ними лужайка была освещена светом, падавшим из окон отеля, и в ее центре собрался круг кричащих и жестикулирующих зрителей. А в центре круга находились два человека, разукрашенных кровоподтеками и синяками, пытающихся выбить дух друг из друга.
Одним из них был немец, что безошибочно определялось языком, на котором кричали его сторонники. Это был крупный мужчина, намного крупнее своего оппонента и весом, и ростом.
Остальная часть собравшейся толпы были австралийцами, которые наслаждались зрелищем состязания. Они готовы держать пари на что угодно, эти австралийцы. Даже на две капли дождя, скользящие по оконному стеклу. Я однажды слышал разговор двух мужчин, вышедших из кинотеатра в Мельбурне после просмотра фильма "Капитан Блад", которые спорили о величине бюста Оливии де Хэвилленд. С трудом представляю, как они собирались разрешить этот спор. Так что я нисколько не был удивлен тем, что, несмотря на меньший размер оппонента немца, множество австралийцев рискнули поставить именно на него. Возможно, они считали справедливым поддержать маленькую собачку, хотя из своего опыта могу сказать: судьбу схватки решает не размер собаки, а размер бойцовского духа в этой собаке. А в данном случае меньшая собака была явно лучшим бойцом.
Несмотря на все преимущества своего роста, веса и длины рук, немец был заурядным уличным драчуном — медленным, с легко угадываемыми телодвижениями. Но он был силен, и любой нанесенный им удар мог нанести немалый вред. И он был крепок. Хотя из его носа сочилась кровь, а один глаз начинал опухать, он продолжал упрямо наступать, размахивая руками как косами и принуждая оппонента отступать, приседать и извиваться.
Но тот, что был поменьше, оказался боксером. Быстрым и легким на ногу. На каждый удар немца он отвечал двумя. Молниеносные комбинации джебов и кроссов, чередуемых с хуками и апперкотами[19]. Но ему удавалось увернуться не от всех ударов немца. Одна бровь разбита, под глазами синяки. Он отчаянно старался избежать захвата: один солидный удар массивным кулаком немца, и он в нокауте в лучшем случае.
А я снова лишусь третьего помощника.
Показав жестом Гриффиту держаться поближе, я пробился сквозь кольцо людей, чтобы иметь лучший обзор. Австралиец с потной от возбуждения физиономией, которого я отодвинул в сторону, дернулся было, но передумал, поймав выражение моего лица.
Я наблюдал за продолжением схватки. Немец бросился в очередную атаку, отчаянно размахивая руками в попытке сбить с ног Мак-Грата. Он промахнулся, потерял равновесие, и Мак-Грат тут же воспользовался случаем сблизиться и провел молниеносную комбинацию — левый джеб, правый апперкот и снова левый джеб по челюсти немца — и снова отскочил. Здоровяк-немец хрюкнул от боли и потряс головой, но продолжал наступать. Мак-Грат увертывался, держа перед собой окровавленные кулаки и стараясь не подскользнуться. Немец провел очередной выпад, и австралийцы издали коллективный стон — Мак-Грат откачнулся, чтобы избежать удара, и потерял равновесие. Через мгновение он вскочил на ноги и попытался избежать сближения, но тут несколько рук толкнули его в спину, в сторону надвигавшегося немца.
Один из моряков что-то прокричал и здоровяк буркнул в ответ. На его окровавленных, разбитых губах появилась болезненная усмешка, и он злобно оглядел Мак-Грата заплывшими глазами. Немцы устали от созерцания боя и жаждали покончить с противной стороной. Здоровяк-немец, покачнувшись, шагнул вперед и сплюнул кровью на землю.
— Ну, теперь тебе конец, — проревел он по-английски.
Мак-Грат попытался увеличить дистанцию, но немецкие моряки, столпившиеся позади него, мешали ему уклоняться от ударов. Здоровяк-немец отвел свой массивный кулак и с размаху впечатал его в диафрагму Мак-Грата, вышибая из него дух и бросая его на землю. Немцы подняли его на ноги, а здоровяк приготовился нанести еще один смертоносный удар.
— Прикрой мне спину, — шепнул я Гриффиту, проталкиваясь сквозь толпу к центру круга. Настроение толпы становилось угрожающим. Люди, которые ставили на Мак-Грата, выкрикивали оскорбления немцам, а те в свою очередь, призывали своего человека покончить с австралийцем. Здоровый немец поднял кулак.
— Стоп! — прогремел я голосом, который был достаточно громким, чтобы достичь от квартердека до грот-марса винджаммера в штормовую погоду. Немцы мгновенно застыли.
— Джентльмены, — продолжил я нормальным командным голосом. — Это вряд ли выглядит как честная схватка — всей кучей на одного.
Здоровяк, очевидно не удовлетворенный незавершенной схваткой, разразился бранью. Раздраженный болезненными ударами Мак-Грата, разбившими его брови, и отчаянно желая выместить хоть на ком накопившуюся злобу, он сделал ошибку, обратив свой кулак против меня.
Я легко уклонился, ожидая подобного поступка, и, когда тот промахнулся, ударил правой по носу так, что почувствовал, как хрустнула кость. Здоровяк рухнул на колени, схватившись за нос и издавая стоны; между пальцев капала кровь. Раздался прямо таки звериный вой, и толпа немцев угрожающе надвинулась, подобно волкам, окружающим жертву. Гриффит и я не могли им противостоять, и Мак-Грат был не в состоянии помочь. Надо было действовать быстро и решительно. Я полез в карман и достал револьвер. При виде угрожающе большого ствола немцы заколебались. Австралийцы, сообразив, что шутки кончились и не желая быть связанными с возможной стрельбой, быстро рассосались, на ходу обсуждая результаты пари.
— Это модель "уэбли" самого большого калибра, — сказал я, направляя ствол в живот здоровяка. — Почти самое мощное ручное оружие из всех, которые производились. Кто-нибудь желает проверить мои слова? — Немцы стояли в оцепенении. Возможно, они не очень хорошо понимали английский, но они знали, что значит крупнокалиберный револьвер. — Нет таких? Ну, тогда позвольте моему третьему помощнику покинуть вас. Что касается вас, мистер Мак-Грат, я весьма разочарован, найдя вас посредине скандальной драки.
Немцы отпустили Мак-Грата, и он, спотыкаясь, пошел ко мне с болезненно выглядевшей усмешкой на разбитых губах.
Которая погасла при звуках голоса с немецким акцентом позади меня:
— Прошу вас бросить оружие, капитан. Больше никаких неприятностей, я беру на себя ответственность за моих людей.
Я повернул голову и увидел старшего помощника капитана "Дортмунда" — три золотых нашивки на погончиках — с "люгером", направленным на мою задницу. Я опустил револьвер, удивляясь, куда мог исчезнуть Гриффит. Но беспокоиться не стоило. Как кот, молчаливо набрасывающийся на свою жертву, он появился из окружающей темноты и схватил немецкого старпома за голову, оттягивая ее назад одной рукой, а другой приложил лезвие ножа к его горлу так, что появились небольшие капельки крови.
— Не так, парнишка, — промурлыкал Гриффит с ярко выраженным уэльсским акцентом. — Предлагаю тебе бросить свою игрушку, или вскрою твое горло от уха до уха. — Обращаясь ко мне: — Прошу прощения, сэр, я увидел, что этот парень прятался в кустах и решил, что безопасней будет взять его сзади, так сказать.
Немецкий старпом бросил "люгер" и медленно поднял вверх руки. Я с гневом набросился на него:
— Сначала ваши люди атакуют моего офицера, а когда я вмешиваюсь, чтобы прекратить драку, вы угрожаете мне пистолетом. — Я опустил тот момент, что сам первым обнажил оружие, и жестом приказал Гриффиту подобрать "люгер". — Я возвращаюсь на свое судно, и будьте уверены, что не поколеблюсь известить австралийские власти, если появится хоть малейший намек на дальнейшие неприятности. Мистер Гриффит, будьте любезны, помогите третьему помощнику.
Тот вручил мне "люгер" и просунул руку под плечо Мак-Грата.
— Пойдем, Джеймс, — мягко произнес он.
Я подождал, пока они скроются из вида, и стал отступать, держа на виду свой "уэбли" на случай, если кто-нибудь из немцев не потерял бойцовского духа. Продвигаясь в темноте прочь от места схватки, я слышал гневные слова немецкого старпома. Немецкий я не знал, но по тону было ясно, что он распекал свою команду. Несмотря на угрозы со стороны капитана Эберхардта, он не желал привлекать внимания к своему судну. Ссоры с британскими офицерами в публичном месте Порта-Морсби были ему не с руки. Если "Дортмунд" действовал под командой германского флота, то его экипаж подлежал военно-морской дисциплине. Я не сомневался в том, что Эберхардт был крепким орешком, и он сведет все счеты в случае, если мы еще пересечемся.
Глава шестая
Приближался полдень, и я отдыхал в своем салоне, слушая, как Мак-Грат шуршит в штурманской рубке и затем выходит на крыло мостика. Я выглянул в иллюминатор, который был распахнут для притока свежего воздуха, и увидел, как он работает с секстаном и включает секундомер, чтобы зафиксировать точное время взятия высоты солнца.
Опухоли на его лице стали спадать, но синяк под глазом оставался, а на сбитых костяшках пальцев красовались фиолетовые пятна йода. Порез над глазом был довольно глубоким, и мне пришлось сделать пару стежков на нем. Единственным успокоителем послужил глоток рома, но не для пациента, который только морщился, когда я продевал иголку в края пореза и стягивал их вместе, а для меня, чтобы не дрожала рука.
Я выслушал объяснения Мак-Грата по поводу произошедшего скандала и счел их достаточно правдивыми. Сначала немецкие моряки вели себя дружелюбно и даже поставили ему кружку пива. Однако когда они поняли, что он был младшим помощником на британском судне, все переменилось к худшему. Некоторые из них, среди которых был и здоровяк по имени Курт, явно провоцировали драку. Если бы Мак-Грат сбежал, я не стал бы его винить, учитывая такого противника и враждебную толпу, жаждавшую крови. Но, насколько я знал его, такой исход был невероятен. А сам бы я отступил в подобных обстоятельствах? Вряд ли. К тому же у Мак-Грата были шансы. Один на один он мог бы побить немца. Я спросил его, где он учился драться. Он рассказал мне до боли знакомую историю первого рейса практиканта, которого задирали крутые парни с полубака. Парусный мастер "Гартпула" как-то отвел его в сторону и предложил поучиться боксу. "Дерись всегда честно, Джимми", сказал тот, готовясь к спаррингу. А затем с кривой ухмылкой добавил: "Если только тебя не начинают побеждать. Никогда никому не позволяй взять над тобой верх". Потом он показал Мак-Грату кое-какие трюки, непозволительные с точки зрения маркиза Квинсбери[20].
По всему выходило, что немецкий моряк Курт был не просто вспыльчивым задирой. Рассказы о нацистских бандитах-коричневорубашечниках широко освещались в пробританских газетах в Сингапуре и Австралии. Возможно, Курт был одним из них, нацистский фанатик, верящий в гитлеровскую пропаганду и готовый пнуть сапогом по лицу любого, кто стоит на его пути. А там, где один фанатик, там может быть их много больше. Если Эберхардт и его офицеры были того же склада, то "Дортмунд" представлял собой опасного оппонента любому, кто столкнется с ним.
Как будто на Дальнем Востоке было недостаточно опасностей с его триадами, пиратами, бутлегерами, наркоторговцами, сутенерами и продажными чиновниками. Его воды и порты были не для слабохарактерных, и жизнь в них было потерять также легко, как и кошелек. Китайцы и японцы были готовы впиться друг другу в глотку, а теперь и нацисты собирались спровоцировать еще одну войну в Европе. Складывалась мрачная картина. Но я улыбнулся, вспомнив, как один австралийский жулик сказал мне: "Жизнь — замечательная штука, Вильям, до тех пор, пока ты не ослаб". Что ж, у меня было неплохое гнездышко в месте, где не задавали много вопросов и еще меньше на них отвечали. Еще несколько лет, и я смогу на время бросить якорь в спокойном месте, где буду нюхать луноцветы на малолюдном берегу с прекрасной полинезийкой. А пока следовало быть готовым к неожиданностям и соблюдать осторожность.
Следующие несколько дней, пока мы огибали южный берег Папуа и затем шли курсом норд-вест в Соломоновом море, не было видно никаких признаков "Дортмунда", да и других судов, не считая каноэ-долбленок местных островитян, ловивших рыбу поблизости от рифов. Предыдущим вечером мы миновали Новую Британию. Была ясная лунная ночь, и конус вулкана на близлежащем острове Умбои, черным пятном вырисовывавшийся на фоне звездного небосвода, служил ориентиром для прохода узким проливом в море Бисмарка. А теперь, вне видимости берегов, Мак-Грат брал высоты Солнца для определения места судна, с которого нам следовало проложить курс, которым мы могли безопасно обойти мористее отмелей, охраняющих восточные подходы к острову Манус. С севера остров окаймляла гряда рифов, и я намеревался дождаться светлого времени для захода в лагуну, в глубине которой находилось небольшое поселение Лоренгау.
От мыслей о Лоренгау и о доставляемом туда грузе я вернулся к неприятному воспоминанию о Дитере Эберхадте, военно-морском офицере до мозга костей в его безукоризненно отглаженной униформе. Я ненавидел его высокомерно-небрежные манеры, говорящие о превосходстве. Я не родился в рубашке, как братья Эберхардты, и прошел долгий, тяжелый путь перед тем, как стать капитаном своего парохода. На борту которого находился небольшой арсенал, похищенный мной.
Почему я пошел на это? А сделав это, почему не доложил об этом майору Спенсеру? Была ли причиной этому оскорбленная гордость, подозрение в том, что По и Эберхардт пытались обвести меня вокруг пальца? Или, может, это был инстинкт потомственного контрабандиста, увидевшего возможность и не подумавшего о последствиях? Я ухмыльнулся, вспомнив слова старшего механика Билла Мак-Фи, моего старого друга: "Совершение правильного поступка не дает гарантии от неудачи". Я испытал в жизни достаточно неудач, чтобы понять правдивость этих слов, и, как следствие — совершение неправильного поступка не обязательно препятствует удаче.
Что ж, как бы то ни было, оружие находилось у меня, и даже если бы я выкинул его за борт, Эберхардты не сняли бы с меня ответственность за его похищение. Но в действительности — что они могли сделать? Захватить судно и рискнуть привлечь внимание к своим действиям? Я так не думал. Так что я не собирался избавляться от оружия, по крайней мере, пока. Как я говорил Лотеру, оно представляло неплохую страховку, а позже я мог найти на него покупателя.
Еще одним источником забот являлся Питер. Он был превосходным моряком и прекрасно освоил работу старшего помощника торгового судна. Он также был джентльменом — настоящим джентльменом, младшим сыном графа, его сиятельством. С аристократическим произношением, изысканными манерами и ухоженным видом он был прямой противоположностью мне — сироте, выкарабкавшемуся из исправительной школы и поднявшемуся по крутой лестнице до полу-респектабельности британского торгового флота. Мы с ним довольно хорошо ладили, но порой я должен был напоминать себе, что, хотя и будучи моложе его, я являюсь его капитаном и опытнее его в профессиональном плане, да и не только. Но его пристрастие к алкоголю меня беспокоило. Не то чтобы я был против выпивки, я и сам выпивал немало, но я знал, к чему это может привести. Выпивка погубила мою мать, и я видел немало сломанных ею мужчин, вопящих и бьющихся в припадках delirium tremens.