— Кроме того, — продолжал По своим английским с сингапурским акцентом, — у меня есть большой груз разных товаров для хорошего приятеля в Порт-Морсби. На обратный рейс в Гонконг я могу забронировать полную загрузку копрой. — Он довольно потер руки. — В этом рейсе должен быть хороший профит, капитан.
Его слова звучали музыкой для моих ушей. Мы почти закончили выгрузку зерна, и По через сеть своих агентов выискивал грузоотправителей среди местных торговцев. Будучи трамповым судном, "Ориентал Венчур" не имело ни определенного маршрута, ни твердого расписания. Оно шло туда, где имелся подходящий груз, конкурируя с сотнями других трампов, оперирующих на морских путях Дальнего Востока. Приносило ли оно прибыль или несло убытки, зависело от умения По найти груз по выгодной фрахтовой ставке, а также от моего управления судном как можно экономичней, избегая в то же время созданные людьми и посланные Всемогущим опасности китайских морей.
По был хорош в своем ремесле, он мне нравился. Несмотря на свой лощеный вид записного франта, он был умен и работящ, и был тем, кого в сеттльментах Малайи звали королем лазеек. Другими словами, он знал всех порядочных людей и немалое количество нечистоплотных личностей. И я доверял ему — то есть, доверял его предсказуемому образу действий. Во всех предлагаемых нам сделках — как законных, так и контрабандных — выторгованные им условия служили в первую очередь его собственным интересам, а во вторую интересам владельцев, оставляя мне и судну крохи. К счастью, эти крохи обычно обеспечивали небольшой бонус команде и позволяли мне надеяться на приобретение в обозримом будущем собственного парохода.
— Этот Вевак еще та глухомань, — заметил я, размышляя, что затеял По на этот раз. — А кто отправитель?
— Мистер Эберхардт, Вольфганг Эберхардт, — ответил По, сражаясь с немецкими согласными. — Имеет семейный бизнес на Новой Гвинее еще со времен германской колонии, и до сих пор его дела идут неплохо.
С таким именем было неудивительно, что он являлся немецким колонистом еще с довоенных времен. Но я никогда не слышал ничего хорошего о том, как немцы обращались с туземцами Новой Гвинее. Также, в данном случае, ничего не слышал о горных разработках в окрестностях Вевака.
— А что ищет этот Эберхардт? — спросил я.
— Вроде ищет золото где-то на реке Сепик, — ответил По. — А также ведет разведку нефти. не знаю, насколько успешно, но хорошо платит за быструю доставку, без огласки, если вы меня понимаете. — По постучал по носу.
— В самом деле? Что вы думаете об этом, Питер?
Питер разглядывал буфет со спиртным, барабаня по спинке кончиками пальцев. Дело шло к полудню, и Да Коста принес кофейник с крепким яванским кофе, который был кстати, несмотря на удушливую жару в каюте. Но я предполагал, что Лотер предвкушал большой стакан джина в качестве аперитива перед перед ленчем, на который наш индо-португальский кок неизменно готовил карри. Мой вопрос вернул его к реальности.
— Я всегда становлюсь слегка подозрительным, когда слышу, что кто-то готов хорошо заплатить за быструю и секретную доставку. В чем тут ловушка, задаюсь я вопросом.
Его ответ в точности совпадал с моими ощущениями.
— Никакой ловушки, капитан, — сказал По, несколько слишком спокойно. — Вы знаете, что происходит, когда появляется утечка информации о золоте или нефти. Я уверен, что мистер Эберхардт просто заботится о своих инвестициях и не хочет огласки. Во всяком случае, вы сможете сами спросить его, он пойдет с вами вместе с женой. Уверен, их ждет хорошее путешествие, — он помолчал, улыбаясь заговорщически, — к тому же он очень щедр, если будет доволен обслуживанием.
— Слышишь, Питер? У нас будет благородное общество в течение десяти дней до Вевака. Распорядись, чтобы прибрались в пассажирском люксе и проветрили его. Да, и неплохо было бы поставить на палубу несколько шезлонгов и теннисный стол.
Хоть это и было необычным для трампового судна, у нас имелись пассажирские каюты на двенадцать человек. Правда, едва ли судно когда-нибудь имело пассажиров, так что трудно было не заметить сарказма в моих словах.
— Подготовить апартаменты не сложно, — нахмурился Лотер, — но мы редко имели удовольствие перевозить пассажиров такого калибра как Эберхардты. У них есть какие-нибудь особые запросы? — обратился он к По.
— Люди, привыкшие жить в джунглях Новой Гвинеи, найдут даже эти скромные условия восточных бродяг вполне приемлемыми.
— Скромные! — фыркнул я. Восточные бродяги — так мы шутили между собой. Это относилось к бездомной натуре трампа, что в равной степени можно было применить как к судну, так и ко мне самому. — Если бы я не знал вас так хорошо, то мог подумать, что вы меня дразните, мистер По. Этот скромный пароход неплохо послужил владельцам за последние несколько лет.
— Простите мне эту маленькую шутку, капитан Роуден. Я слышал, что мистер Эберхардт любит принять вечером стаканчик-другой виски с содовой, но эта фрахтовая ставка покроет любое количество спиртного, которое он пожелает. — По встал и потянулся за шляпой. — А сейчас прошу меня извинить, но я должен вернуться в офис и подготовить необходимые документы. Благодарю за кофе, увижу вас перед отходом. — Он протянул руку. — Не надо меня провожать, я знаю этот скромный пароход почти так же, как и вы.
Его кожаные ботинки протопали по покрытой деревянным настилом шлюпочной палубе и вниз по трапу.
Я был всегда настороже, но не слишком щепетилен. В трамповом бизнесе вы брали то, что дают, и очень часто это было "не спрашивай — не болтай", но что-то в Эберхардте и его грузе плохо пахло. Немецкий колонист в бывшей немецкой колонии с грузом горного оборудования, о котором никто не должен знать, и которое настолько ценно, что понадобилось самолично его сопровождать. Что он ищет? Золота, скажем, полно южнее в районе Лея. Если вести разведку, то это именно то место, куда стоит смотреть.
— Надо будет внимательно присматривать за этим Эберхардтом и его грузом, — решил я. И, Питер, разузнай-ка, что он предпочитает пить. Наверняка ему не захочется пить в одиночку. Не дадим ему страдать среди трезвенников.
Я сказал это в шутку, Но, судя по сузившимся глазам и сжатым губам Лотера, он ее не разделил. Ничего, проглотит! Я давно сделал правилом знать все, что происходит на моем судне. Я знал историю Лотера, знал про его схватки с зеленой тоской и их причиной — он пил чтобы забыться. Я был готов терпеть это так долго, как долго его работа удовлетворяла меня.
— Мы не пассажирское судно, разумеется, — ответил он ровным тоном. — Но пассажирские апартаменты вполне приличны, и я поговорю со старшим стюардом и коком. Не сомневаюсь, что возможность получения некоторого бакшиша подвигнет их к заботливому отношению к Эберхардтам.
Оставшись один, я продолжил размышлять над визитом По. Что-то в его словах о Эберхардте и и горном оборудовании не складывалось. И кончики моих пальцев покалывало. Возможно, это и были проблемы с циркуляцией крови, как говорили мне доктора, но я заметил, что эти покалывания служили четким индикатором того, что мне втирают чушь собачью. Мы, правда, редко возили пассажиров, но когда приходилось, беспокойств от них было больше чем выгоды. Но немецкий колонист, ищущий золото в неисследованной части Новой Гвинеи? Рейс обещал быть весьма интересным.
Ближе к полуночи я прокладывал путь сквозь бурлящую массу жизни, заполонившую ночной рынок на Буджис-стрит. Люди всех рас и разнообразных цветов кожи переполняли тротуары и выливались на проезжую часть. Китайские торговцы в традиционной одежде с большими корзинами и их жены в ярких, декорированных орнаментом чонсамах[15]. Кули в мешковатых синих штанах и грязных спецовках. Индусы в белых накрахмаленных рубашках и дхоти, их жены в цветастых сари, увешанные разноцветными браслетами. Сикх-полицейский в тюрбане, рубашке и шортах цвета хаки, с окованной железом дубинкой, которой он мастерски владел для поддержания порядка. И, как вкрапления, розоволицые европейцы, истекающие потом от жары и влажности, интенсивность которых только слегка спадала после захода солнца.
Многие магазины все еще работали, выставляя напоказ пряности и шелка, одежду и товары для дома, жареных уток и куски свинины, сладости и еще множество восточных снадобий и других изделий, которые не смог идентифицировать. Все это освещалось ярким светом фонарей-молний или гирляндами цветных электрических лампочек. Витрины некоторых магазинов были превращены в кухни на открытом воздухе с большими мангалами, от которых в ночное небо спиралью поднимались дымы и искры. Покрытые потом повара трудились над гигантскими котлами, бросая в них лапшу, кусочки мяса, овощи и опорожняя ковши с соусами. Пар от готовящейся еды смешивался с дымом, и время от времени капли масла, падая на раскаленные бока котлов, возгорались вспышками желтого адского пламени. Я вдыхал соблазнительный аромат экзотической пищи, смешанный с кислым запахом древесно-угольного дыма, едкой вонью сточных канав и благоуханием женских духов. Я был здесь много раз, но до сих пор сохранил в себе частичку того чувства удивления и радостного настроения, с которым я, молодым человеком прямо из Англии, встретил эти места.
Улица была закрыта для транспорта и заполнена столами и стульями, которые были заполнены множеством поглощающих пищу и напитки людей. Среди столов шныряли мальчишки, предлагая различные блюда, пиво "Тайгер" и другие, не так легко идентифицируемые, но более мощные, напитки.
Я сошел на берег с Брайаном Крампом, плотником. Есть такие, которые считают странным, что капитан водит компанию с плотником, но мне было безразлично, что обо мне думают, а у меня с Крампом было много общего. Мы оба родились на берегу устья Темзы. Крамп — на эссекской стороне — был наполовину цыганом и носил золотое кольцо в мочке уха. На его правом бицепсе был вытатуирован черный ворон, на тыльной стороне ладони правой руки — ухмыляющийся череп, и на тыльной стороне ладони левой руки якорь. А я родился со стороны Кента в семье потомственных рыбаков и контрабандистов. Один из моих предков разбойничал вместе с Диком Турпиным[16], и конец его жизни был предсказуемо ужасным. Мы оба стали сиротами из-за Великой войны и воспитывались в институциях, где, чтобы выжить, научились быть грубыми и жестокими. Но мне повезло больше Крампа. Мой дядя нашел мне место на баке каботажной шхуны, а затем заставил меня учиться на судоводителя.
Крамп же, оставив детский дом, окунулся в жизнь насилия и преступлений. Днями он работал матросом на неуклюжих баржах, передвигавшихся вверх и вниз по Темзе с помощью приливо-отливных течений и рулевых весел. По ночам он присоединялся к "береговым пиратам" — бандитам, которые грабили суда, ошвартованные в лондонских доках. Неудачная попытка ограбить лайнер компании "Пи-энд-Оу" отправила его в тюрьму Вандсворт. Выйдя из тюрьмы, он как-то ухитрился получить место матроса на старом убогом "Портнисе", где оказался и я. Капитан был слабым и таким же убогим, и на судне верховодил старший механик с бандой приспешников, которые обманывали и обкрадывали как владельцев, так и других членов команды. Одним из вожаков был Бегли, и он решил показать новому старпому, кто здесь хозяин. Произошла жестокая драка, но Бегли оказался не в форме, и когда я его нокаутировал, то убедил его остаться лежать, жестко обработав тяжелыми башмаками. После этого мне пришлось следить за своей спиной, и однажды на меня напали стармеховы прихлебатели. Если бы не Крамп, то не избежать бы мне жестокого избиения или чего похуже, судя по инструменту, который они использовали. По окончании рейса я был рад списаться с этого корыта, а получив командование "Ориентал Венчуром", дал знать об этом Крампу, и он с удовольствием воспользовался моим приглашением. Не могу сказать, что он полностью исправился, но мы понимали друг друга, и его хорошо было иметь за спиной в неприятных ситуациях, которые порой случались.
Мы сели за пустой столик и были моментально обслужены: только что приготовленный жареный рис, лапша, мясо и овощи, сопровождаемые ледяным пивом "Тайгер".
— Мак-Грат первый раз в Сингапуре, — сказал Крамп в промежутке между поглощением пищи. — В полночь он сдаст вахту, и я ему сказал, что буду здесь на случай, если он захочет попробовать заливного угря с портером.
Я усмехнулся:
— Ему должно здорово повезти, чтобы найти здесь это. Во всяком случае, заливного угря.
Странно, как из-за каких-то незначительных вещей всплывают в памяти болезненные воспоминания. Заливной угорь во времена моего детства в Ист-Энде был основным продуктом питания. Его ели все, в том числе и я, когда был голодным, но я ненавидел это блюдо. Куски отварного, словно сделанного из резины, угря в желатине, который вонял так, как будто был сделан из коровьих копыт с налипшим на них навозом. Крамп же оставался типичным ист-эндцем, гордящимся своим происхождением и говорящим на диалекте кокни, сдобренном воровскими словечками и рифмованным жаргоном. Например, "котлы" — это сокращение от котелка и полки камина, которая ассоциировалась с карманом, который служил сокращением для карманных часов, которые... Чтобы это понять, надо там родиться.
Я знал, что не должен стыдиться своего происхождения. Не было моей вины ни в том, что отца убили на войне, ни в том, что мать, оставшись без средств к существованию, скатилась до пьянства и проституции, которые вместе убили ее. Я не мог ничего поделать с этим. Но мой кентский акцент, о котором учитель ремесленной школы, демонстративно зажав нос, говорил, что от него несет сильнее, чем от сточных канав Уоппинга — совсем другое дело. В средних классах я колотил одноклассников, которые насмехались над моим акцентом, пока до меня не дошло, что проще научиться подражать их округлым гласным и четким согласным. Это не делало меня джентльменом, но правильный выговор давал преимущество в виде сомнения — по крайней мере до тех пор, пока действия не говорили сами за себя. Даже теперь, разозлившись, я старался сдерживать себя от применения насилия.
Мы еще ели, когда Крамп заметил Мак-Грата и помахал ему. При виде Крампа лицо юноши озарилось широкой улыбкой, которая тут же погасла, когда он увидел меня за тем же столиком. Он осторожно присел на свободное место.
— Расслабьтесь, третий, — сказал я, подав знак одному из мальчишек. — Вы не на службе, так что наслаждайтесь приятным вечером.
— Что ты об этом думаешь, Джеймс? — спросил Крамп, обводя рукой окружающее. — Бьюсь об заклад, ты не видел ничего подобного в Сиднее, или откуда ты там.
— Конечно, там, откуда я, только овцы, скот, пшеница и фермеры. В Сиднее есть китайцы, но я с ними не пересекался.
Перед Мак-Гратом появились тарелка с едой и бутылка пива, и мальчишка вручил ему ложку. Юноша с опасением покосился на стряпню, где мелкие кусочки мяса и овощей плавали в дымящемся пикантном соусе.
При виде его ошеломленного лица Крамп громко рассмеялся:
— Да, для привыкших к мясу и картошке это выглядит необычным. Но не смотри на внешний вид, положи себе в тарелку риса или лапши, перемешай ложкой и ешь.
Мак-Грат, осторожно водя ложкой по своей тарелке, широко открытыми глазами наблюдал, как Крамп палочками ловко доставляет еду с тарелки в рот.
— Палочки, — объяснил Крамп. — Китайцы ничем иным не пользуются. Не беспокойся, для гуайло они всегда подают ложки.
— Гуайло?
— Так они называют белых людей, это означает "круглые глаза".
Мак-Грат осторожно поднес ложку ко рту и начал задумчиво жевать содержимое. Я хорошо представлял, что он никогда ничего подобного не пробовал: смесь ароматов, сладкое, соленое и кислое одновременно, хруст свежеприготовленных овощей в сочетании с шелковистой мягкостью нежного мяса. Затем он широко открыл рот, глубоко вздохнул и схватил бутылку пива.
Крамп снова засмеялся:
— Извини, забыл тебя предупредить: соус очень острый, сильно жжет, но ничего, привыкнешь. Гаси пожар пивом.