Как всегда, на этом совещании Панас ничего полезного не услышал.
«Ясно одно, – со «Штуцером» пора кончать! Но как?» – начал размышлять Бандура. Если взять как «шпиона», разразится дипломатический скандал. Государству не предоставят очередной «транш»35. Чинуши и казнокрады будут лишены возможности его разворовывать, чтобы достраивать свои виллы на Багамах и посещать бани в Москве. «Братва» не сможет «наезжать»36 на коррупционеров, чтобы потом «оттягиваться»37 в кабаках и в других злачных заведениях. Бюджетники не получат «объедки» с разворованного «барского» стола. Бандура будет не в состоянии заправлять свою «Таврию», чтобы использовать в работе против шпионов. Получался какой-то заколдованный, демократический круг!
К тому же по договоренности с «америкосами» мы их «шпиков» не сажали, а отпускали на рождественские каникулы – безвозвратно, а они наших по полной программе – бросали в тюрьмы с пожизненным заключением. Несмотря на это каждый день «зловонное» чрево внутренних и внешних СМИ выливало на «оболваненного» россиянина целые ушаты кортавых панегириков, доказывающих, что наконец-то мы стали жить в свободном обществе, и в то же время взрывалось злобными выпадами в адрес кошмарного «совдеповского» прошлого «этой» страны.
В действительности, как считали многие в Директорате, государство превратилось в тоталитарный анклав, под названием «демократия», окруженный со всех сторон кредиторами, со слюнявым нетерпением ожидавшими, когда же «клиент» сдохнет, чтобы приступить к разделу его заложенного имущества.
– Да–а, – вздохнул Панас, – ну, Запад! Ну, «контра»! (враждебный человек или целая страна. – Ред.) – это же надо было до такого додуматься, – насадить свой «режим» и создать систему, заставившую работать на себя своего бывшего главного врага, предварительно его ограбив.
* * *
В дверь заглянул Максим Фиников, держащий в руках какие-то бумаги и объёмистый пакет.
– Панас Романович, я принес рапорт на отпуск, – прострочил «Финик».
– Поставь на стол, – оживился Панас.
– И вот ещё что, Панас Романович, мы уточняем вопросы по линии мобилизационной готовности «сектора». У Вас на случай эвакуации в Сибирь вывозятся все, кто указан в мобилизационном документе?
– Нет! Не все! – решительно заявил Бандура, – вычеркни тёщу!
Вчера вечером тёща, «подогретая» женой, нашла в кармане брюк Панаса ветхий червонец, оставшийся от ежедневного празднования дня контрразведчика. Разразился скандал. По квартире летали громы и молнии, осыпалась штукатурка, дал ещё одну трещину потолок. С антресоли был срочно востребован желтый с голубыми замками походный чемодан Панаса, в который упакованы все его личные вещи. Рядом лежала шинель-скатка, валялся противогаз и стояли солдатские ботинки без шнурков. Наскоро был собран трёхчасовый сухой паёк. Ключи от квартиры и портмоне он сдал по реестру38 старшему сыну. Назревало очередное прощание и бессонная ночь в автомашине. В мыслях возник перрон Киевского вокзала. Паровоз под парами с транспарантом «Зустричай свого сына, вильна Украина», толпа сотрудников американской посольской резидентуры под руководством «Штуцера», на радостях горлопанящая «Розпрягайтэ, хлопци, кони». Особенным усердием в подпевании отличалась тёща, визжащая от радости в последнем ряду.
Бандура ещё больше покрылся грустью, когда маленькая дочурка своим плачем начала исполнять походную украинскую писню «Йихав козак за Дунай». Начали звонить жильцы дома, брать на себя ответственность и прикрывать Панаса. Приезжали вызванные ими же сотрудники 910-го отделения милиции засвидетельствовать своё сочувствие и вручить передачу. Соседка из 17-й квартиры снова предложила переждать «ночную грозу» в её доме.
На пороге квартиры состоялось экстренное выносное заседание «тройки»39, – жена, тёща и семейная собака, московская сторожевая по кличке «Лужок». Предъявление обвинения проводилось с особым цинизмом, нарушением статей кодекса «О браке и семье» и новой Конституции России.
Оглашались все панасовские грехи, большинство из которых он и не помнил. Безосновательно и безпадежно спрягались все его друзья, начальники, разоблаченные и ещё нет шпионы, ночные «засады», «экскурсии» и ресторанные дежурства. Подсчитывалось количество не подаренных жене цветов, духов, браслетов, проигнорированных выездов на дачу для разброски навоза, вспахивания огорода и уборки лесного мусора в районе. Озвученную цифирь
тёща сверяла по «журналу регистрации обращений и заявлений психдиспансера № 13» в чёрных обложках.
Свои свидетельские показания жена, как всегда, посвятила давно набившей оскомину семейной теме «Где деньги?», а также ложным обвинениям под общим виртуальным заголовком «Он меня не любит!» Хорошо, что отсутствовал состав преступления – «измена». Иначе – «расстрел», то есть выдворение за границу России с конфискацией всего подаренного и обещанного тёщей движимого и недвижимого имущества.
В ходе слушаний припомнилось всё: предательская сущность Мазепы в 1709 году, Разумовского в период царствования Екатерины Второй, преступно-ошибочный выкуп поэта-рекрута Шевченко Тараса Григорьевича, сепаратизм Симона Петлюры и революционная несознательность батьки Махно. Словесному осквернению был предан картуз Панаса, который якобы напоминает головной убор солдата дивизии СС «Галычына». Особенно досталось Степану Бандере, прямым продолжателем «дела» которого был признан лично Панас.
Отдельным пунктом обвинения проходил «украинский языковый шовинизм». В качестве отягчающих вину обстоятельств оглашались словесные хулиганские выражения, использованные Панасом при общении с тёщей до и после 1991 года. А именно: «Дэ ты, курва, винык дила?», «А мэни всэ по цымбалам»40, «Хай жэвэ вильна Украина и хай жэвэ хто з кым хочэ!».
В это время по коридору распространился неприятный запах. «Лужок», виновато опустив уши, что-то проскулил в защиту Панаса и покинул «судилище». Свой обвинительный «спич», продолжавшийся без перерыва на совещание три часа, тёща была вынуждена закончить. Из комнаты вышла заспанная жена и, зевнув, поинтересовалась:
– Мама, ну, что? Ты закончила? Ему ведь завтра с утра надо детям приготовить завтрак, сбегать в магазин, выгулять собаку и замочить бельё. Да я смотрю, он тебя что-то не особо внимательно слушает?
Панас, напоминавший героя известной картины «Опять двойка», попросил последнее слово. В своей краткой признательной речи, с возложением рук на фотографию жены и проект справки из ЖЭКа о «…выписке гр-на Бандуры П.Р. из адреса…», он выразил свое глубокое раскаяние в совершенном им тяжком «семейном деянии». Попросил снисхождения. В качестве смягчающих вину обстоятельств указал на тот факт, что приобщённый по его делу червонец является неденоминированным и изъятым из обращения.
Он по-прежнему очень любит жену и её родственников. (Панас не стал конкретизировать, кого именно.) Одновременно сослался на плохое знание русского языка и отсутствие в городе цветов после 5 часов утра. Насчёт картуза уточнил, что в магазине хотел выбрать что-то нейтральное, но там были только «жириновки». Поэтому он купил, как его уверял продавец, – «Лужковку».
В отношении вышеперечисленных украинских фамилий слышал только про Тараса, Степана и Кучму. Близких отношений с ними не поддерживал, семейные деньги им не передавал, в подписании Беловежского сговора не участвовал. За киевское «Динамо» больше не болеет. Купил портрет Романцева и «спартаковские» трусы. Горилку разлюбил, употребляет только «Золотую Москву», и только с разрешения жены. С сегодняшнего дня слово «Сало» он будет писать с маленькой, а «москва» с большой буквы. На подпольных выборах президента Украины в украинском посольстве в Москве голосовал против всех, и президента России в том числе. В РУХе41 не состоит, так как не знает, куда еще дальше можно «рухаться»42. И вообще, после инцидента десятилетней давности от политики отошел.
Именно последнее и соответствовало действительности.
А инцидент возник вот по какой причине.
После памятного решения о закрытии КПСС в «секторе» состоялось нелегальное совещание партактива по ускоренному роспуску ячейки.
Голосовали партбилетами. Потом был стол, то ли праздничный, то ли траурный, каждый трактовал как хотел. Но всем было очень весело. Пригласили окружных демократов и пару иностранцев, объектов оперативной проработки, – установленных разведчиков. Были приглашены и местные, уважаемые «авторитеты». Непонятно по какой причине свой партбилет Панас принёс домой. Тёща, якобы, случайно, обнаружила его в кармане пиджака. И всё! Разница между официально декларируемой дома получкой и реально записанной в партбилете составила 30 рублей. Тёща с услужливой помощью жены умножила все на пятнадцатилетний партстаж и вынесла приговор (несмотря на то, что пять лет Панас был коммунистом ещё до женитьбы).
Жильцы в то время Панаса знали плохо, соседка из 17-й находилась в загранкомандировке, «Лужка» вообще не было, да и походный чемоданчик находился на работе. В нем хранились дела партячейки.
Панаса спасло единственное алиби – он, якобы, собирал деньги для детей и хотел им вручить в день совершеннолетия. Вердикт тёщи был по-демократически мягок – к завтрашнему вечеру принести все отложенные для детей деньги (4 тысячи 400 рублей 13 копеек). Удар был почти смертельный. Деньги, занятые у «щырых»43 друзей, Панас отдавал недолго. В 1993 году помогла девальвация. Но всё равно, Гайдара и его команду он не любил ещё больше, чем тёщу.
На этот раз тоже пронесло. Но спать Панасу пришлось в коридоре вместе с «Лужком».
Проснувшись чуть свет, Панас убежал на работу, предварительно разбудив сына, и попросил вернуть ключи и портмоне. Сын, претворяясь сонным, вернул только ключи, заявив, что портмоне он потерял.
Как только за дверью скрылся Максим Фиников, Панас полез в сейф за припрятанным Салом.
* * *
Утро очередного дня, как всегда, началось с бестолковой «пятиминутки», на которой всех предупредили, что сегодня ожидается проверка из Директората по вопросу исполнения запросов и ориентировок. Всех присутствующих пронял неприятный озноб, а кое у кого расстроился желудок.
Оперативное предчувствие ничего хорошего не предвещало. Сказать, что все это – идиотизм, значит, сделать комплимент душевнобольным и поставить вопрос об их досрочном освобождении из больниц по всей стране. Большего маразма, как исполнять подобного рода документы, не мог придумать даже главврач Маргулис.
Неожиданно Бандуру вызвало руководство «сектора» и заявило, что на завтра самим Директором назначена реализация его дела, и он должен срочно составить план, предоставив его проект в течение двух часов.
Через 30 минут всё было готово.
Утверждённый план операции «Коляда» предусматривал провести задержание «Штуцера» в гостинице «Президент отель». С этой целью создавалось несколько групп захвата и обеспечения мероприятия. Основная роль отводилась Панасу, Ивану и Прохору, которые под видом заезжих артистов ансамбля народного творчества «Украинский самовар» должны были добиться от «Штуцера» главного, – чтобы тот открыл дверь номера. После чего группа захвата «Беспредел» врывается в комнату и «пакует»44 всех находящихся, не допуская, чтобы «Штуцер» чего-нибудь не выбросил в окно вместе с собой.
После внесения «Песком» незначительных дополнений план был окончательно утверждён. Панас с экипажем тут же выдвинулся в адрес.
Войдя в гостиницу, Панас и его хлопцы, по привычке, не обращая внимания на присутствующих, сразу направились к лифту. В это время раздался истошный крик, словно на улитку наехал грузовик: «Стойте! Назад! Вы куда! Ваш пр-р-р-опуск!» На руку Панаса что-то прилипло – то ли вахтёр, то ли охранник, лет пятидесяти и ростом чуть меньше хоккейной клюшки. Судя по орлиному «шнобелю»45, редким зубам и пене у рта, его звали Бор-р-рис. Вообще-то Панас ошибся, – его звали Зяма.
Прохор, в предчувствии очередной потасовки, с нескрываемым удовольствием схватил «клюшку» за изголовье и оторвал от пола. Панас хмуро посмотрел на Прохора, и тот сразу вернул вопрошателя на исходную позицию, предварительно «ущипнув» Зяму своим кулаком за живот. Через минуту подошёл лифт и очнувшийся Зяма смог произнести первые слова.
– Да что вы так беспокоитесь, я только хотел сказать, что соседний лифт не р-р-работает и в наш буфет завезли почти свежее пиво.
В коридоре, как на митинг, начали скапливаться народные массы постояльцев и просто представителей сервиса услуг. Среди них Панасу приглянулись две сочные проститутки и по физиономии Прохора он понял, что вкус у них один. Зяма в лучах любопытных глаз возомнил себя очередной жертвой тоталитарного произвола и попытался что-то визгнуть, но Прохор со словами: «Папаша, а где тут у вас параша?», пнул Зяму в печень, и тот с открытым «клювом»46 влетел в соседнюю дверь. На двери красовалась буква «Ж». Экипаж быстренько последовал туда же.
– Вот что, умник! – прорычал Прохор, – если ты ещё что-то вздумаешь пискнуть, у тебя пересохнет горло, а когда оно у тебя пересохнет, я заставлю тебя выпить всю воду в унитазе.
– Да я, я, – гнусавил Зяма, – я хотел пр-редложить убр-рать ваш номер.
– Еврей с метлой, что негр с румянцем, – огрызнулся Прохор, – а этих двух «тёлок» предупреди, что нам надо их опросить.
Выйдя в коридор, экипаж продолжил рекогносцировку гостиницы. Последняя представляла собой скромное, но со вкусом организованное и обставленное заведение с «демократическим» душком, в которое давно не ступала нога «нашего брата», – опера госбезопасности.
Откуда ни возьмись появился Тимофей.
– Ребята, я слышал, вы будете проверять паспортный режим, возьмите меня. Я уже установил всех постояльцев и среди них есть очень интересные экземпляры, у которых нет прописки, но есть деньги. Панас, честное слово, скоро старый Новый год. Я не подведу, – заискивающе улыбался Тимофей.
Экипаж что-то начал блеять про «тринадцатую», которая ещё не скоро. Но Панас был непреклонен.
И в это время, внезапно, на гостиницу упала ночь, как будто споткнулась о соседний часовой пояс.
Спустившись в бар, экипаж наткнулся на сервированный Зямой столик.
– Слушай, Панас, мы про девчонок забыли, – оживился Прохор. – Эй, «полотёр», – рявкнул он в сторону Зямы, – а где обещанный десерт?
– Ай момент, господа, – встрепенулся Зяма и подлетел к соседнему столику, где изнывал от безработицы сочный товар, – Наташенька, Машенька, – эти молодые люди желают вас что-то иметь, – пролебезил сутенёр, с начинавшим засыхать горлом.
Опрос девчонок был проведён в «люксовском» номере с соблюдением необходимых мер конспирации и личной гигиены. Ничего интересного он не дал, но осталось памятное удовольствие и добровольное согласие «матрёшек» на оказание «любой» помощи в деле защиты интересов государственной безопасности.
Вернувшись на работу, Панас доложил результаты рекогносцировки и выразил уверенность в успехе задуманной операции, указав на главное условие её проведения, если дело «Штуцера» вёл он, то и реализовывать материалы должен его «экипаж», а не присосавшиеся со стороны якобы коллеги, а по службе – «оперативные импотенты». Руководство «сектора», немного покривившись, заверило, что постарается доказать это «крыше».