Однако не только праздная любовь к слогу заставила меня взяться за перо. Я, наконец, решился исполнить последнюю волю Великого человека. Человека, который возвысил меня, превратив из безвестного юноши в знатную персону, облачённую властью и богатством, приблизив к себе настолько, как это сделал бы его родитель. Теперь, когда я уже пережил его, когда с высоты прожитых лет многое осознал, то имею полное право запечатлеть навеки свои воспоминания.
Волею судьбы мне пришлось испытать то, чего прочим не доводилось увидеть даже во сне. Именно мне выпала честь ещё с юных лет путешествовать в дальние страны, общаться с царями, побывать во многих переделках и пережить, увы, неоднократно несчастную любовь. А преодолеть жизненные преграды мне помогли качества, привитые ещё с детства.
Во-первых – тяга к справедливости: этого основного принципа я придерживался всегда и стремился добиться того же у окружавших меня людей.
Во-вторых – преданность тем, кто мне близок и дорог. И хотя были случаи, когда я мог в угоду себе пренебречь этим принципом, однако не сделал этого.
Наконец, смелость и находчивость, проявленные мною в трудных ситуациях, помогли благополучно миновать смертельную опасность.
Теперь, после стольких лет, когда я пережил многое и многих, могу заявить, что моя совесть чиста и это даёт мне возможность без утайки рассказать обо всём. Начну повествование с тех, кто породил меня на свет.
Мой отец был итурейцем. Это племя неуправляемых, склонных к разбою арабских кочевников занимало территорию от долины Бека до берегов Внутреннего моря. Среди них было много храбрых воинов и искусных лучников, занимавшихся в мирное время скотоводством. Отец пригонял в Иерусалим на продажу отары овец, и однажды, повстречав мою матушку, шестнадцатилетнюю красавицу из зажиточной иудейской семьи, без ума влюбился. Моя мать даже не подозревала, с каким восторгом наблюдал за нею ладный арабский юноша, восседающий на белоснежном скакуне.
Иудеи всю жизнь борются за чистоту собственной крови, и если юноша может привести в дом жену из чужеродного племени, то выдать замуж красавицу-иудейку за кочевника-араба было практически невозможно. Если девушка осмеливалась ослушаться родителей – её проклинали навечно.
Понимая, что ему никогда не уговорить родителей своей возлюбленной, отец решился на отчаянный поступок. Улучшив минуту, когда в доме не было мужчин, он проник туда, похитил юную прелестницу и исчез на бескрайних просторах Палестины. С этого момента их могла разлучить только смерть.
Мать моя, изрядно погоревав, наконец, смирилась с неизбежным. Её сердце не могло не оттаять от беззаветной любви юноши с томными чёрными глазами, и вскоре они поселились на земле, орошаемой водами реки Иордан. Но родня матери, так и не примирившись с этим браком, навсегда предала её имя забвению.
До моего появления на свет мать родила, одну за другой, две пары близнецов.
Производить на свет за раз по два – особенность нашей семьи. У моего отца были братья близнецы, у детей брата тоже и, как вы потом узнаете, от меня женщины также родили двойняшек. Впоследствии, как врач, я задумывался над этим и понял, что сия благодать даруема сверху, Богами. Им виднее, кто и от кого должен родить побольше, ибо именно Боги регулируют род людской.
Итак, в то время когда появился я – пятый сын – четверо моих братьев были уже достаточно взрослыми. Мать настояла на том, чтобы мне дали иудейское имя – Соломон и очень сердилась, когда отец переиначивал его на арабский лад – Согомон.
Как всех маленьких в семье меня любили и баловали и, хотя я уже достаточно подрос, ни родители, ни братья не спешили загружать меня работой. Но больше всего радости я доставлял матушке. Именно от матери я перенял те способности, благодаря которым в дальнейшем смог достичь успеха и славы.
Шли годы. Отец построил дом, а мне исполнилось двенадцать лет.
Век труженика земли короток. Изнуряющий труд под знойным солнцем Палестины сделал своё дело, и в один из дней отец не вернулся домой.
Сердце моё до сих пор хранит память о его тяжёлых натруженных руках, которые за долгие годы настолько сроднились с землёй, что приобрели с ней неизгладимое сходство. Он умер мирно, оставив семье кров и достаток. Четверо сыновей могли достойно продолжить отцовское дело, и вскоре к ним должен был присоединиться я.
После смерти отца мать, у которой и без того было тоскливое лицо, теперь совсем ушла в себя. Казалось, бесконечная грусть навсегда поселилась в её душе.
Однажды, когда я возвращался домой, то увидел во дворе множество верблюдов. Горбатые животные, подобрав под себя ноги, с полузакрытыми глазами меланхолично жевали корм, который им подбрасывали заботливые караванщики. Купцы часто покупали у нас пшеницу, но сегодня меня удивило совсем другое. Из окон дома раздавался восторженный голос матери, иногда переходящий в смех. Удивлённый этим, я вбежал в дом и увидел ладно одетого пожилого мужчину, совсем не похожего на тех купцов, которые часто бывали у нас. Незнакомец что-то увлекательно рассказывал на арамейском, отчего на лице у матери сияла счастливая улыбка. Признаться, я никогда не видел её такой жизнерадостной. Обычно грустная и блеклая, она сейчас выглядела просто великолепно. Глаза сияли, а на щеках играл румянец, превративший уже не молодую женщину в настоящую красавицу.
Завидев меня, мать радостно воскликнула:
– Соломон, сын мой! Подойди сюда! Познакомься – это Мафусаил. Самый известный лекарь в Иерусалиме. Сегодня он наш почётный гость.
Невозможно было представить большего счастья для матери, нежели встретить человека из родного города. Города, где она провела самые беззаботные годы своей жизни и откуда её увели против собственной воли. Она с восторгом слушала Мафусаила, уносясь в воспоминаниях в далёкое прошлое.
Лекарь принялся внимательно меня разглядывать.
У него было доброе лицо, не без лукавства и хитрецы.
– Какой смышлёный взгляд у этого малого, – произнёс Мафусаил.
Его приятный голос, манера говорить, – всё это располагало к общению.
– Моя кровь! – гордо ответила мать.
– А скажи мне, отрок, как, по-твоему, – если взять двух лягушек – одну серого цвета, а другую зелёного – и бросить обеих в кувшин с молоком, у какой из них есть шанс выбраться оттуда живой?
Мафусаил, прищурившись, стал внимательно ждать ответа.
Я ненадолго призадумался и, смекнув, ответил:
– Цвет тут, конечно, не при чём. Выберется целёхонькой та, которая изловчится прыгнуть на спину другой.
– Отлично! – воскликнул лекарь. – У тебя и вправду светлая голова. Тогда усложним задачу: поместим каждую из лягушек в разные кувшины с молоком. Которая из них выпрыгнет оттуда?
Второй вариант заставил меня задуматься. Тут на подмогу пришла мать:
– Ну, Соломон! Подумай хорошенько, как можно в жидком молоке заполучить опору.
– Погоди, Адель! Он мальчик смышленый, сам догадается, – запротестовал Мафусаил.
– Выживет та лягушка, которая своим упорством сможет сбить молоко в кусок масла. Вот тогда она и выпрыгнет из кувшина, – ответил я.
– Молодец, отрок! – воскликнул Мафусаил и, повернувшись к матери, произнёс серьёзным тоном, – Послушай, Адель! У этого парня цепкий ум. Жалко такому умнице прозябать в деревенской глуши. Отпусти со мной в город. Я научу его языкам, дам образование. Глядишь, и получится ладный лекарь.
Лицо матери, которая до этого беззаботно улыбалась, вдруг опять стало озабоченным.
– Ну, посуди сама: детей с женой мы не нажили, а смышлёный помощник очень нужен. Соломон мне подходит. Отдай его – не прогадаешь.
Восторг и радость на лице матери вновь сменили тоска и печаль.
– Соломон! – сказала она, – Оставь нас одних.
Я вышел во двор, где измождённые верблюды продолжали усердно жевать корм. Не знаю, о чём говорили мать с Мафусаилом, но в душе моей зародилось чувство скорой разлуки, и я не удивился, когда услышал от матери следующие слова:
– Сын мой! Ты уже достаточно подрос и вскоре мог бы стать опорой для старших братьев. Но я хочу, чтобы ты жил и учился в городе. Поверь мне, сейчас говорит не любящая мать, а женщина, которая провела юность среди городской суеты. И хотя расстаться с тобой мне будет очень не легко, но ты отправишься в Иерусалим. Твой природный ум и смекалка помогут найти достойное место в жизни.
Слёзы покатились из её безрадостных глаз. Видно было, что это решение далось с большим трудом. Совсем недавно она похоронила мужа, а сейчас добровольно расставалась с младшим сыном – возможно, навсегда. Но мудрая женщина нашла силы и подавила свои родительские чувства. Сейчас, по прошествии многих лет, я понял, насколько прозорлива была мать, сумевшая предвидеть мой жизненный путь и не ошибиться в своём решении. Она вовремя почувствовала разницу между мною и старшими сыновьями. Выбор был сделан – самый младший, самый любимый, самый смышлёный – он будет жить в городе её молодости, и станет воплощением несбывшихся надежд.
– Завтра ты уедешь в Иерусалим, – продолжила мать, – ты будешь там учиться, чтобы приобрести ремесло, которое впоследствии принесёт тебе почёт и достаток.
По правде говоря, мне не хотелось покидать уютный родительский кров. Чужой незнакомый город пугал меня, но противиться воле матери я не смел, ибо решение её было окончательным.
На следующее утро все встали ни свет ни заря. Братья по очереди подходили ко мне и прощались. Лица их выражали удивление по поводу моего поспешного отъезда, хотя, возможно, в глубине души они немного завидовали. Настал черёд матери.
– Сынок, прости меня, – произнесла она с дрожью в голосе, – может быть, мы видимся в последний раз, но я приняла твёрдое решение. Один из моих сыновей будет жить в городе, откуда много лет назад твой отец силой любви вырвал меня с корнями и привёз сюда. Уверена – ты станешь знатным и богатым, а я буду гордиться тобой. Обо мне не беспокойся. Твои старшие братья будут надёжной опорой до конца дней.
Затем она подошла к Мафусаилу и сказала:
– Отныне его судьба в твоих руках!
– Не беспокойся, Адель. Я позабочусь о нём как о родном, – ответил лекарь.
– Прошу, – добавила мать с дрожью в голосе, – сохрани в тайне его происхождение.
Мафусаил ничего не ответил, и его молчание было красноречивее всех слов. Мать в последний раз обняла меня. Не в силах более сдерживать слезы, она повернулась и исчезла в доме. Такой я её запомнил навсегда: бесконечно любящей и преданной, суровой и проницательной, покорной и гордой.
Мы долго ехали – первые три дня по пустыне, затем отдохнули в оазисе, потом опять шли по пустыне. Раньше мне казалось, что Иерусалим находится близко и что купцы с лёгкостью преодолевают расстояния. Но чем дальше мы продвигались, тем отчётливее я понимал, насколько это хлопотное и небезопасное дело – путешествовать по пустынным дорогам. И ещё я с горечью осознал, что мне самому преодолеть обратный путь домой будет невозможно, – а значит, я уезжал навсегда и безвозвратно.
Наконец, на девятый день вдали показались крепостные стены прославленного Иерусалима. Я с изумлением разглядывал каменные башни, разноязычную толпу, многоголосые базары, нарядно одетых богатых горожан. Всё это было для меня, простого деревенского парня, в диковинку.
В тот же день я поселился в доме Мафусаила. Жена его, некрасивая и хмурая иудейка, не очень обрадовалась моему приходу, но это не повлияло на решение хозяина.
Супруги жили одни, бездетно. Причиной тому был сам Мафусаил, и это доказала сама жизнь. В своё время он, следуя заповеди Моисея «плодиться и размножаться» – неоднократно пробовал себя на одной молодой служанке. Однако и тут его ждало разочарование. Служанка оставалась бесплодной до тех пор, пока не вышла замуж за приказчика из соседней лавки, и только после этого благополучно забеременела.
Мафусаил, поняв, что лишён возможности производить себе подобных, стал присматриваться к пригожим юношам, в поисках помощника для дела и опоры в старости. Однако – то ли из-за излишней мнительности и скрупулёзности, то ли из-за невезения – претворить в жизнь эту затею никак не удавалось – до тех пор, пока не повстречал меня.
Мафусаил, действительно, считался видным лекарем. Его пациентами были богатые горожане Иерусалима, готовые отдать любые деньги ради поправки здоровья. Подагру – этот бич аристократии – мой хозяин успешно лечил грязями со дна Внутреннего моря, которое находилось на расстоянии одного перехода от Иерусалима. Иногда, в очень ясный день с городских стен можно было наблюдать блеск водной глади. Море располагалось намного ниже, и доставлять оттуда тяжёлую грязь было нелёгко, но Мафусаил исправно её привозил, ибо подагриков в городе было достаточно.
Впоследствии мне самому не раз приходилось туда ездить. Я и раньше слышал про это море, куда впадала орошавшая наши поля река Иордан. От чрезмерного избытка соли вода здесь была настолько тяжела, что никакой силы ветер не мог возмутить её поверхность. Морская гладь, на которой не образовывалась не то чтобы волна, а даже мелкая зыбь, издали казалась неестественно свинцовой. Поговаривали даже, что нашлись люди, которые научились ходить по водной поверхности, словно по твёрдой земле.
Другой метод лечения, которым мастерски владел Мафусаил, было кровопускание. Любой визит к тяжелобольному заканчивался тем, что хозяин брался за скальпель и вскрывал вены, не забывая при этом наставлять, что главной заповедью врача является принцип – «не навреди». Пустив добрую порцию крови, он затем старательно перевязывал рану. Если пациенту становилось легче, то он поил его большими порциями воды. Если же после кровопускания состояние ухудшалось, он объявлял больного неизлечимым и удалялся восвояси. Кровопускание и обильное питьё были основными методами лечения знаменитого лекаря, и за то время, которое мне довелось быть его помощником, в мирном Иерусалиме было пролито много крови и выпито огромное количество воды.
К лечению лекарствами мой хозяин прибегал нечасто, так как считал это дело малоэффективным. Изготовлением снадобий мы занимались в дневное время, когда было достаточно солнечного света, дабы не перепутать цвета, которые сильно искажаются при свете огня. Соответственно в зимнее время изготовление лекарств сводилось к минимуму.
Предки моего хозяина пришли в Палестину вместе с Александром Завоевателем. Прадед Мафусаила был сотником у великого полководца. Звали его Диад. Он был участником знаменитой осады Тира, и про него мой хозяин мог рассказывать бесконечно.
Тир считался неприступным городом, ибо был отделён от суши проливом. Александр велел солдатам засыпать эту водную преграду. Он обещал назначить начальником гарнизона того командира, чья сотня первой ворвётся в город, и хотя штурм был очень кровопролитным, а сопротивление защитников отчаянным, первым в город вошли именно солдаты отважного сотника Диада. Часть жителей города была перебита, а прочих взяли в рабство. Диад, уже, будучи начальником гарнизона Тира, следуя указанию Завоевателя брать в жёны жительниц завоёванных стран, женился на иудейке, и его примеру в дальнейшем последовали все мужчины рода, постепенно смешавшись с местным населением. Мой хозяин тоже не преминул так поступить, но, будучи бесплодным, не смог продолжить свой род
В доме Мафусаила я впервые увидел книги – рукописные листки пергамента, аккуратно зашитые в деревянный оклад, хранили людскую мудрость. Написаны они были, в основном, на греческом, а самая толстая являлась трактатом по врачеванию, автором которого был лекарь самого Александра Великого. Текст чередовался с изображениями частей человеческого тела и врачебного инструментария. Отдельная глава была посвящена описанию лекарственных растений. Я часами вглядывался в незнакомые мне буквы, стараясь угадать их магический смысл. Мафусаил, заметив мою тягу к познаниям, принялся обучать меня греческому языку и письму.
Греческий – язык медицины и без него не может обойтись ни один лекарь, ибо основные труды с описанием недугов и способов избавления от них были написаны авторами из Эллады. Очень скоро таинственные письмена приобрели смысл и превратились в слова и предложения. Мудрость, пришедшая из глубины веков, раскрылась передо мною, и я принялся с жадностью поглощать один трактат за другим.