– А вот вам военный анекдот, – окутывается он дымом. – Наш боцман рассказал.
Притаскивают, значит в госпиталь после боя моремана. Конец осколком оторвало. Кладут на стол, врач зашивает, что осталось, а операционные сестры, видят на обрубке наколотые буквы «..ля». Приходят после операции в палату и интересуются «товарищ краснофлотец, а что у вас на пипке было написано? Валя, Оля или Юля?»
Тот посмотрел на них и говорит – там было написано «Привет ивановским ткачихам от моряков Севастополя».
-Га-га-га ! – корчатся все от смеха, и Жора давится сигаретой.
Потом таинство продолжается.
Спустя час работа завершена, и на багрового цвета Витькином предплечье, красуется синяя наколка.
– Да, сделано путем, – после тщательного осмотра констатирует Жора.
– Какой разговор, – пожимает плечами Чмур, и еще раз протирает спиртом свое творение. Через пару дней опухоль спадет, и все будет в ажуре.
После этого мы разливаем остатки в извлеченные Чмуром кружки, разводим водой из крана и «обмываем» наколку.
На следующее утро у Витьки поднимается температура, и мы тащим его после подъема флага в корабельную санчасть.
– Докололись, мать вашу! – возмущенно орет на нас лодочный врач Алубин, и, осмотрев больного, сует ему горсть таблеток. – Пей!
Впрочем, орет он не совсем искренне. У старшего лейтенанта тоже имеется наколка. Причем весьма импозантная и выполненная цветной тушью.
Затем док что-то черкает в журнале приема, определяет Витьке один день постельного режима, а мы уходим на лодку.
В следующую субботу, в окружении прочих интеллектуалов, Допиро целеустремленно «забивает козла» в кубрике, к Чмуру отправляются еще два клиента, а великий художник Бугров, в окружении почитателей его таланта, живописует на кальке, готовящегося к претворению в жизнь кочегара.
Боевое содружество
Погожее летнее утро. Синь залива под солнцем, легкий туман над водой.
На обширном пустом причале, у высокого борта плавбазы, стоит военный, крытый тентом грузовик и короткий строй моряков, во главе с мичманом. Напротив – молодой лейтенант со значительным лицом.
Лейтенант – командир штурманской группы, мичман – старшина команды, а шестеро матросов их подчиненные.
По приказу старпома группа занаряжена в командировку в Архангельск, для получения на базовых складах штурманского оборудования.
– Слушать меня, – грозно обводит всех глазами лейтенант. – В пути не курить, похабных песен не орать и вести себя достойно. Ясно?
– Я-ясно, – тянут моряки, переминаясь с ноги на ногу.
– Тогда, все в машину, – смотрит офицер на часы и вместе с мичманом направляется к кабине.
Через минуту, урча двигателем, грузовик катит в сторону КПП, а из кузова скалятся веселые рожи.
– Хоть Архангельск поглядим, – гудит старослужащий, штурманский-электрик Серега Корунский и достает из кармана пачку «Примы».
– Ага, – поддерживает его приятель – боцман Вовка Осипенко и тянет из пачки сигарету.
Остальные довольно подпрыгивают на лавках и пялятся по сторонам.
Вскоре Северодвинск остается сзади, грузовик набирает ход и, ровно гудя мотором, несется по трассе.
– Жизня, – восхищенно шепчет рулевой-сигнальщик Иван Лука, выглядывая из кузова и озирая зеленые окрестности. – Щепка на щепку лезет.
– Кому что, а голому баня, – бросает кто-то из моряков и все хохочут.
Через час, замедлив ход, грузовик въезжает в Архангельск, направляется в сторону железнодорожного вокзала, а от него в сторону расположенных в небольшом лесу складов.
– Вот курва, а мы думали в городе, – недовольно брюзжат моряки, когда, миновав КПП с якорями на воротах, машина въезжает на их территорию.
– Значит так, – говорит лейтенант, когда все выгружаются. – Всем ждать меня в курилке, – тычет рукой в сторону небольшой площадки с вкопанной под сосной бочкой и лавками. – Осипенко, остаешься за старшего.
После этого они с мичманом идут в сторону административного здания, а моряки направляются к бочке.
Там, на лавке, со скучающим видом сидит мордастый старшина и что-то тихо насвистывает.
– Звидкиля, причапали ? – лениво интересуется он и сплевывает на песок.
Когда узнает, откуда, – уважительно кивает головой и пожимает всем руки.
– А мы ось тут, припухаемо, – кивает на разбросанные меж сосен склады. – В обслузи так сказать.
– В город как, часто пускают? – интересуется Славка Гордеев.
– Та почитай кожный день, – пожимает плечами старшина. Увэчери морэ на замок и впэрэд.
– Клево устроился, – подмигивает своим Серега Алешин. – Типа «люблю море с берега, корабль на картинке».
Те толкают друг друга локтями и дружно гогочут.
– Слухайтэ, хлопци, а у вас жетоном «За дальний поход» нельзя разжиться? – интересуется мордастый. Скоро ДМБэ, а у мэнэ нэма.
– А цену знаешь? – переглядываются Корунский с Осипенко.
– Ну да, четвертной.
– И пол кило шила, с закусью, – поднимает вверх палец Осипенко. Найдешь?
– Якый разговор, – расплывается в улыбке старшина. Я ж старший баталер.
В это время из здания появляется мичман и машет морякам рукой.
– Так, где нам тебя искать? – встает с лавки Корунский.
– Он у той халабуди, – кивает старшина на виднеющуюся за соснами бетонную постройку с плоской крышей.
– Добро, – отвечает Серега, и все идут к мичману.
Затем вместе с ним они получают на ближайшем складе несколько зеленых ящиков и шкатулок, несут их к машине и бережно загружают в кузов. Вскоре появляется лейтенант и сообщает, что нужно будет задержаться на пару часов. Нету какого-то начальника ведающего выдачей хронометров и биноклей.
– Корунский, – бросает он Сереге. – Перекусите тут сухпаем, а мы с мичманом съездим в город, пообедаем.
Когда начальство выходит за ворота, моряки извлекают из кузова армейский сидор с продуктами, Осипенко раздергивает горловину и достает оттуда пачку галет и две банки – с тушенкой и соком.
– На, братишка, подрубай, – вручает их шоферу. – А заодно присмотри за ящиками. Идет?
Молодой матрос, судя по виду первогодок, сглатывает слюну и с готовностью кивает головой. А вся компания, вернув сидор на место, направляется в сторону склада за соснами.
Там прохладно, пахнет новым сукном, и за обитым жестью прилавком сидит мордастый, с развернутой «На страже Заполярья» в руках.
– О, швыдко вы! – откладывает он газету в сторону и, заперев наружную дверь, приглашает всех в подсобку.
– Хорошо живешь, – окидывают гости уютное помещение, сплошь заклеенное полуголыми красотками, с немецким «Грюндигом» на столе, тумбочкой и диваном у стенки.
– Так де ваш товар? – говорит старшина, когда все усаживаются.
– На, – говорит Корунский и протягивает ему блеснувший эмалью наградной жетон.
– С лодкой, – довольно бормочет хозяин и тщательно его осматривает.
После этого, спрятав жетон в карман, он извлекает оттуда новенькую двадцатипятирублевку, отдает ее Сереге и поворачивается к стоящей рядом тумбочке.
На столе появляется бутылка спирта, несколько граненых стаканов, шмат посыпанного крупной солью сала, пару луковиц и белый кирпич хлеба.
– Держи, – протягивает старшина Гордееву большую медную кружку, – налей вон воды из-под крана.
После этого спирт разводится в нужной пропорции, каждый выпивает свою долю и закусывает.
– Хорошее у тебя сало, хлебное, – с видом знатока констатирует Осипенко.
– Ну да, полтавское – кивает баталер, земляки угостили.
– А до вокзала отсюда можно как-нибудь поближе пройти? – интересуется Лука, разливая остатки спирта.
– А чего ж нельзя, – ухмыляется старшина. Прям за моим складом, в заборе, лаз. А за ним, скрозь деревья, тропка до железной дороги. Оттуда до вокзала минут десять.
– Ну, как, сходим? – вопросительно смотрит Лука на Корунского с Осипенко. – Пока начальства нету.
– Отчего ж, – берут те свои стаканы, – непременно.
Минут через пять, вытянувшись цепочкой, вся компания направляется по зеленой тропинке в сторону виднеющейся за деревьями железнодорожной насыпи.
– Серый, а Серый – спрашивает у Корунского Алешин. – А отчего на складах и в баталерках всегда одни хохлы?
– Хитрые потому что, – цвиркает слюной Корунский. – Вон и наш боцман, – кивает на Осипенко. – Почти все сало умял.
– Да пошел ты, – беззлобно огрызается тот. – Топай лучше быстрее, а то плетешься как вошь.
На вокзал моряки попадают со стороны перрона и с удовольствием глазеют по сторонам. А посмотреть есть на что.
Прям напротив центрального здания, на главном пути, отсвечивая на солнце новенькими вагонами, стоит поезд «Архангельск-Москва», у которого суетятся пассажиры.
У одного из вагонов слышен звон гитары, смех и молодые голоса. Большая группа, судя по всему студенты, в стройотрядовских курточках, разукрашенных взевозможными значками и надписями, готовится к посадке.
– Ты смотри, сколько девчат, – переглядываются моряки и подходят ближе.
При их появлении, окруженный почитателями патлатый гитарист задорно ударяет по струнам
Салага я-а, салага я-а,
На гражданске был стилягою,
А теперь зовусь салагаю!
орет он в сторону моряков и студенты радостно гогочут.
– Никак он это про нас, а Серый? – оборачивается Осипенко к Корунскому.
– Эй ты, композитор, кончай эту лабуду! – басит здоровенный Кондратьев и тяжело ворочает шеей.
Чубчик мой ристакратический,
Сбрит машинкой электрической,
Туфли были мелажевые,
Дали сапоги керзовые
надрывается певец, а двое вихляющихся рядом парней тычут в моряков пальцами и по очереди пьют из бутылки.
Мишка, выпиши ему, – кивает на патлатого Корунский.
Кондратьев делает шаг вперед, гитара взлетает в воздух и с треском насаживается на башку поющего.
-А-а-а!– орут студенты, и завязывается драка.
Через пару минут трое из них валяются на платформе, а остальные в панике бросаются к вагонам. Затем откуда-то возникает трель милицейского свистка, из здания вокзала выскакивает патруль и, гремя сапогами, несется к вагону.
– Бей крупу!– вопит Осипенко, размахивая намотанным на руку ремнем, и драка продолжается. Сержант и два солдата -десантника умело орудуют кулаками, но против шестерых моряков им приходится тяжко.
В самый разгар потасовки, на перрон въезжает зеленый грузовик и на платформу выпрыгивает еще десяток солдат в голубых беретах.
Через пять минут последнее бездыханное тело забрасывают в кузов, и грузовик уезжает.
-Ту-у-у! – весело гудит тепловоз, лязгают сцепки, и вагоны плавно катятся вдоль перрона.
… Коротко просигналив, грузовик останавливается у металлических ворот, с расположенным рядом КПП, они откатываются в сторону и машина въезжает на территорию части.
Миновав пустынный плац, с расположенными по периметру казармами, грузовик останавливается у трехэтажного кирпичного здания, с небольшим сквером перед ним, и задержанных выгружают из машины.
– Что ж вы суки, своих забираете, – шипит длинному ефрейтору Осипенко, и косится на того подбитым глазом.
– Ага, – а еще тельники носите, – шепелявит опухшими губами Лука. – Курвы.
– Давай, давай, топай, – говорит кто-то из десантников, и всех заводят внутрь. Потом, в сопровождении двух сержантов, моряков ведут к дежурному по части.
– Тэ-экс, – встает из-за стола перетянутый портупеей офицер с красной повязкой на рукаве и хмуро оглядывает задержанных. – Так это вы на вокзале бузили?
– Нет, товарищ капитан, – басит Корунский, в разорванной до пупа форменке. – Это студенты. Обзывали нас и все такое.