– Как же так, матушка, от родного дитя отказаться?
– А по тому что супротив родительской воли и без благословения отцовского под венец пошла, и не за того которого по крови выбрали. Нравы тогда другие были. Но прадед мой все стереотипы рушил, за титулами родовыми не гнался, а бабушку мою замуж по любви отдал за не богатого лютеранина, образованного и грамотного церковного пастора. Любви даже вера не мешала, да и преградой не вставала. Они даже умерли почти в один день вместе, тифозных лечили, да сами сгинули.
– И бабушка тоже лютеранкой стала?
– Нет, немцам в веру свою обращать православных запрещалось. А крестили тогда всех. Как родился, так и окрестился. Без этого в метрики церковные не вписывали. А нет записи, нет и человека. Всех туда с начала 1820-х годков вносили, кто родился, кто женился, да кто на небеса душой отошел, и были такие книги в каждом церковном приходе Российской Империи.
Нина с любопытством слушала разговор, не решаясь спросить. Так странно, в небольшой Сорочинской крепости, словно в котелке перемешалось множество судеб, религий и традиций. Как на Хлебной площади в ярмарочный день. Не умещавшись, торговая суматоха рекой заполняла рукава соседних улиц: Невскую, Дворянскую, Троицкую и даже Шатскую. По железной дороги, ведущей к Сорочинску, одним из первых проехал сам Лев Толстой. По её степям проходили пугачёвские крестьянские отряды. А на площадях до революции собирались бухарские, хивинские, ташкентские и афганские купцы. Об их нарядах и товарах любил рассказывать Трофим, сам не видал, но слыхивал.
***
Настасья послушно следовала наставлениям матери. Петру не перечила, была добра и приветлива. От таких её перемен муж стыдливо опускал глаза. Хулиганить перестал, только пил да молчал.
На душе у Петра кошки скребли. Как не пьет, жена и дочка в радость. Как попадет в рот горячая, Фроська распутница так перед глазами и стоит. Она была из тех баб, на которых не женились, но всем селом похаживали. Что-то в ней было такое, чего в других бабенках не было. То ли огонек манящий, то ли своенравная открытость на грех склоняющая, но умела она мужичков на груди пригреть. Петр не был исключением.
Любил Настасью за скромность и гладкий нрав, а грешил с Фроськой. Пока не догрешился, да та в подоле понесла. На мужа покойного спихивать не чего, бумага на руках с датою кончины все алиби рушило. Да и вдовушке на руку, такая возможность мужика захомутать.
Долго мытарил, да решил к отцу за советом податься. Как душу спасти, да семью сохранить. Сергей ждал сына, не решался разговор завести, да все само собой закрутилось.
– Я за советом. – отец выгнал мать, так как не гоже на мужских разговорах уши греть, да и бабий язык, штука опасная.
– Долго я тебя ждал. Ну, выкладывай дружочек.
– Запутался я батенька. Жену люблю, в доченьке души не чаю, но тянет на сторону, черти душу дерут, на край пропасти вилами толкают.
– Складно сказываешь. Да и дело молодое, бывают по неопытности дела горячие, но семьи судьбой тебе дарованной ничего краше нету. Чужая жена, иная судьба, да скользкая дороженька. Свою жизнь попортишь и девицу сгубишь. Да и как прикажешь мне Андрею в глаза смотреть, ведь не хотел он дочь свою за тебя шалопутного отдавать, как чуял. Да, и лиса это твоя, блудливая, хорошего от нее не жди. Хитра, хоть и личиком мила, не простая она, не та кой казаться пытается. Уж поверь чутью отцовскому.
Конец ознакомительного фрагмента.