Так вот, на следующий день после рождения Эсташа повитуха вдруг слегла в постель с неизвестной болезнью. Сильный жар туманил ей сознание и никакие ее снадобья – а они были очень сильными – не смогли спасти женщину от смерти. Скоропостижная кончина ведьмы поразила жителей Булонь-сюр-Мер и его окрестностей. Пошла молва, что это неспроста, что в смерти женщины как-то замешан новорожденный сын пэра.
Повитуха была небогатой, но когда ее хоронили, то обнаружили в узелке целое состояние – сотню серебряных денье. Постепенно странные обстоятельства кончины повитухи обросли слухами, домыслами, и в конечном итоге простодушные и обделенные большим умом вилланы и горожане Булони решили, что во всем виноват Эсташ.
Почему виноват, никто не знал, даже догадок на этот счет не строили, однако худая молва прилипла к нему с младенчества. А уж когда он подрос, начал шкодничать и устраивать разные каверзы, то все и вовсе утвердились в этом мнении.
Будь на его месте кто-то другой, не миновать бы ему допросов с пристрастием в епископском подвале за его проделки, которые нередко были несомненным святотатством. Но дворянин, сын пэра Болони, был даже для святых отцов недосягаем. Впрочем, никто и не стремился обвинить в чем-то отпрыска сеньора Бодуэна Баскета. Сам епископ находился с пэром в дружеских отношениях. А Эсташ своей резвостью и светлым умом ему даже нравился…
Оказавшись в поместье, первым делом Эсташ отправился на поварню. Она находилась за домом – в пристройке. Там среди котлов-мисок-поварешек священнодействовал Жак Бретонец, повар Божьей милостью. Он мог буквально из ничего состряпать превосходный обед или ужин.
Аппетитные запахи поварни разбудили у Эсташа зверский аппетит. Ведь устрицы уже давно переварились в желудке и даже успели его покинуть, поэтому живот подростка прилип к спине и настоятельно требовал наполнения.
– Ах, мсье, какая прелесть! – радостно воскликнул Жак, когда Эсташ выложил свой улов на кухонный стол. – Завтра у нас будет превосходный обед! Суп, поджарка… М-м… Пальчики оближете!
Жак Бретонец был еще тем живчиком; иногда казалось, что он находится в двух местах одновременно. Круглолицый, розовощекий, хорошо упитанный, он катался по поварне, словно колобок, притом с невообразимой для нормального человека скоростью.
– До завтра еще дожить нужно, – резонно заметил подросток. – А я хочу поесть сейчас. Очень хочу, Жак. Я голоден, как сам Кракен!
– Ваша милость, подождите до ужина! Уже недолго осталось. За семейным столом…
– К дьяволу семейный стол! Тащи мне, что уже готово. А за столом я обязательно посижу. Не хочу огорчать матушку.
– Это верно. Сеньора Маргрит вас любит, даже боготворит, и не стоит ее обижать. Что ж, коли вам, мсье Эсташ, захотелось чего-нибудь откушать, перебить голод, у меня для вас есть холодный «потжевлеш» из крольчатины в маринаде.
– А, давай «потжевлеш»! – махнул рукой Эситаш и вскоре уминал за обе щеки любимое блюдо фламандских крестьян.
– Ну как? – спросил Жак спустя некоторое время.
– Потрясающе! Ты маг и кухонный чародей! Ничего более вкусного я еще не едал. Как ты это готовишь?
– Да, в общем, просто. Беру мясо (можно любое), чеснок, морковь, чабрец, сельдерей, ягоды можжевельника, лавровый лист и пиво. Крольчатину режу на небольшие куски, затем мелко крошу сельдерей и чеснок, готовлю маринад, в который входят чеснок, пиво, чабрец, сельдерей, лавровый лист и ягоды можжевельника. Затем кладу мясо в горшок и заливаю его маринадом. В таком виде оно находилось сутки, после чего я переложил его в большую керамическую миску, залил мясо маринадом, уложил сверху кружочки нарезанной моркови и, плотно накрыв крышкой, поставил в хорошо разогретую печь. Крольчатина томилась со вчерашнего утра и до обеда. Достав мясо, я хорошенько остудил его и отнес в погреб. Вот и все. Ничего сложного. И теперь вы, сеньор, откушиваете его с огромным удовольствием.
– Не то слово! Я на верху блаженства! Особенно хороша подливка, которая превратилась в ароматное желе.
– В этом-то вся соль… Хе-хе… – довольно хохотнул Жак.
Он симпатизировал Эсташу. Хотя бы потому, что тот всегда был с ним вежлив и временами становился настоящим кормильцем семье, когда с деньгами у сеньора Бодуэна Баскета становилось туго. Это случалось нечасто, но все равно было неприятно. Хотя бы потому, что сам Жак любил хорошо поесть…
До ужина было еще много времени. Сеньор Бодуэн Баскет ужинал поздно, как было заведено в семье издавна (с той поры как его дед получил рыцарские шпоры), при свечах и зажженном камине. Эсташ отправился на поиски Большого Готье, нанятого пэром Булони для своих мальчиков в качестве учителя воинских искусств.
Большой Готье немало повоевал, когда началось восстание англо-нормандской знати против английского короля Генриха II Плантагенета в 1173–1174 годах, которое возглавили трое его сыновей и жена, Алиенора Аквитанская. Восстание было поддержано королями Франции и Шотландии, а также графами Фландрии и Булони.
В 1170 году король Генрих серьезно заболел. Полагая, что его дни сочтены, он составил завещание о разделе своих владений между четырьмя сыновьями.
Королем Генрих Плантагенет назначил старшего, Генриха, который должен был также унаследовать отцовские владения во Франции (Нормандию, Анжу, Мэн и Турень). Следующий сын, Ричард Плантагенет, получал наследные владения матери – Аквитанию и Гасконь. Третий, Джеффри, получал Бретань – наследство своей жены, Констанции Бретонской. Только младший из сыновей, Джон (Иоанн) оказался обделен; он не получил никаких владений, хотя ему было обещано графство Мортен.
Генрих Младший, получивший позже прозвище «Молодой Король», был миропомазан и провозглашен королем. Желая обеспечить безболезненный переход короны сыну, Генрих II заставил всех баронов королевства, включая короля Шотландии Вильгельма I и его брата Давида Хантингдонского принести клятву верности Генриху Молодому, в результате чего тот стал королем Англии, признанным знатью.
Однако Генрих II выздоровел. Хотя Молодой Король был коронован, Джеффри после смерти Конана Бретонского в 1171 году был признан герцогом Бретани, а Ричард 11 июля 1172 года – герцогом Аквитании, старый король считал все эти церемонии лишь символическими. Он намеревался продолжать лично управлять своими владениями и делиться властью с сыновьями не желал.
Подобное положение не устраивало Генриха Молодого. В итоге против Генриха Старого началось восстание сыновей, душой которого была королева Алиенора.
Большой Готье подался в наемники к Генриху II. Король платил щедро. Но и воевать пришлось на полную катушку, притом против своих, французов. (Что потом он долго скрывал.) Наверное, Большой Готье родился от ведьмы, потому что у него, как и у Эсташа, в районе поясницы находилось большое родимое пятно. И похоже, этот нечистый знак спас ему жизнь. Несколько небольших ранений были не в счет.
Большой Готье в конечном итоге открестился от наемничества, благополучно пропил-прогулял все, что скопил своим ратным трудом, а так как был не женат, то поступил на службу к пэру Булони, благо его халупа находилась неподалеку от Булонь-сюр-Мер, в выморочной деревеньке, которую обезлюдили постоянные войны.
Учитель фехтования, как обычно, был слегка навеселе. Впрочем, это обстоятельство не сказывалось на его работе. Он отменно знал свое дело и гонял юного Баскета до седьмого пота, невзирая ни на какие жалобы.
«Терпите, мсье, – говорил Готье. – В настоящем бою вы мне спасибо скажете за то, что ваша выносливость находится на должной высоте. Там никто не станет предлагать вам немного отдохнуть, чтобы продолжить сражение. Рви жилы, дыши, словно загнанный конь, потей как в объятиях любимой женщины, – до седьмого пота – но дерись до последнего. Иначе все, каюк. А с того света еще никто не вернулся».
Женщин Большой Готье упоминал часто. Это был его конек. Несмотря на то, что Готье считался ветераном, – ему недавно стукнуло двадцать семь лет – он пользовался большим успехом у деревенских девушек и служанок дома Баскетов. В его постели перебывали многие – как юные прелестницы, так и замужние женщины.
Готье был рослым широкоплечим малым со строго очерченным, «медальным» лицом и хорошо подвешенным языком. Он мог уболтать любую девицу. Впрочем, они и сами слетались к нему, как пчелы на мед.
Некоторые мужья знали о проделках своих жен, но даже самые отчаянные ревнивцы боялись иметь дело с Большим Готье. Он был здоров, как бык, и мог сломать любого.
– Жду вас с самого утра! – заявил Готье. – К барьеру, мсье, к барьеру! Сегодня я преподам вам урок обращения с кулачным щитом – баклером[7]. Я уже все подготовил, вот ваш учебный меч – и к делу, мсье, к делу!
Этот меч был гораздо тяжелее баселарда[8], подаренного Эсташу отцом на пятнадцатилетие. Так решил Большой Готье.
«Когда придет время драться по-настоящему, баселард покажется вам легким прутиком, – сказал он, вручая Эсташу затупленную болванку без острия, выкованную местным кузнецом из простого железа, которая лишь отдаленно напоминала меч. – А еще мы утяжелим доспех. Я заказал пояс с карманами, куда положим свинцовые пластины. Это еще добавит вам выносливости».
Бедный Эсташ изнемогал под тяжелым грузом, тем не менее от природы упрямый, сражался, словно одержимый, нередко кусая губы до крови, потому как временами было просто невмоготу махать тяжеленным учебным мечом, который казался ему гирей. А Большой Готье гонял его безбожно, лишь посмеиваясь над красным, как вареный рак, юнцом.
Временами Эсташ начинал его ненавидеть, но, приняв омовение после учебного боя и чувствуя приятную легкость во всем теле, благодушно прощал своему наставнику его чрезмерное усердие.
Результаты стараний Большого Готье были налицо. Эсташ легко побеждал Жоффруа, хотя раньше сын потомственного рыцаря Гийома де Люси был на голову выше него. Ведь другу дали в руки легкий учебный меч, едва тот встал на ноги.
А у сеньора Гийома особо не забалуешь, он учил Жоффруа всем рыцарским премудростям с младых ногтей. Притом так ретиво, что бедный мальчик готов был волком завыть, ведь занятия начинались с раннего утра и часто длились до вечера без выходных, а иногда и по праздникам.
Жоффруа блаженствовал только последний год; теперь у него появилась уйма времени. Правда, не от хорошей жизни. Сеньор Гийом слег и лекарь по секрету шепнул Жоффруа, что дни отца сочтены.
Нанять учителя фехтования не было никакой возможности – семья де Люси была в таком же состоянии, как и семья Баскетов. Фамильные поместья едва сводили концы с концами, и поправить дела не смог даже новый управляющий-валлонец, нанятый сеньором Гийомом незадолго до его болезни.
– Ну что, начали? – спросил Большой Готье, привычно помахивая такой же болванкой, как и та, что была в руках Эсташа.
Подросток невольно поморщился, вспомнив, с какой силой может молотить по щиту его наставник. Так это по большому, достаточно крепкому. Эсташ покосился на крохотный баклер в своей левой руке и лишь горестно вздохнул; да уж, сегодня ему придется точно не сладко.
– Баклер нынче входит в моду, – начал свою «лекцию» Готье. – Как по мне, так он в бою бесполезен. Лучше вооружиться мен-гошем[9], ежели щит превратился в хлам. Но в поединке чести, один на один, баклер может быть незаменим. С ним легко обращаться, а удары он держит не хуже большого щита. Итальянские дворяне не мыслят себе жизнь без баклера; это нужно учесть, ведь нарваться на горячего сеньора проще простого. Любой из них, не думая, сразу хватается за меч. Учтите это, мсье. Щиты они носят всегда с собой, на ремне или на крюке у пояса.
Эсташ кротко кивнул головой, поправил шлем-капеллину[10], и занятия начались…
Глава 2. Гасконец
Сеньор Бодуэн Баскет принимал своего доброго знакомого – арматора[11], торговца, капитана и, по удобному случаю, пирата Пьера Фарино. Обед был накрыт богатый.
Кроме даров моря, которые появились на столе пэра благодаря Эсташу, подали очень вкусную отварную колбасу из Камбре с луком-пореем и острым соусом, петуха в пиве с шампиньонами и луком в сметанном соусе, тушеного кролика с черносливом, салат из маринованной сельди под соусом из яблочного сидра, лука и сливок, горячий «вельш» из сыра, темного пива, ветчины, хлеба и жареных яиц, медовые фламандские гофры, несколько видов пирогов с разной начинкой, великолепный, хорошо подрумяненный белый хлеб с пылу с жару, душистый до невозможности… И главное – превосходное монастырское вино, бочонок которого подарил пэру знакомый настоятель обители.
В общем, повар Жак Бретонец не ударил в грязь лицом.
Разговоры вращались вокруг да около морских дел. Пьер Фарино пока еще не знал, какой «подарок» в лице своего сына-шалопая, которого надо обучить морским премудростям, приготовил ему пэр. Конечно, он понимал, что приглашение на обед к такой знатной, по меркам Булони, персоне – это неспроста. Но капитан думал, что сеньор Бодуэн Баскет опять затевает какое-то торговое предприятие, и мысленно открещивался от него.
Дело заключалось в том, что все начинания пэра на торговом поприще обычно заканчивались фиаско. Это происходило регулярно. Сам капитан едва не разорился, согласившись однажды на авантюру Бодуэна Баскета.
Естественно, отказать такому знатному господину было себе дороже, ведь семья Фарино проживала в Булонь-сюр-Мер, который находился всецело во власти пэра. Но и рисковать своим будущим у капитана не было никакого желания, хотя он понимал, что сеньор Баскет все равно от него не отстанет; он был прилипчив, как смола.
Чтобы немного оттянуть время главного разговора, Пьер Фарино заливался соловьем. Он сетовал на «береговое право», этот бич всех капитанов, которые плавали в Ла-Манше.
– …Между прочим, в 1179 году на Латранском соборе святые отцы постановили отлучать морских грабителей от Церкви. И что? А ничего! Этот закон остался мертворожденным. Изверги, которые заманивают корабли на отмели и прибрежные скалы, спасшихся при кораблекрушении лишают права выкупа, а то и убивают.
Капитан горестно вздохнул и промочил сухое горло добрым глотком вина.
– И все равно грабежи севших на мель судов продолжаются! – сказал он с горечью и оторвал куриную ножку. – Законы «Олеронского морского права» строго карают грабителей морских побережий, но грабежей меньше не стало. Морских мародеров время от времени публично казнят, но это их не пугает.
Сеньор Бодуэн Баскет промолчал. В этот момент он подумал не без сожаления, что его поместья находятся слишком далеко от береговой линии.
На протяжении многих веков кораблекрушения у берегов Европы являлись неиссякаемым источником обогащения их обитателей. Ценный груз купеческого судна, разбившегося на камнях, мог обеспечить процветание многим семьям на целые годы; одно кораблекрушение богатого «купца» часто изменяло судьбу обитавших на берегу моря жителей, делая их зажиточными. И естественно, самые ценные пенки снимали владетельные сеньоры, которым принадлежала местность, где корабль сел на мель.
Дошло до того, что один нормандский священник, разгневавшись на своих прихожан за несвоевременный взнос церковных денег, в своей проповеди укорял жадин и доказывал, что Господь в наказание за их нерадивость вот уже двенадцать лет кряду не посылает на берег его прихода ни одного кораблекрушения.
Промысел заманивать корабли на скалы и грабить груз особенно процветал на юго-западном побережье Англии. Скалистые мысы Данженес, Бичи-Хед, Порт-ленд-Бил, Лизард и Лендз-Энд были настоящими кладбищами кораблей. Жители южного побережья Англии имели мрачную репутацию грабителей погибающих на скалах судов.
Но особой изобретательностью в деле грабежа отличались обитатели островов Силли. Расположенные в двадцати восьми милях к юго-западу от мыса Лендз-Энд, они включал в себя сто сорок пять островов и больших скал, из которых только шесть были обитаемы.