* * *
– Что с вами, Ксавье? – Эль Санто задержал взгляд на появившемся коменданте.– Вам жарко?
– У меня красное лицо? – де Хурадо торопливо посмотрел в зеркало.
– Нет, розовое. Но вы так взволнованы, так возбуждены… Ах да, простите, ваша несравненная опять рожает. Одиннадцатый по счету, Ксавье?
– Двенадцатый, ваша светлость,– маскируя свою раздраженность за наигранной улыбкой, поправил комендант.
– Поздравляю вас, Ксавье. Вы неутомимы.– Дон Хуан подмигнул другу и шутливо погрозил пальцем: – Скоро у нас солдат будет больше, чем у герцога. Надеюсь, ждете сына? Он будет nec plus ultra27.
– Да, ваша светлость,– Де Хурадо склонил в почтении голову и прошел к столу занять указанное ему место.
– Мир, в котором мы живем, чудовищен…
Дон Хуан замолчал и долго смотрел на своего помощника. В тишине комендант почувствовал, как жжет ему лицо тяжелый, вопрошающий взор, и невольно ответил:
– Но так было всегда, ваша светлость.
– Нет, Ксавье, нет,– губернатор вздохнул и потер лоб.– Впрочем, зачем об этом сейчас… Что будем делать? Посоветуй. Происшествие на Славянке – дело нешуточное. Со дня на день жди русских послов.
– Да, случай из самых неприглядных, но, увы, реальный факт. Убитых русских не воскресить.
– Но ведь это… по сути, начало войны…
– Вы полагаете, нам не удастся их образумить?
– Что ж, за свою жизнь мне приходилось выбивать стулья из-под разной дряни. Выбью и из-под них… Но боюсь… Они всё равно встанут, как кошки на лапы… Да и нам ли нынче тягаться с ними? Русские разбили непобедимых французов! Фердинанд благодаря Александру возвращается из Версаля в Мадрид и, бьюсь об заклад, не одобрит нашей стратегии.
– Но мы же не убивали русских. Это дело рук не наших солдат…
– Бросьте, Ксавье! Так они и поверят нам. Скажите, что еще они сами сделали это…
– Но тогда кто?
– Я бы сам хотел знать, кто! – Эль Санто сверкнул на собеседника глазами.
– А что по этому поводу думает ваш сын? Вы доверяете Сальваресу?
– Сальваресу? А при чем здесь Сальварес? Или Луис?
– Доверяете или нет? – комендант был настойчив.
– Да,– после раздумчивой паузы выдохнул дон Хуан, а сам подумал: «Я никому не доверяю… да, собственно, мы и не говорили об этом с сыном». Губернатор расстегнул серебряные пуговицы камзола, вытянул ноги.
– Странная штука жизнь. Вы не находите, Ксавье? Сколько бы мы себя ни обманывали, будто ставили паруса или гребли к берегу под названием «счастье»… на самом деле Фатум нас тащит невидимым течением к неведомой нам цели.
– Зачем столь обреченно, ваша светлость? Кстати, что, на ваш взгляд, «счастье»? – в голосе коменданта засквозило нетерпение и интерес.
– Счастье? – де Аргуэлло удивленно наморщил лоб.—Пожалуй, это когда тебе не объясняют, что такое счастье… Но мы отклонились от темы, дорогой Ксавье. Ныне наш крест – найти правильный выход, не поддаться эмоциям… Быть может, это провокация, и кому-то выгодно, чтобы Калифорния, а за нею и вся Новая Испания была ввергнута в войну… Ну, скажем, тем же иезуитам… Вы, надеюсь, наслышаны, сударь, о новости, что Орден восстановлен?
– Да, но его сиятельство вице-король… разве не есть щит от сей холеры?
– Это отдельный разговор, де Хурадо… не путайте меня, не сейчас.– Эль Санто подавил внутреннее желание по-делиться соображениями о герцоге. Риск был слишком велик. «Вдруг, да всё это происки интриганов, дворцовые сплетни скучающих болтунов?..»
Глава 13
Рамон, хватаясь за пистолет, настороженно повернулся на звук и почувствовал, как язык его плотно подлип к нёбу. Его окружали Черные Ангелы. Лиц было не разобрать, только зеленые кошачьи глаза на черном фоне да широкие рукава мантий, точно крылья летучих мышей.
– Брось оружие, дель Оро, если не хочешь подавиться пулей.
Лицо метиса сделалось серым – призраки пустыни знали его имя. Последняя решимость слетела с лица, и он бросил на землю одно за другим всё оружие, понимая, что стоит ему дать малейший повод, как эти демоны разорвут его на куски.
– Что вы хотите со мной сделать? – Сыч чувствовал, что сходит с ума от страха. Слеза выкатилась и пропала в сухих складках морщин.
– Этот вопрос стоит задать ему, а не мне.
Рука в черном указала направление.
Рамон судорожно крутнул шеей и не удержался от вскрика. За его спиной в нескольких футах на смоляном коне сидел ОН. Белую кость черепа обрамлял черный клобук монашеской рясы, правая рука сжимала мерцающий меч-эспадон.
– Это ты убил падре Игнасио?– немигающие глаза пристально смотрели из глубоких провалов глазниц. В них, как причудилось Рамону, таились глубины веков.
– Нет,– просипел Сыч. Колени его подламывались, а язык распух так, что упирался в зубы.
– Ты лжешь! Зачем? – с укоризной произнес голос.
– Нет! Нет! – глаза полукровки скакали по черным всадникам.– Клянусь Христом распятым, это неправда!
Он упал на колени и, поднимая дрожащие руки к небу, стал призывать в свидетели Господа.
– Не тяни время. У меня его мало. Ты всё равно скажешь правду. И не трепи Имя Божье, которое ты никогда не чтил.
– Пить! Пить! – хватаясь за горло, взмолился метис.—У-умоляю, дайте глоток! Мой язык… он распух…
– Прежде чем он задушит тебя, ты можешь проколоть его ножом и напиться своей крови. У тебя же есть нож, будь мужчиной.
Дель Оро дрожал, голова у него шла кругом. Он прижал пальцы к горлу, в красных глазах застыл нескончаемый ужас. Над головой в высоком небе, ему казалось, выл и стонал ветер, точно сонм томящихся в муках погибших от его рук душ.
– За что ты убил драгуна?
– На нас напали… инсургенты… – из горла Сыча вырвался сдавленный всхлип. Пальцы в отчаянье скребли землю, сдирая их в кровь. Потом, схватившись за ворот, он разорвал серапе вместе с рубахой так, что они свисли двумя лохмотьями с бедер.– Вы что же, не верите мне?
– Конечно да,– участливо произнес голос.– У меня есть чувство, которое всегда подсказывает, кто начинает слишком много вилять хвостом… Ты предал своего друга, собачье мясо, и обокрал его… Или хочешь сказать, что это твои сапоги, а он добровольно разбил себе голову?
– Боже, помоги мне! – воскликнул дель Оро, но голос его надломился в глотке и он захрипел: – Боже, по-моги…
– Где пакет? – белую кость черепа раскроила черная щель ухмылки.
– Какой пакет? Я не знаю… Нет, нет! Это мое. Он мне нужен…
– Тебе уже ничего не нужно,– глаза сверкнули зеленым огнем, вертикали зрачков потемнели.
Обезумевший Сыч прижался спиной к горячему камню, с ужасом глядя на приближающуюся смерть.
– Хозяин,– задыхаясь от кашля, проблекотал полукровка, протягивая обшарпанный пакет.– Я умоляю вас! Не убивайте, я буду служить вам по гроб…
Степной Дьявол навис над ним, забирая пакет:
– Умирать надо тише, дель Оро. Ты знаешь, какая страна лежит за теми горами? – черная перчатка с пакетом махнула в сторону северо-востока.
– Знаю, что большая…
– Ты бывал там?
– Нет,– дель Оро с судорожной надеждой сшеркнул рукавом пот.– Выше Эль-Пасо мой конь не забирался. Туда только птицы летают. Да, похоже, бежит вот та река…
– Тогда тебе будет интересно отдаться ее течению… —меч вспыхнул огнем на солнце.– Хотя даже и это путеше-ствие для тебя роскошь.
Глава 14
Старик замолчал, уперевшись взглядом в чернильный прибор. Он смотрел немигающим взглядом на одну давно примеченную им царапину и думал, как слаб и как одинок он на пороге опасного решения. Его Монтерей, да что там —вся Верхняя Калифорния – кишела подчиненными ему людьми, но не было ни одной души, которая постучала бы к нему в двери и разделила его муки: безумно горделивые помыслы о величии и убийственное сознание беспомощности. «Тот же Ксавье: славный малый, но скользок, что угорь, и изменчив, как хамелеон,– резюмировал де Аргуэлло.– Сто против одного – комендант будет с тем, кто останется в выигрыше».
Но даже осознавая всю глубину и низость этой гадкой истины, он боялся сейчас остаться один, потерять пусть изменчивое, но живое участие человека, которому изливал душу, который внимательно слушал его и был всегда готов услужить советом.
– Я хочу одного, Ксавье,– Эль Санто коснулся своего холодного лба некогда сильной и твердой, а ныне дрожащей и ошибающейся рукой.– Чтобы русские посланцы, если они объявятся у наших ворот, испугались и знали, с кем имеют дело.
– А если этого не случится, ваша светлость? – комендант следил за стариком беспокойным взглядом.– Вы окажетесь крайним, простите… А что будет потом, догадываетесь?
Губернатор поднял уставшие глаза и встретился с упорным взглядом черных глаз де Хурадо.
– Боюсь, после сего вам уже никто не подаст руки…
– И вы тоже, Ксавье?
– Не знаю,– уклончиво ответил тот, опуская настороженные глаза.– Возможно, дети и жена уже будут оплакивать своего отца на могиле.
«Вот ведь уж, как опять извернулся»,– усмехнулся в душе де Аргуэлло.
– Ладно, довольно сгущать краски, мой друг, уж кто-кто, а вы сумеете выйти из всех передряг. Ну, а искать виновных в сем деле будет несложно… Кто не виновен, кто хоть раз не влез в политику? Меня обвинят уже только за то, что я губернатор, и вынесут приговор…
– Прошу простить меня,– комендант улыбнулся одними узкими губами.– Я знаю, вам претит казарменная откровенность, ваша натура… Мораль…
– Хватит петлять, амиго. К чему эта велеречивость? А о морали забудьте; кто знает, сколько нам осталось сидеть на этой пороховой бочке? Помните, как у Данте28: Lasciate ogni speranza voi ch’entrate…29
– Ну, если так,– Ксавье оживился и вежливо вытянул руку на ореховой столешнице.– Извольте. Вы не помните анекдот, ваша светлость, что прокаженный сказал шлюхе?
– «Оставь сдачу себе?» – ответил через заминку губернатор с некоторой небрежностью, за которой скрывалась настороженность.
– Именно так, ваша светлость,– поторопился комендант, с трудом справляясь с голосом.– Я разумею, вам стоит так же ответить и русским.
Эль Санто громко и истово высморкался, спрятал платок в карман атласного камзола и потребовал, вопросительно вскидывая брови:
– Нельзя ли яснее?!
– Ясность тут одна, ваше высокопревосходительство. Испанцы со времен великой Конкисты не разучились держать оружие в руках.
– Но откуда нам взять силы? – старик, запаляясь, приподнялся в кресле.
– Силы? О, они всегда появляются, когда нужны. Я более чем уверен: гарнизона Монтерея хватит отбить атаки этих варваров. А если присовокупить к этому эскадрон вашего старшего сына Луиса, да волонтеров Сальвареса, то мы вполне бы могли рискнуть взять штурмом их форт. Разве это не решение всех проблем? Если заговорят пушки – слов уже не услышать.
– Боже мой! Какое красноречие, Ксавье! А ну-ка, придержите язык, любезный, пока не испачкали его в крови патриотов. К чему вы всё призываете к войне?! Вот до чего доводит карьеризм. Вы любите только себя. Хотя, признаться, вы и себя любили не очень красиво…
– Но что же нам делать? Если молчит Мехико? Если молчит Мадрид?
– О да! Этот вопрос, как гаррота, душит и меня. Почему до сих пор нет гонца?.. Нет предписаний?..
«По-че-му?» – мысленно по слогам построил губернатор, чтобы убедиться, что такой вопрос существует и имеет смысл. Такой вопрос, конечно же, существовал и имел смысл, но был до такой степени чудовищен и страшен, что дон Хуан вновь вжался в кресло и в отчаянье сдавил подлокотники. Ему было жаль себя, Монтерей, на обустрой-ство которого было брошено столько времени и сил… было и жаль солдат, ибо случись завтра непоправимое, никто и никогда даже не попытается разобраться в этом узле его терзаний и мук. «Господи, а если тот бред, что говорил Сальварес, действительно правда? – подумал он и содрогнулся.– Бедные мои дети, что ждет их в новом мире? Может быть, новые палачи? А я?.. Сам-то я что? – Эль Санто плотно сжал губы.– Нет, ничего не выйдет. Я по рождению и по духу буду всегда принадлежать к старому миру».
Старик закрыл глаза, чувствуя, как при звуке крепостного колокола обливается кровью сердце в его груди, точно каждый звенящий удар приближал крах империи.
– Боже мой! Это какой-то жуткий рок, Ксавье! Я чувствую, как устал, как боюсь… и прежде всего потерять себя… Знаешь, мне надо давно свести счеты с Господом. Пора по-думать о Вечности, мой друг. Я так много грешил. И, каюсь, что ранее так мало думал о Боге. Я уже в конце пути и, признаюсь, ни на что не надеюсь. Только не надо, не надо возражать мне, Ксавье, и успокаивать обманом. Я всё знаю… Я так устал от жизни. Mea culpa, mea maxima culpa…30
Комендант задумчиво и понуро смотрел на бледные морщинистые ладони губернатора и не перечил. И Эль Санто показалось, что в его узких глазах читается та же мысль, кою он только что высказал вслух.
– Если у тебя болезнь и излечить ее нет возможностей, то приходится жить с ней. А моя болезнь, де Хурадо, равно как и ваша,– это дети.
– Я понимаю ваши заботы: Кончита, Луис, Сальварес…
– Ах, помилуйте, Ксавье… не стоит бередить раны… Ладно, позже договорим, ступайте, желаю остаться один. Еще раз мои поздравления и жду приглашения на крестины,– губы старика тронула слабая улыбка.
– Весьма польщен честью, ваша светлость. Всенепременно будете званы.
Глава 15
Миновав обширную равнину и ущелье между двумя горами, отряд сотника Дьякова очутился на высоком плоскогорье. Свежесть воздуха здесь чувствовалась острее, чем внизу, в долинах. Белые кудри облаков бесконечной вереницей лохматились по небу над самыми головами. Порывистый ветер выл с утра до ночи, пригибая к земле зеленую бахрому трав и низкорослых кустарников.
Казаки хмурились: все два дня пути их преследовал унылый, нескончаемый волчий вой.
– Дурная примета,– ворчал Афанасьев, казачий десятник, ехавший рядом с Дьяковым.
– Сплюнь, Константиныч, накаркаешь, и так тоск-ливо.
– Вот тебе на, Мстислав Алексеевич,– десятник хитро улыбнулся в пшеничные усы.– Ты ж у нас ни в чох, ни в вороний грай не веришь. Эй, да не темни ты очи, Ляксеич, и брови не хмурь, поди ж, сумеем с басурманом столковаться? Языки-то хоть у нас и разные, да небушко над нами одно. Им-то, поди, тоже не в жилу драку чинить? Небось в мире-то слаще житье… Эк, беда,– Афанасьев хлопнул себя по животу, что дородно нависал над ремнем, и почесал лунную лысь, снимая папаху.– Вечно так: кто в рай к ангелу, а мы завсегда к черту на рога. Да пусть и так, брат,– Константиныч шлепнул себя по распаренной шее, сбивая докучливого слепня.– Один шут, образумим испанца… А ежли нет, то милости просим, хто с казацкой шашкой переведаться хочет… Ты ж помнишь, Ляксеич, чо его благородие на дорожку сказал: «Смерть наших ребятушек – это вода на мельницу тех, хто выжить нас жаждет». Не ко двору наш мужик пришелся на ентой земле… Да токмо русак не из воску Христом слеплен… Пусть только сунутся…
– Да замолчишь ты?! – Дьяков сплюнул с досады.—На словах-то мы все как на гуслях. И ты меня, Борис, за ногу-то не лапай, я тебе не девка. Руби сразу, что наросло, но только не жужжи.
– Ух вы какой, вашбродь. Еще не вскипело, а вы уж заварились.
Десятник жаро матькнулся сквозь зубы и пощурился окрест. Плоскогорье медленно спускалось к побережью. Долины расступались всё шире, захватывая дух величием своего простора.
– Чо ты всё злисся, Мстислав Алексеич!? – расстроенный Афанасьев пришпорил утомленного жеребца.– Думаешь, тебе одному заботливо да горько? Нам, может, всем жить-то осталось пустяки. Вдруг удавит нас испанец аль возврату не даст, бросит заложниками в острог.
– Не скули. Твоим языком только сваи забивать.
– Ну вот вы опять… Лучше б водочки, вашбродь, для настрою народу во внутрь приказали принять… Ишь ведь каки хмурые, притомились мужики.