«Боже мой, что я несу, какую-то дешевую мелодраму выдумала про горничную, захочешь – не поверишь», – мелькнула мысль у меня.
Екатерина Андреевна быстро встала, забрала у меня чашку, поставила ее на столик, помогла мне улечься на подушках.
– Но, что же произошло дальше? Как вы были ранены? – накрывая меня одеялом, спросила Екатерина Андреевна.
– Я не помню, как все произошло. Помню, что ехала в карете с попутчиками, был уже вечер, я задремала, и все, больше я ничего не помню, – закончив врать, у меня иссякли силы. Не думала, что выдумывать историю так сложно, тем более, чтобы не сболтнуть лишнего. – Мне нужно идти, прошу вас, принесите мне мою одежду. Я не могу вас обременять своим присутствием.
– Отдыхайте, Мария, я вас никуда не отпущу, вы еще слабы. Я что-нибудь придумаю, не тревожьтесь.
Екатерина Андреевна вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
Я хотела встать, посмотреть, что находится за окном. Может, вид из окна и происходящее там позволит понять, в каком веке я нахожусь.
«Да», – снова стала размышлять я, – «уже не, где я, интересует вопрос, а в каком веке. Чудеса, да и только», – подумала я и заснула.
5.
Днем я себя чувствовала гораздо лучше, и Екатерина Андреевна пригласила меня на обед. Мой мужской костюм мне не отдали. Глаша принесла мне платье из голубого хлопка с набивным рисунком. И это было еще не все.
Я бы сама не смогла одеться. Теперь я почувствовала на себе, как тяжело приходилось дамам XVIII века.
В том, что я в XVIII веке, я убедилась до сборов на обед. Мне удалось дойти до окна и посмотреть на улицу. Мои последние надежды на то, что мне все снится, я брежу от ранения, что я просто попала в какую-то секту, пошли прахом. На улице я увидела проезжающие кареты, людей в старинной одежде, да и дорога была мощенной.
– Барышня, – причитала Глаша, начав меня переодевать к обеду, – какая же вы тощенькая.
Пока Глаша что-то брала с банкетки, я надела батистовую сорочку с коротким рукавом и низким вырезом.
Что-то оказалось корсетом. Глаша стала надевать на меня корсет со шнуровкой на спине, V-образной формы с лямками. И шнуровка, кстати, отличалась от тех, что есть сейчас, к которой мы привыкли и тех, которые я видела в фильмах. Это была шнуровка не «крест-накрест», а «спиральная шнуровка», я вспомнила название. Теперь я смогу читать лекции по моде XVIII века, правда, не знаю какого года.
Я стояла боком к зеркалу, расположенному на стене, осторожно повернув голову, и с интересом наблюдала, как она меня шнурует. Дырочки на корсете располагались в шахматном порядке, завязку Глаша закрепила с одного конца, последовательно продела через все отверстия корсета, и завязала с другого. Да так ловко и быстро у нее это получилось. Но, когда она затягивала завязки, мне уже было не так интересно.
Я знаю, какой пытке я подвергла бы своего врага – надела бы корсет, да еще и потуже затянула.
Это самая натуральная пытка. Дышать стало так тяжело, было ощущение, что мою грудь стиснули тисками. Ни в какое сравнение не идет с современными корсетами, которые мне довелось носить. И это еще Глаша корсет как полагается, не затягивала.
– Я не буду сильно корсет затягивать, вы еще не совсем здоровы, и фижмы, барыня сказала на вас не надевать.
Следом на меня Глаша надела пышную нижнюю юбку. Усадив на стул, надела на меня шелковые чулки, цвета слоновой кости, завязав подвязкой на бедре. И уже на все это на мне Глаша надела длинное платье из голубого хлопка с набивным рисунком с пышной юбкой.
– Как же вам подошло платье хозяйки, только маленько длинновато, – осмотрев меня, сказала довольная Глаша.
Я решила воспользоваться болтливостью Глаши, которая без умолку говорила обо всем подряд, но все равно, я не могла из ее разговоров ничего ценного для себя услышать.
– Глаша, сколько тебе лет? Как давно ты здесь служишь? – вклинилась я в болтовню Глаши.
– Осьмнадцать годков. Я с деревни, которая принадлежит барыне, я не служу, я родилась там.
«Как же мне у нее узнать, какой сейчас год, какой вопрос задать?», – думала я. – «Сколько лет, узнала, а знает ли какого она года, ладно, рискну, спрошу».
– Глаша, в каком ты году родилась? Что-то голова у меня побаливает, не могу сосчитать.
Глаша удивленно посмотрела на меня, потом, застегивая многочисленные крючки у меня на платье на спине, зашевелила губами.
– Одна тысяча семьсот тридцать седьмом, вот, – Глаша закончила застегивать крючки, обошла меня, осмотрела.
Глаша взяла стул, поставила его напротив зеркала.
– Садитесь, барышня, я вас причешу, – Глаша взяла расческу с комода, на который положила ее, когда принесла вместе с расческой ворох одежды.
Я села на стул, и пока Глаша укладывала мне волосы, я занялась подсчетами. Никак не могла посчитать, какой же сейчас год. Видимо, действительно, с головой у меня проблемы. Я ухмыльнулась. Как сказал мой старший брат, после моего очередного восхождения на Эльбрус, больная на всю голову.
«Итак, соберись, и считай», – приказала я себе, – «1737 плюс 18, это будет…», – я прямо чувствовала, как у меня шевелятся извилины. – «Все, посчитала, 1755 год. Уж не знаю, радоваться или плакать. Одно хорошо, не в блокаду попала. Кошмар».
Тут я услышала, как Глаша что-то говорит, и смотрит на меня в зеркало.
– Что? Я задумалась, что ты говоришь?
– Все, барышня, посмотрите.
А я уже рассматривала себя в зеркале. Это была не я. Как бы я не ругала корсет, но он придавал мне стати, да и в платье я шикарно выглядела.
«Да», – снова проговорила я про себя, – «красотка ты, Мария, несомненно».
– Спасибо, Глаша.
– Ой, еще туфли, – Глаша взяла туфли в тон к платью у банкетки, наклонилась и, приподняв платье, стала надевать на ноги туфли.
Нога у меня скользнула туда свободно.
– Какая же у вас ножка маленькая. У хозяйки маленькая, а у вас еще меньше. – Глаша поднялась с колен, – я сейчас принесу мюли, они подойдут.
Глаша с туфлями в руках проворно выбежала из комнаты.
– Какие еще мюли, – проговорила я вслух, подходя к зеркалу. Потрогала повязку на шее, шея еще ощутимо болела.
Глаша влетела в комнату со шлепками в руках.
–Вот, – проговорила она, протягивая мне туфли без задника на каблуках. – Они точно будут впору.
«Понятно», – подумала я, – «это и есть мюли, запомнить бы».
Глаша снова бухнулась на колени, подняла мне платье и помогла мне надеть мюли.
– Красавица, – удовлетворенно сказала Глаша. – Я провожу вас на обед.
Да, кстати, нижнего белья на мне не было никакого, вообще. Странные, я бы сказала, ощущения. Как-то прохладно, тут я хихикнула.
6.
Под руку с Глашей я вошла в зал. Мою перевязанную шею Глаша прикрыла, как она сказала, фишю. На самом деле это была косынка из муслина, треугольной формы, прикрывавшая шею, плечи и глубокий вырез в зоне декольте.
Глаша привела меня в тот самый зал, в котором я видела ночью Екатерину Андреевну с ее племянником.
– Мария, я рада, что вы смогли принять мое приглашение на обед, – радушно приветствовала меня Екатерина Андреевна, встретив меня у входа в зал.
Она как всегда выглядела великолепно. Голубое платье, украшенное кружевами, идеально подчеркивало ее стройную фигуру, глаза от цвета платья стали еще ярче.
Осторожно поворачиваясь, чтобы не потревожить шею, я стала осматривать зал.
Это был поистине великолепный образец стиля русского барокко XVIII века: много зеркал на стенах, стенные бра со свечами с обеих сторон зеркал; живописный плафон, в центре которого висела большая хрустальная люстра с многочисленными свечами; стены зала были отделаны светлой тканью с крупным цветочным орнаментом; наборный паркет с вензелем в центре; и изразцовая печь.
Будучи экскурсоводом, я повидала много дворцов и особняков. Но одно дело, когда смотришь на эту красоту в Музее, а другое дело, когда находишься во всем этом великолепии, когда там еще живут люди. Ты можешь это не только созерцать, но и пользоваться этим. Можешь сидеть на диванах, стульях, ходить по паркету, спать в постели, есть еду, которой, по сути, нет, больше двухсот лет. Осознание этого шокировало меня.
Теперь в центре зала стоял небольшой стол, накрытый белой скатертью. В центре стола стоял канделябр со свечами. Так как за окном было пасмурно, свечи в канделябре горели.
На столе уже стояли закуски, они источали такой аромат, что у меня от голода закружилась голова.
Стол был сервирован фарфоровым сервизом, столовые приборы были такие же, как и у нас, в нашем времени. Только вилка была не с четырьмя зубцами, а с тремя длинными. На столе стояли тарелки с закусками. Изобилие меня приятно удивило.
Только некоторые блюда были хорошо знакомы: моченые яблоки, квашеная капуста, соленые огурцы, рыба нескольких видов, нарезанное холодное мясо, красная икра, которую Екатерина Андреевна ела, намазав на хлеб, поперчив и посолив. Из тех блюд, что мне еще предлагали, я запомнила, были: лососина с чесноком, медвежатина, пироги с горохом, налимьими молоками.
К моему удивлению, было много разнообразных соусов, к рыбе, к мясу, к дичи. Многие незнакомые блюда я не рискнула попробовать.
Мне пришлось себя контролировать, чтобы с голода не наброситься на еду, и не разговаривать с набитым ртом, а есть, соблюдая приличия.
– Машенька, вы в силах написать письмо сестре, чтобы уведомить, что с вами все в порядке, и вы задержитесь? – спросила меня Екатерина Андреевна, внимательно смотря на меня из-за фужера с вином в руке.
«Ну да, конечно в силах, особенно в XXI век, какие проблемы», – чуть не съязвила я.
– Да, в силах. Мне как можно скорее нужно написать и предупредить ее. Сестра тяжело переживала смерть, – тут я замолчала, чтобы скрыть замешательство взяла бокал с водой и стала пить воду, лихорадочно вспоминая, кого я умертвила по своей легенде, – переживала смерть тетушки, и то, что она не смогла приехать и проститься с ней.
– Да, печально. Вот, попробуйте еще тартуфель, – сказала Екатерина Андреевна, сделав знак лакею, в темно-красной бархатной ливрее, в парике и в белых печатках, прислуживавшему нам за столом.
– Это очень вкусно, я недавно попробовала его у графа Шувалова, – расхваливала Екатерина Андреевна.
Лакей подал мне тарелку с тартуфелем, я взяла немного, осторожно попробовала.
«Это же картофель, а тартуфель», – чуть не вскричала я, – «как же так можно было испортить картошку».
– Да, изумительно, – покривив душой, подтвердила я, пытаясь проглотить хоть немного тартуфеля с ананасом.
«Пока я не поняла, как мне вернуться домой, нужно научить их готовить картошку», – решила я про себя. – «Единственное блюдо, которое я хорошо умею готовить, это картошка».
Как же сложно было себя контролировать и не выпасть из легенды. Теперь я стала лучше понимать разведчиков, живших двойной жизнью. Только мне не повезло, в отличие от них, меня забросило на двести с лишним лет назад. Как же мне вернуться домой?
Задумавшись, я не слышала, о чем мне говорила Екатерина Андреевна. Из раздумий меня вывели ее слова о метаморфозе. Включившись в разговор, стала внимательно слушать ее. В это время нам принесли щи с репой и грибами. Щи были изумительно ароматные и вкусные, я с удовольствием их ела.
– Государыня приглашала и меня, но я не любительница маскарадов, да и балов. Вот снова пришло приглашение на бал. Он состоится скоро, в следующем месяце, нужно обязательно идти. Мария, составьте мне компанию, пожалуйста.
– Да, с удовольствием, – машинально согласилась я, доедая щи, даже не сообразив, что бал будет еще нескоро.
– Вот и замечательно, – обрадовалась Екатерина Андреевна.
– Екатерина Андреевна, я еще раз хочу поблагодарить вас за заботу. Мне неловко обременять вас своим присутствием, – спохватилась я. – У меня сейчас нет средств, чтобы хоть как-то отблагодарить вас за доброту.
– Ах, оставьте, Мария. К тому же, вы скрасите мое одиночество. Дмитрий, мой племянник, довольно редко навещает меня.
Несмотря на свой голод, я быстро насытилась, и принесенное горячее, как прорекламировала блюдо Екатерина Андреевна, котлеты «де Воляй», уже не могла есть. К котлете прилагался гарнир каша.
От необходимости есть котлету под пристальным вниманием Екатерины Андреевны и лакея, меня спас приход ее племянника.
Он вошел решительным и стремительным шагом. Высокий, широкоплечий молодой мужчина, с резкими чертами лица, с темно-карими, практически черными глазами, длинные волнистые волосы были собраны и перевязаны темной лентой, сливавшейся с темными волосами. Светлый кафтан выгодно подчеркивал его статную фигуру.
– Митя, какой приятный сюрприз, – искренне обрадовалась Екатерина Андреевна.
Дмитрий остановился, осмотрелся, остановил взгляд на мне. Теперь мне удалось его рассмотреть.
– Разрешите представиться сударыня, граф Дмитрий Михайлович Строганов, – галантно поклонившись, представился он.
«Как же мне представится, как к нему обращаться», – растерянно думала я, – «сиятельство, превосходительство, граф? Балда», – успела я обругать себя, – «нужно было лучше историю учить».
Я хотела привстать из-за стола, чтобы представиться.
– Нет, нет, Мария, пожалуйста, не вставайте, – пришла мне на помощь Екатерина Андреевна. – Дмитрий, разреши тебе представить нашу гостью, графиня Мария Белозерская.
Я только кивнула головой, не зная как себя вести.
«Ну, вот, теперь я графиня, чудеса, да и только», – иронично подумала я.
– Митя, садись, отобедай с нами, – вставая, сказала Екатерина Андреевна.
– Благодарю, Катюша, откажусь – сказал Дмитрий, подходя к Екатерине Андреевне, которая еле доставала до его подбородка, и целуя ее в макушку.
– Дмитрий Михайлович, благодарю вас за мое спасение.
– Оставьте, – снисходительно сказал Дмитрий. – Как вы себя чувствуете? – довольно равнодушно спросил он.
– Спасибо, замечательно, скоро смогу продолжить путешествие, – меня почему-то задело равнодушие Дмитрия.
– Нет-нет, я против этого, – Екатерина Андреевна подошла ко мне, взяла меня под руку, – вы еще не готовы к столь длительному путешествию.
Мы с Екатериной Андреевной перешли к дивану, перед которым стоял небольшой столик, накрытый к чаю. На столе стоял фарфоровый чайник с чашками, поднос с конфетами, чашки с медом, с вареньем, большая ваза с яблоками, и небольшая миска с клубникой.
– Мария, попробуйте конфекты. Вот еще пирог с птичьими потрохами, – радушно предлагала Екатерина Андреевна.
Вот тут я чуть не подавилась, сделав глоток чая.
Дмитрий сел напротив нас, на кресло. Лакей, довольно ловко и быстро убрав посуду с большого стола, покинул зал. Пока мы пили чай, Екатерина Андреевна вместо меня рассказала мою выдуманную историю путешествия. Дмитрий только хмыкнул, услышав про то, что я не помню, кто и как меня ранил.
– Екатерина Андреевна, – чуть не вскричала я, вспомнив, что на моем кафтане была брошь. Я ее надевала только по особым случаям. Говорила всем интересующимся людям, что это бижутерия. На самом деле, брошь была инкрустирована настоящими бриллиантами и изумрудом. – А на моем кафтане брошь была?
– Брошь? Костюм полностью привели в порядок, но броши на нем не было – с сожалением проговорила Екатерина Андреевна.
– Должно быть, я ее потеряла, как жаль – я не сдержалась, и слезы покатились из глаз. Выдержка мне изменила, или напряжение сказалось, но я никак не могла остановиться. Я вспомнила еще про убийство Павлова, про брата, который, наверное, сходит с ума в поисках меня.
Екатерина Андреевна, пыталась меня успокоить, дала свой батистовый платок, когда слезы полились градом. Дмитрий подал мне фужер с водой, и с неприязнью смотрел на меня.
Я заставила себя успокоиться, вытерла слезы. Выпив воды, поставила стакан на стол.
– Простите меня, пожалуйста, за истерику, – извинилась я, теребя платок, – эта брошь дорога мне, это семейная реликвия, ее мне подарила бабушка. – И это была правда, тут мне не пришлось ничего придумывать.