Хозяева охотно объяснили происшедшее. Присутствие в «нижней» тундре воплощённого демона означает определённую «размытость» границ бытия, допускает изменение и даже нарушение некоторых нравственных норм. Сами они с Ньхутьяга-Чаяком ещё не встречались, но тундру облетела весть, что демон требует убивать менгитов, где бы их ни встретили. То есть, увидев русского, надо попытаться его убить, даже если потом ты обязательно погибнешь. Не хочешь погибать — не встречайся с чужаками, держись подальше от мест, где они кочуют. От них — от пришельцев — исходит скверна. С ними нельзя говорить, нельзя есть их еду, пить их питьё. Нельзя прикасаться к их вещам — от них исходит скверна. Все предметы «менгитского» происхождения — у кого какие есть — должны быть уничтожены или выброшены. Пользоваться вещами или оружием менгитов могут лишь люди Ньхутьяга: они и так по уши в скверне, им хуже не будет.
Кириллу понадобилось время, чтобы выцедить из витиеватых рассказов рациональную суть, а потом её осознать. Вывод получился двоякий: либо среди таучинов завёлся псих, либо... всё очень серьёзно. «А сам-то я — кто? » — мрачно подвёл он итог своим рассуждениям. Этот вопрос на самом деле риторическим не был. Предстояло определить и оформить своё новое «я».
Из участников беседы по крайней мере двое знали прежнего Кирилла в лицо, но узнавать его не спешили, хотя и в самозванстве не обвиняли. Тщательно отслеживая реакцию слушателей, провоцируя их на подсказки и догадки, учёный слепил новую формулу себя. В русской «транскрипции» она получилась такой: воин Кирь умер (переселился в «верхнюю» тундру), но через некоторое время воскрес (вернулся в «нижнюю»). Предки и ещё не рождённые потомки отправили его обратно с единственной целью — истреблять менгитов. Для этого ему дали много полезных вещей, которые он и везёт с собой.
Версия была слушателями принята «на ура» — в ней не содержалось ничего из ряда вон выходящего. Дискуссия, однако, всё же возникла, но по неожиданному поводу. Груз, который доставил Кирилл, везли менгиты, они прикасались к вещам, возможно даже, они их изготовили (Кирилл это подтвердил). Так могут ли ими пользоваться все люди или только «неприкасаемые», то есть избранные Ньхутьяга?
Учёный честно признался, что не знает, и предложил вместе подумать над этим философским вопросом. Часа полтора-два ушло обдумывание и обсуждение, после чего консенсусом было принято решение: простым людям без нужды с магией и всякими сквернами лучше не связываться. А посему груз надо доставить самому Ньхутьяга-Чаяку — пусть он и разбирается. Это вполне выполнимо, так как известно, что данный человеко-демон собирался отправиться (или уже отправился) на побережье в посёлок Угынот — там у него семья и хозяйство.
Кирилла такой расклад, конечно, вполне устроил. Тем более что хозяева обещали помочь людьми и продовольствием. Собственно говоря, несколько местных мужчин в любом случае собирались отправиться к морю. В тундре летом жизнь не сахар, а там... В общем, ходят слухи, что этим летом должен быть большой поход на байдарах — кого-нибудь бить и грабить.
Учёному оставалось лишь мысленно улыбаться: он уже знал, как собираются таучинские ополчения или пиратские армады. Какой-нибудь таучин между делом поделится с гостями соображением, что хорошо бы собраться там-то и там-то и пойти воевать с теми или этими. Его слова будут множество раз пересказаны на всевозможных посиделках — с небольшими искажениями, конечно. А потом они к нему же и вернутся, но уже в виде вполне конкретной информации о месте и времени сбора.
День спустя караван тронулся в дальнейший путь. Его целью теперь был приморский посёлок Угынот, но маршрут предполагался не прямым, а зигзагообразным — с посещением полудюжины стойбищ. Людям нужно было обменяться новостями и забрать попутчиков — этот район русское нашествие не затронуло, и желающих повоевать хватало.
Берег приближался, хотя в рельефе это и не чувствовалось. В последние дни Кирилла мучил странный глюк — он вдруг начинал узнавать местность, против воли добавляя воображением недостающие элементы и стирая лишние. Разум твердил, что это неправда, что до посёлка ещё далеко, что, скорее всего, Луноликой на месте нет, так что нечего переживать, но... Но он уже был с ней, уже обонял её запах, уже целовал глаза, уже говорил с ней...
Одна напасть сменилась другой — однажды Кирилл попытался в деталях представить, смоделировать её реакцию при встрече. Попытался и... Он никогда не считал себя красавцем — просто нормальным парнем, который если и нравится девушкам, то уж всяко не своим ангельским личиком. Но теперь... «На ощупь сплошные бугры и ямы, какие-то рубцы. К тому же поломаны зубы... Наверное, я выгляжу просто монстром!» Разум подсказывал, что это — ерунда, что внешности мужчины таучинские женщины придают очень мало значения, что здесь в цене совсем другие качества. Всё это учёный понимал, но тем не менее не мог пропустить ни одной лужи — всматривался в отражение и с мазохистским удовлетворением констатировал: да, урод каких ещё поискать!
Впрочем, переживания по поводу внешности занимали Кирилла недолго. Их рассеяло, растворило, затмило другое подозрение — совсем уж кошмарное, хоть руки на себя накладывай! Его били долго и умело: вдруг в итоге он стал... импотентом?! Вот уж это действительно ужас, по сравнению с которым всё остальное мелочи, не достойные внимания! Как быть, что делать?! Вроде бы утренняя эрекция имеет место быть, но ведь это же ничего не значит, правда? К тому же в последнее время она прекратилась... Да-да, никаких сомнений: он — импотент, он — не мужчина! О, Боже...
В общем, вместо радостного нетерпения и предвкушения встречи Кирилл испытывал совсем иные чувства. Он довёл себя почти до невменяемого состояния — ему уже не хотелось никуда ехать, ни с кем встречаться. Будь он один, он повернул бы обратно. Дружеские шутки спутников по поводу грядущих сексуальных излишеств приводили его в отчаяние — хотелось заплакать или броситься на них с кулаками, а лучше сделать то и другое одновременно и при этом провалиться сквозь землю.
Всё когда-нибудь кончается. Кончилась и эта дорога. Луноликая была в посёлке.
Они встретились.
И в глазах её не было ничего, кроме бескрайней радости.
Бред последних дней испарился мгновенно и бесследно.
Кирилл даже не подозревал, что порыв друг к другу — душ и тел — может быть таким мощным, таким всеобъемлющим.
Они растворились друг в друге, но остались самими собой, они наслаждались, они пили друг друга и не могли напиться.
Под утро Кирилл не удержатся и рассказал ей о своих страхах. Она сначала засмеялась. Потом стала хохотать. И учёный к ней присоединился.
Ведь это же действительно смешно! Это ж просто умора!!
Прошло три или четыре дня — Кирилл не считал, не мог и не хотел считать. Был вечер или, может быть, утро. Мать Луноликой, войдя в холодную часть жилища, произнесла в тишине слово. И сердце учёного пропустило один удар. Он начал было вылезать из полога, но остановился, встретился взглядом со своей женщиной. Она, безусловно, всё понимала — возможно, даже больше его самого. Она понимала и просила — о чём-то очень сильно просила, просто умоляла. Наверное, слишком сильно — Кирилл почувствовал, что откажет, что у него есть силы для этого. Для чего?..
Чаяк ждал его снаружи. Он просто стоял, а холодный ветер трепал мех его кухлянки и седую шевелюру. Кирилл вылез наружу и встал перед ним — босой, голый по пояс, в одних меховых штанах. Наверное, со стороны он казался тонким и стройным рядом с меховой глыбой вочеловечившегося демона.
Кирилл хотел поздороваться, хотел попросить прощения, хотел сказать, что... Но они посмотрели друг другу в глаза — люди разных эпох, разного воспитания, разного мышления, разной культуры, разного всего. Они встретились взглядами и почувствовали, что роднее и ближе у них нет никого. Всё, что хотелось сказать Кириллу, было сказано в первую же секунду. И получен ответ: «Да. Но дело не в этом...»
Чаяк всматривался в него, словно хотел рассмотреть рыбину под многометровой толщей воды или сосчитать тюленей на льду у самого горизонта. Казалось, он что-то видит, но боится поверить, сомневается, не мираж ли это, не наваждение ли.
Учёный понял — нет, не разумом! — понял, ЧТО хочет увидеть в нём бывший купец и разбойник. И Кирилл обнажился: без стыда и мук совести показал, признался, кто и что он есть теперь на самом деле. А Чаяк не отшатнулся, не содрогнулся от отвращения. Наоборот — он как бы подался, потянулся вперёд, на заострившемся его лице обозначилось подобие улыбки.
— «Я такой же, Кирь. Нас теперь двое».
— «Нас двое. Значит, ад существует реально, я не придумал его... Жаль».
— «Существует. И мы в нём. Ну, ничего, нас ведь двое!».
— «Да».
Трудно сказать, сколько времени длился их молчаливый диалог — вряд ли несколько часов, скорее несколько секунд. Они договорились о главном. Осталось обсудить детали.
— В Сымрэке уже начали собираться люди.
— Но до открытой воды ещё долго.
— Ничего, местным всё равно нужно освобождать ямы для нового мяса. Будут пока чинить байдары.
— Это правильно. Но у меня есть для людей и другая работа — я покажу!
— Сначала оденься, Кирь, — лето ещё не наступило.
— Ладно! — рассмеялся бывший учёный. — Не уходи никуда — я быстро.
Глава 9
ПОХОД
Собраться на войну Кириллу было нетрудно. Оказалось, что все его вещи, оставленные в посёлке, всё снаряжение, оружие и документы уничтожены. Точнее, они переправлены в «верхнюю» тундру, куда якобы переселился их хозяин. Этот обычный обряд на сей раз был выполнен с особой тщательностью (и безжалостностью!), поскольку большинство предметов были непонятными — вдруг без них Кирь не сможет обходиться в своём посмертии? И ещё: никаких прощаний со слезами, воплями и маханием вслед платочком не было — Луноликая просто отправилась в поход вместе с мужем. Для таучинов ничего особенного в этом не было — дело хозяйское.
Выбор места, где собиралось очередное летнее «ополчение», однозначно свидетельствовал, что целью атаки могут быть либо острова к востоку, либо морское побережье к югу и юго-западу. Однако на этом побережье почти до самого устья Айдара уже давно обитают в основном таучины. Значит... «А чёрт его знает, что это может значить! — размышлял
Кирилл. — У наших никто никогда ничего толком не планирует. Соберутся „сильные” и начнут „перетирать” тему. В итоге отправятся куда-нибудь — может, вместе, а может, порознь. Неужели Петруцкий ничему не научил таучинов?»
Выходит, не научил. Лишь только в посёлке оказалось больше трёх «сильных» воинов, сразу и наметилось первое заседание. Для него специально был поставлен летний шатёр на вершине тридцатиметрового утёса — прямо над морем. Кирилл подумал, что это необходимо для облегчения обсуждения — дабы руководители могли «водить руками», то есть показывать пальцем направление предполагаемых боевых действий.
Народу собралось довольно много. У каждого «сильного» имелась свита из 3-4 так называемых «подмышечных». Это вовсе не обязательно были помощники или оруженосцы, скорее ближайшие друзья-приятели. В этой связи Кирилл задался вопросом, каков же его собственный статус — он сам по себе или при Чаяке? Первое ему показалось вероятнее, поскольку право голоса, точнее, высказываний без разрешения он имел, а «подмышечные» — в общем-то нет.
Лезть в шатёр никто не торопился, поскольку погода стояла изумительная — полный штиль, солнце на голубом небе, обтаивающие скалы и забитое движущимся льдом море. Понятия о красоте природы у таучинов как бы и не было, однако вид с утёса их явно завораживал. Из Кирилловых знакомых присутствовал только Рычкын, которому дома отродясь не сиделось. Другой «сильный» — Мгыдой — был молодым крупным мужчиной атлетического сложения. Он первый раз оказался среди предводителей, хотя военный опыт имел. Как и положено новичку, он старался держаться независимо и не собирался ни с кем не соглашаться. Кирилл подумал, что с этим Мгыдоем будут проблемы — из-за такого вот детского самоутверждения легко развалить любое самое благое начинание.
Опасение подтвердилось — спор начался уже на «смотровой площадке». Рычкын утверждал, что надо плыть «вон туда». Плыть, пока не встретятся русские, и тогда их бить. Если же они нигде не попадутся, то нужно продвинуться до устья большой реки (Айдара) и подниматься по ней вверх до самого острога. Резон в этом плане, безусловно, был — по реке живут оседлые мавчувены, которых можно пограбить. Кроме того, там известно несколько плавей — мест, где дикие стада переходят реку. Там можно заняться поколом оленей, а ещё лучше — местных жителей, которые соберутся промышлять этих самых оленей. Мгыдой, естественно, принялся доказывать, что плыть в такую даль совершенно незачем. Попасть на Айдар можно и зимой по суше — это, кстати, гораздо ближе.
— Какой смысл воевать с менгитами, если мы ничего не можем у них взять?! — шумел Мгыдой. — Их оружие, их вещи, как теперь всем известно, отмечены скверной! И это при том, что они очень сильны — пусть кто-нибудь скажет, что это не так! Менгитов Худо Убивающего никто не смог победить! Их кормят мавчувены, живущие на реке, и за это они их защищают!
— У великих воинов должны быть великие противники! — парировал Рычкын. — Мы разбили воинство Атмана Шишкава, и о нас сложили легенды и песни! Их слышала вся тундра! А теперь никто их не рассказывает и не поёт, потому что нас побили другие менгиты! Наши мужчины не смогли защитить свои стада, отдали русским своих детей и женщин! Ты хочешь, чтобы дети и внуки говорили о нас, как о слабых, как о трусах?!
— Когда волна переворачивает байдару, никто не считает погибших трусами! Худо Убивающий сильнее нас, как сильнее шторм или мороз!
— Врёшь! Если байдара перевернулась, значит, охотники прогневали духов воды или ветра! Прогневали своим неумением, глупостью или трусостью!
— Ты старше меня, но говоришь глупости! Вон — посмотри — виднеется вершина острова! А дальше ещё один и ещё! Там живут люди с костями в губах, у них много полезных и ценных вещей — да, много! О-о, я знаю, почему ты не хочешь плыть туда, почему не хочешь сразиться с ними!
— Это почему же?
— Потому что ты много раз там был! Ты сражался и одерживал победы! Только почему-то возвращался с пустыми байдарами, правда?
— Это я-то с пустыми?!
Кириллу почти сразу стало скучно — он вполне мог просчитать дальнейшее развитие дискуссии. При всём при том в отсутствие «кворума» она была совершенно ненужной. «Кажется, Чаяк того же мнения. Во всяком случае, он голоса не подаёт, — подумал Кирилл и оглянулся на своего «друга». — О, Боже...»
Было от чего ужаснуться — купец и разбойник заработал авторитет в значительной мере благодаря своей выдержке, способности не увлекаться, не захлёстываться азартом, а пытаться как-то контролировать ситуацию. Сейчас Чаяк спокойно стоял среди воинов, но это спокойствие было лишь кажущимся — издалека. В лицо ему лучше было не смотреть: ноздри раздуты, щека подёргивается, на скулах желваки, а в глазах... В глазах всё, что угодно, кроме разума. Очень может быть, что Чаяк в этот момент отчаянно боролся с приступом бешенства, может быль, он и одолел бы его, но всё испортил Мгыдой:
— ...И пусть скажет Чаяк — разве я не прав? Разве мы голодные песцы, чтобы подбирать дерьмо, которым духи зла испачкали нашу землю! Да и не наша она — менгиты живут на земле мавчувенов! Возможно, они больше никогда не придут к нам, правда, Чаяк?
— Аыр-рр!.. — прохрипел бывший купец и шагнул вперёд.
От него прямо-таки плеснуло во все стороны какой-то нечеловеческой энергией или силой. У таучинских воинов реакция немногим уступает звериной, но на эти несколько секунд они оказались просто парализованы.
А Чаяк сделал ещё шаг, вскинул руки со скрюченными пальцами и схватил Мгыдоя за кухлянку на груди. Но скрутил в кулаках выделанную шкуру и рванул вверх и вправо. Ноги Мгыдоя, казалось, оторвались от земли, люди шарахнулись в стороны. А Чаяк протащил свою жертву метра два, действительно чуть приподнял в воздух и с хриплым стоном швырнул вниз. Секунду спустя послышался удар тела о камень, а затем плеск.