– Прискорбно, но я никак не могу отпустить вам грехи, брат, – сказал священник. – Вы не раскаиваетесь, а напротив, гордитесь собой. Даже той обманутой дамой невольно хвастаетесь и сами того не осознаете… Давно ли вы имели общение с духовником, брат, давно ли были на исповеди?
– Духовник не духовник, а с одним священником я порой имею душеспасительные беседы. Без него я за Великое Возрождение не покаялся бы, а прибрал бы всё золото себе… Что же до исповеди… Ммм, – задумался Рагнер, – кажется, мне было девятнадцать с половиной. Меня тогда как раз в рыцари посвящали.
– Простите? – округлил глаза священник. – Это сколько лет с тех пор прошло?
– Около четырнадцати…
Священник сурово наказал герцога Раннора: прямо перед застольем наложил на него пенитенцию – строгий пост – хлеб, вода и целомудрие сроком на одну восьмиду, молитва перед ступенями храма в Летние Мистерии и новая исповедь. Лишь затем уже другой священник решит: прощать его или наказывать далее. Покаран герцог Рагнер Раннор был за Гордыню.
Впрочем, Рагнер ничуть не расстроился – помирать уж дней через трое, и глупую пенитенцию он всё равно исполнить не сможет, а значит, и не будет. Маргариту он нашел в спальне замка куда как более взволнованной и хмурой.
– Вот! – гневно ткнула она пальцем в небольшую картину на стене.
– А что, недурно… – с видом знатока наклонил Рагнер голову набок.
Картина от весьма посредственного художника изображала довольного рыцаря с окровавленным мечом, слева от него лежал богато одетый мужчина, справа – женщина. Оба они были порезаны, вернее, расчленены на двенадцать частей прямо в платьях. Головы у дамы не имелось вовсе.
– Рагнер!! – возмущенно смотрела на супруга Маргарита.
– Ну что «Рагнер»? Я эту картинку, что ли, намалевал? Поучительно – муж казнил жену и ее любовника, двух прелюбодеев… Дрожи, жена!
– Я поняла и без тебя, за что так с ними! Но кто, кто такие картины в спальнях вешает? Да в гостевых? Это жутко! И граф этот Винси-Боже-Прости жуткий! А еще он грубиян и явно такой же женоненавистник, как отец Виттанд! Кстати, очень мне интересно, его-то жена где? Он небось ее убил в муках тоже!
– Любовь моя, – обнял ее Рагнер, – пусть будет кем угодно, хоть убийцей жен, – ты же не его супруга, а моя. Граф Мартиннак живет в глухой глуши, одичал со своими оленями – вот и груб, ну а картина… Наверно, это такое напоминание гостям, чтобы вели себя подобающе: на свое ложе местных дамочек не тянули, а дамы в покои к юным красавцам ночами не бегали. Мм, – задумался он, – стоило бы в Ларгосце такую дивную картинку повесить…
– Ты только не забудь заказать еще одну, – пробурчала Маргарита, – как мужа сжигают на костре за двоеженство!
– Любимая, будет непонятно, за что его сжигают… Сжигают и рыцарей, и алхимиков, и колдунов… Ладно, никаких картин, пойдем смотреть псарню…
________________
Замок графа Мартиннака и его постройки располагались ярусами; они напоминали лабиринт. Сперва хозяин повел гостей в псарню – свою первую гордость, и там долго рассказывал про собак: ищейки выслеживали кабанов, гончие преследовали оленей, бычьи собаки впивались лосям в шеи, волкодавы, понятно, загрызали волков, борзые ловили в полях кроликов. Охотился граф и на горных козлов, но уже без собак.
– А у вас, Ваша Светлость, в замку есть псарня? – спросил Филипп.
– Есть… – пожал плечами Рагнер. – Но псарня как псарня. В наших лесах оленей не погонишь, зайцев тоже. Собаки – сторожевые и ищейки. Еще у меня есть дертаянский волк, моя Айада.
– Оо? – восхищенно поднял брови Мартиннак. Кажется, он уважал в тот момент Рагнера сильнее всего.
Потом пошли смотреть охотничьи трофеи хозяина. Оленьих голов в коридорах замка было столько, что хватило бы на табун. Кабаны встречались в этих местах намного реже, оттого три их головы удостоились лучшего места на стене в бальной (!) зале. Еще там висел бесчисленный сонм других грустных голов, рогатых или мохнатых, и такое обилие убиенных зверушек тоже выглядело жутко. Граф Мартиннак не нравился герцогине Раннор всё сильнее.
– А у вас, Ваша Светлость, в замку есть чучала́? – спросил Филипп.
– Полно… – вздохнул Рагнер. – Некоторые – вполне живые, пока…
– Оо? – удивленно поднял брови Мартиннак.
Затем отправились наверх самой высокой башни восхищаться главным сокровищем хозяина замка – его соколами. Маргарита запыхалась на винтовой лестнице, раскраснелась, к тому же ее эскоффион задевал потолок. Словом, граф Мартиннак не нравился герцогине Раннор всё сильнее, сильнее и сильнее.
У самой крыши раздельно жили пять пар хищных птиц. Были у графа и аспидно-серые сапсаны, и огромные беркуты, и ястребы-тетеревятники, и местные рыжие соколы. Белые орзенские кречеты тоже имелись. Маргарита невольно залюбовалась их пятнистым оперением и нарядными желтыми лапами, желтыми клювами, желтыми ободками у глаз, – не птицы, а щеголи.
– А у вас, Ваша Светлость, в замку есть сокола́? – спросил Филипп.
Рагнер раздраженно на него глянул – вредный мальчишка прекрасно знал, что соколов у него нет.
– Не люблю соколов, – сказал он.
– Оо? – разочарованно поднял брови Мартиннак.
– В моем замке есть место для них, но оно уж давно пустует. Была долгая война в наших краях, мой замок захватывали, а потом новых соколов не завели, да и зачем? Есть камнеметные арбалеты, ружья опять же… А соколы это так – блажь нынче. Дамам на охоте – соколы самое оно, чтобы ручки порохом не марать. Прогулочка это, соколиная да конная, а не охота…
– Не скажите! – будто бы смертельно обиделся Мартиннак. – Собака – служит, сокол – дружит! Общение с благородной птицей облагораживает душу! Это союз неравных, но равносильных! Союз Воздуха и Земли, какой объединяет Вода – любовь. Чистая, бескорыстная, верная любовь! Без похоти и безо лжи! Ни одна жена так любить не сможет! Были бы женщины как соколы или хотя бы как собаки, но они, что крикливые сороки! И блеск любят, как сороки, тоже! Золото, жемчуга, шелка и каменья им подавай, не то слезы и упреки супругу. Супругу! Тому, кто им господин! Ввергают мужей в долги, ввергают кокетством в ревность, ввергают сладострастием во все восемь Пороков, а горестей так вовсе и не счесть из-за них! Одна польза от женщин – дети, наследники, а так – удивительно бестолковые существа…
Маргарита незаметно ущипнула Рагнера. «Ну возрази же ему!» – требовали зеленые глазищи.
– А знаете, граф, – глядя на жену, проговорил Рагнер, – вы совершенно правы – вот бы им молчать, спать у нас в ногах и ходить за нами на цепочке. Да, и руки нам лизать, конечно, тоже…
«Рагнер, ты чего?! Я же и так молчу! А ты!»
– А позвольте узнать, Ваше Сиятельство,– холодно спросила Маргарита, – где же нынче Ее Сиятельство, графиня Мартиннак?
– В монастыре Святой Майрты.
– А я не удивлена!
– Моя супруга – не монахиня, – ядовито улыбнулся граф. Более ничего не поясняя, он пригласил гостей спуститься в парадную залу и начать застолье.
– Почему ты меня не защищаешь? – спросила Маргарита у мужа, когда они садились за стол. – Этот граф меня сороками оскорблял, а ты ему поддакиваешь? Руки лизать? На цепочке ходить?
– Я бы так ему ответил, любимая, – с раздражением произнес Рагнер, – если бы ты не щипалась! Я тявкать по твоим указкам должен? Так, что ли?
– Да! Ты же еще мой рыцарь, забыл?
– Не забыл – рыцари тоже по указкам не тявкают, лишь по желанию.
– Ну ты у меня пожелаешь еще… Еще пожелаешь пожалеть ближе к ночи, что не тявкаешь, – пробурчала она. – В спальне с такой картиной я…
– Кстати, – с улыбкой перебил ее Рагнер, – меня наказали постом: хлеб, вода и никаких плотских утех, зато молитва перед сном и при пробуждении.
– Фха! – фыркнула Маргарита. – Ну-ну…
– Что «ну-ну»? Я восьмиду вытерплю с легкостью! Тебя жалко…
– А я уж тем более теперь тебе не поддамся – спасай душу и не ной!
Так Рагнер сам себя наказал. Свои оставшиеся три дня он из-за Гордыни должен был прожить почти как монах. А праздничный стол меж тем ласкал взор яствами, какие он с удовольствием бы вкусил: бобровые хвосты, раки, миноги, икра… На празднество Перерождения Воды старались сделать как можно больше рыбных блюд, ведь дары вод кушали намного реже, чем мясо. Самую вкусную, ценную рыбу откармливали в прудах или озерах. Первым главным блюдом стал гигантский сом; когда же полоснули его бок, то оттуда, как из рога изобилия, посыпались жареные рыбешки – форели, карпы, щучки…
На праздничном обеде у Мартиннака присутствовали мелкие землевладельцы со всей округи и значимые люди из Гайю – писари, законники, лекари, дельцы, – всего набралось около сотни гостей, дружно славивших хозяина замка: Винси Мартиннак относился к тем аристократам, какие любили раболепство нижестоящих. Для герцога Раннора, его супруги и Филиппа отвели самые почетные места за господским столом, то есть Рагнер сидел по правую руку хозяина замка; Орелиан – по левую, словно хозяйка дома. Если мальчик порывался сказать слово, то строгий отец одергивал его (старайся поменьше говорить, Орели, да побольше слушать, – и так до возраста Посвящения!). Зато Филиппа никто не одергивал, чувствовал он себя взрослым и важным, к тому же малость захмелел от фруктового пива и захотел «поумничать».
– А у вас, Ваша Светлость, в замку частое гости бываются? – спросил Филипп. – А таковские сомы тама есть? А китов подавают?
– Ты кита хоть раз видел? – недовольно хмурился Рагнер, кусая ломоть серого хлеба и запивая его водой.
– На картинках…
– Вот и у меня на картинках полно гостей…
– Бывают там, Филипп, гости, – сказала Маргарита. – Сам принц Баро был и его наследник, герцог Баро. Выше гостей и не найдешь во всей Меридее!
Рагнер благодарно ей улыбнулся – но Маргарита метнула в него гневную молнию из зеленых, неласковых очей.
– А у вас, Ваша Светлость, в замку свита великая?
– На хрена мне свита, Филипп?
– Как? Я читал, что даже в замку у барону должны быться рыцари. И еще красавицы, экие лишь о телу своем заботы знают. Когда гости наезжаются – они с ими обедувают, танцуют, а на прощание целуются.
– У нас таких дам нет и не будет! – возмущенно ответила Маргарита, поглядывая на мужа – Рагнер хитро улыбался, сверкая зубами и жуя свой хлеб.
– А у тебя там, Грити, много свиты?
– Нет… Совсем никого. А зачем она мне? Мне тоже свита не нужна.
– Ну как зачем? Чтоб фиалки в лесу вместе сбирать.
– Нет в тамошнем лесу фиалок, одна ларгосская гадюка лишь есть…
– И молиться по часослову… У тебя хоть часослову имеется?
– Наверняка где-то на лодэтском есть… – начинала раздражаться и Маргарита. – Мне некогда каждый час молиться, Филли.
– Что же ты там делавала год?
– Хватало дел… Ну лодэтский учила, наряды заказывала…
– И всё?
– Да! Всё! Ничего я год не делала, Филипп, как красавицы эти твои бесстыжие, успокойся! – тихо зашептала Маргарита. – Я же не была тогда в замке хозяйкой – гостьей только. Чего ты всё спрашиваешь и выспрашиваешь?
– Ну как же?! Я, может, с вами до Лодэнии еду! Интересное… Так как там, в вашем замку?
– Ну замок такой серый… – неуверенно начала Маргарита, – …зато рядом столь красивая заводь, будто озеро, река у самого замка, – летом можно плавать, а зимой там катаются на коньках, санях и лепят баб из снега, потом их наряжают – как же это весело! Снежками кидаться можно целых полгода! В замке есть парк и сад, рядом луг, – в лес не надо. В лес же на охоту ходят, на медведя даже ходят. Еще плавают на лодках или кораблях до острова Фёо. А у побережья – город, куда больший, чем Гайю. Там уж, небось, две верфи. Рагнер еще стекольню устроит, и пушками вот-вот займется. В замке же гений живет – он тебе нагениалит что угодно. Ой, а какая же осень там золотая, какая зима белая, какая ягода вкусная! Малины не надо, хотя она там тоже есть, но дикая и костистая… Грибы вкусные, рыбы навалом, пьют из чаш, за одним столом обедают, до ночи обедают, поют и танцуют… Как же я хочу в Ларгос!
Рагнер молча поцеловал ее руку.
– Рагнулечка, – еле слышно прошептала Маргарита, – а давай здесь не останемся с ночевкой. Я по дочке так соскучилась. Пожааалуйста…
– Поедем, – кивнул он. – И извини меня: сам не знаю, чего вспылил.
Маргарита хотела успеть домой к полуночи – к купанию в реке, чтобы встретить момент перерождения воды и набраться здоровья на год. Таким образом, в середине часа Кротости, гости из Лиисема засобирались в дорогу. Хозяин замка шел с ними до ворот, а еще любезно дал им своего человека в проводники, чтобы тот показал кратчайший путь с гор и холмов в равнину. На прощание Винси Мартиннак поблагодарил за визит и даже принес извинения Маргарите – «на случай, если невзначай был резок».
– Я прямой человек, – добавил он. – Не терплю хитрости, ненавижу обмана. Но вы сами видели, что за свет вокруг меня, – лживые холуи. Я же со скуки рад даже торговцу, что умеет грамотно изъясняться. А они рады набить животы задарма. Я привык… Я лишь о сыне имею беспокойства. Ему до́лжно общаться с равными по положению, а не с сынами счетоводов.
– Так в чем дело? – пожал плечами Рагнер. – Отправьте сына к герцогу Мартинзы, своей родне.
– А еще он мой злейший враг.
– Я вас понял, – задумчиво сказал Рагнер. – На моей галере освободилась каюта – можете ее занять. В Бренноданне я буду иметь встречу с королем, познакомлю вас.
– О, что вы… Простить и унижаться не в моих правилах…
– Нет так нет.
– Я хотел сказать, что крайне вам благодарен за каюту и приглашение.
За воротами замка Маргарита с наслаждением наполнила грудь теплым, полным запахов трав воздухом. Почему-то в замке «злого графа» так не пахло – там царили ароматы смерти и пыли. Солнце спускалось, начинали робко стрекотать сверчки, скоро затанцуют блуждающие огоньки светлячков.
Когда конный отряд герцога Раннора сошел с горы к городу, Маргарита спросила мужа:
– Зачем ты его позвал с нами в путь? Он же жуткий – и тебе самому он не нравится. И он напрашивался, хитрил. Прямой он, как же… И он… он…
– Да, напрашивался и хитрил, а безупречно прямых людей в сорок лет уж не бывает, – тяжело вздохнул Рагнер. – Давай, любовь моя, не будем о нем говорить, давай не будем ссориться. Может, я вовсе не поеду ни в какой Бренноданн. Я хотел слегка подшутить над ним… и еще уйти хотел побыстрее.
________________
Этой ночью люди ходили к водоемам, делая это тайно, хотя ничего особенного у вод не происходило: просто купались. Однако такой обычай остался со времен язычества, оттого Экклесия с ним боролась. Маргарита раз слышала, что древнее языческое празднество было посвящено русалкам. Якобы до этого дня нельзя было купаться в реках, иначе хвостатые девы утаскивали на дно или награждали хворями. И именно этой ночью они вновь становились земными женщинами, но не могли сойти на берег: полностью обнаженные красавицы качались на ветвях над водой, поднимая ногами брызги. По преданиям, пойманная русалка сулила за свою жизнь сокровища, ведь, если с рассветом она не возвратится в свое подводное царство, то растает на солнце и превратится в пену. Многие лиисемцы устраивали этой ночью охоту на русалок и искали подозрительных купальщиц.
После полуночи водоемы с текучей водой становились безопасными на всё лето. Воду для омовений больше на огне не грели – лишь на солнце. Купели ставили в садах, среди плодовых деревьев и цветов, в шатрах или даже без них. В особняке Нола кадку установили на балконе, за полотняной завесой.
Рагнер, Маргарита и Филипп успели до темноты спуститься с гор в равнину, успели они даже немного передохнуть после утомительной поездки верхом. А затем вместе с родней, будто жрецы языческого культа, гуськом пошли к Аэли, – небольшим отрядом, без фонарей; все одеты в простые платья и плащи с капюшонами. Ангелику нес Рагнер, Маргарита держалась позади него и держалась за его плечо, чтобы не упасть или не потеряться.
На берегу реки уже поставили шатер для дам, чтобы они могли в нем раздеться. Рагнер купаться отказался и остался в дозоре. Он сел у валуна на небольшом отдалении, рядом поставил ружье, так же годное в качестве отменной дубины. Прочие мужчины купались дальше, чуть ниже по течению.
Маргарита умела недурно плавать – ее и Синоли научили еще в детстве, в Бренноданне, а Филиппа нет, ведь в Элладанне рек не текло, только мелкая Даори, чистая у истока на холме и грязная в городе; к озерам же никого не пускали – они принадлежали герцогу Альдриану. Пару раз дядя Жоль возил семью в Калли, в другие празднества Перерождения Воды Ботно пытались пробраться к ручьям Левернского леса, на худой конец обливались водой из колодца.