Проезжая по мосту, Геррик не без опаски посмотрел вниз. Мост был «качающимся» – устроенный по принципу качелей. Одна половина моста находилась внутри – лежала на земле под воротами, а другую протянули через ров.
Когда внутренняя его часть поднималась, закрывая вход в замок, внешняя (на которую иногда успевали забежать неприятели) опускалась вниз, где была устроена невидимая со стороны «волчья яма» (острые колья, вкопанные в дно рва) – опущенный мост закрывал ее. Поэтому падение в ров заканчивалось гибелью или страшным увечьем.
– Мессир, вы везучий человек! – воскликнул сержант, когда они оказались за стенами замка. – Сегодня у нас пир!
– По какому случаю? – живо поинтересовался Геррик, которого всегда мучила жажда.
Он уже вылил в себя все содержимое дорожной фляги, где находилось доброе вино, купленное в одной из винных лавок Аахена, и теперь с нетерпением ожидал застолья. Ведь встреча давних друзей – хозяина замка и Себальда – предполагала обильные возлияния. А что может быть приятней для странствующего рыцаря, нежели сытый ужин, много хорошего вина и удобная постель?
– По случаю большой облавной охоты! – ответил сержант и раскатисто хохотнул.
Себальд с пониманием улыбнулся. Хорошее настроение Мадельрата объяснялось просто: удачная охота барона предполагала сытное угощение дичиной не только его пирующим друзьям, но и охране замка, которая питалась довольно скудно. Кнехтов кормили кашами, ржаным хлебом грубого помола, репой и лепешками. Мясо стражи замка добывали сами, отлавливая птиц, преимущественно мелких.
Но огромная господская голубятня, полнившаяся пернатой живностью, была под запретом – голуби считались большим деликатесом и привилегией дворян.
Себальд и Геррик в сопровождении сержанта поднялись по каменной лестнице дома барона в обширный коридор, который протянулся вдоль всего главного фасада здания. Это была хорошо освещенная галерея, свет в которую проникал через большие окна. В стене, противоположной окнам, находилась внушительного вида дверь в главную залу.
Мадельрат вошел первым, оставив рыцарей за порогом, – чтобы доложиться барону. Ландварт был строгим господином и тщательно следил за соблюдением старинных обычаев. А они предполагали некие церемониальные ритуалы во время приема гостей, тем более незваных.
Ожидание несколько затянулось. Геррик облизывал сухие губы и с вожделением принюхивался к умопомрачительно вкусным запахам, которые доносились из пиршественного зала. Наконец в дверном проеме появилась сияющая физиономия сержанта, который с поклоном пригласил рыцарей войти. Его радость была вполне понятна. Он держал в руках здоровенный кусок жаркого – часть задней ноги косули, испеченной на вертеле. Это было вознаграждение от барона за добрую весть.
Себальду и Ландварту в свое время пришлось вместе немало повоевать. В сражениях они не раз сражались бок о бок. А однажды на пирушке поклялись на крови, что всегда будут неразлучны. Увы, если бы желания человека совпадали с его возможностями…
Зала была довольно мрачной. Да и как ей не быть мрачной при обширном размере, толстенных стенах и небольшом количестве узких окон, представляющих собою глубокие ниши? Тем более что цветные стекла окон задерживали дневной свет.
Но все эти неудобства были оправданы, ведь главной целью обитателей замка была максимальная безопасность. Поэтому внутренние помещения дома-крепости предлагали так мало удобств и комфорта для семьи барона.
Пол в зале был каменный, но не серый; его составили из разноцветных плит, правильно чередующихся между собою. Они несколько ослабляли впечатление мрачности, царившей в помещении. К тому же, по случаю пира на нем были разбросаны древесные ветви и цветы, в том числе розы и лилии.
Вся зала была разделена на три части колоннами с причудливыми капителями. Поперек потолка шли ряды балок. Оштукатуренные и выбеленные стены залы оживляла роспись водяными красками. Похоже, в смесь добавили жженый гипс, потому как штукатурка выглядела просто превосходно. Она называлась «французской» и была очень сложной в исполнении.
По причине торжества по стенам развесили пестрые ковры. Посреди залы находился громадный дубовый стол, покрытый скатертью. Вокруг него и под стенами залы стояли скамьи с подушками. Но особенного внимания заслуживал камин. Это было целое сооружение.
Камин размещался между двумя окнами, основанием его внешней части служили прямые колонны почти в человеческий рост, а над ними выдавался довольно далеко вперед каменный колпак-вытяжка, постепенно суживающийся по мере приближения к потолку.
Во главе стола, под шелковым балдахином, в большом кресле с ручками, похожем на королевский трон, сидел сам владелец замка. Гостей было немного – от силы полтора десятка, и среди них несколько женщин. При появлении в зале Себальда и Геррика барон, презрев все условности, порывисто встал и сердечно обнял боевого товарища.
– Какая приятная неожиданность! – воскликнул Ландварт. – Но что я вижу, Себальд? Ты уже не в монашеском одеянии! Это для меня новость. Насколько мне помнится, ты намеревался удалиться от мира сего…
– Что я и сделал, – улыбаясь, ответил Себальд. – Но соколу, который почувствовал вкус свежего мяса с кровью, трудно удержаться в клетке, где его кормят мертвечиной.
– Какое красивое сравнение, мой ученый друг!
Барон представил Себальда пирующим, а Геррика, с его отменно подвешенным языком, и представлять не понадобилось. Он мигом перезнакомился со всеми рыцарями и дамами и вскоре стал душой компании. Тем более что это оказалось очень просто – вино барона было настолько превосходным, что Геррик неожиданно вспомнил свой поэтический дар.
Он продекламировал несколько стихов собственного сочинения, в основном на куртуазные темы, и дамы были от него в восторге. Что касается рыцарей, то им ничего иного не оставалось, как последовать примеру своих подруг; на какую только жертву не пойдешь ради женщины…
Себальду и Геррику и впрямь повезло. Пирующие уже отведали легкие закуски – сыры, кислые овощи и фрукты, а также овощной суп, в который добавили кусочки хлеба и мяса. Но главным блюдом было разнообразное жаркое из дичи. И рыцари поспели как раз к его подаче, что восхитило Геррика, – супы он не очень любил, а хорошие сыры стоили дорого, обедневший рыцарь не мог позволить себе купить такую роскошь, поэтому сыр не вызывал в нем положительных гастрономических эмоций.
Кто к чему привык…
К мясу были поданы соусы, основу которых составляли уксус с разнообразными травами и специями. И конечно же на столе было много хорошего вина, в которое были добавлены для лучшего вкуса мед и различные заморские приправы – перец, корица, имбирь, гвоздика – и которое поглощалось в больших количествах.
По этой части дамы не очень отставали от кавалеров, и за столом вскоре воцарилась атмосфера непринужденного веселья. Геррик сыпал направо и налево шутками-прибаутками, заядлый книжник Себальд рассказывал умные истории, а барон, сам любитель застольных бесед, живописал баталии, в которых он сражался вместе со своим другом.
Незаметно наступил вечер, стемнело, в зале зажгли светильники и растопили камин – толстые каменные стены начали источать сырость. От огня стало гораздо уютней. Аланы, огромные охотничьи псы хозяина замка, которые подбирали объедки (пирующие бросали их прямо на пол), уже наелись до отвала и улеглись полукругом возле камина, со странной задумчивостью уставившись на трепещущие языки пламени. Временами какой-нибудь пес вдруг начинал тихо повизгивать и трясти головой, словно пытаясь прогнать наваждение.
Возможно, в этот момент перед его внутренним взором появлялись тревожные, предостерегающие от неминуемой беды картины-воспоминания, передавшиеся по наследству от прародителей, прирученных древним человеком. Они точно так же глядели на огонь костра, разложенного в пещере, и точно так же чуяли многочисленные опасности, которые таились во мраке, подстерегая первобытного охотника.
Digressio II. Битва
Правитель Та-Кемет, божественный Тот-Джехути, – Управляющий годами, Вычисляющий время жизни, Местоблюститель Ра, Главенствующий над живущими звездными богами, Бык Аменти, Ур-хекау[26], Уп-Рехуи[27] – стоял напротив величественного изображения Хор-эм-Ахета[28], вглядываясь в его строгий лик. Огромная статуя бога Гора в виде лежащего на земле льва была высечена из скалы и расположена лицом к Приносящей Ил и восходящему Солнцу-Ра.
Между лап льва находилось небольшое святилище, сложенное из каменных блоков. Входить в него имели право лишь жрецы высшего посвящения. Но и они не знали, что под святилищем расположено тайное хранилище знаний Первых богов.
Глубокое подземелье, лабиринт, из которого, не зная его плана, нельзя было найти выход, построил сам Гор. Он предупредил Тота, что эти знания нужно передавать народу Та-Кемет постепенно, по крупицам, потому что полученные в полном объеме, они могут свести с ума любого человека, и он будет способен наделать людям много бед.
Солнце постепенно показывалось из-за горизонта, и лик Хор-эм-Ахета, казалось, оживал. Ярко засветились глаза Гора, покрытые смальтой, и стали как живые. Сердце Тота вдруг застучало в груди гораздо сильнее и быстрее – правитель Та-Кемет вспомнил, какими страшными они становились, когда Гор гневался.
Такие моменты бывали редко, но когда случались, то начинали дрожать стены дворца, придворные в безмолвном ужасе падали ниц, а на спокойной водной глади Приносящей Ил вздымалась высокая, красная от ила волна, которая неслась в низовье реки, сметая все на своем пути.
Утро, как обычно, было свежим и благоухающим. Цветники, разбитые вокруг Хор-Эм-Ахета, испускали тончащие ароматы, мирно жужжали пчелы, в реке плескалась рыба, квакали лягушки, в зарослях папируса пели птицы… Все было, как вчера, позавчера, месяц назад. Разве что голубое небо стало чуть темнее, и это почему-то беспокоило Тота.
Он оторвал взгляд от каменного изваяния, невольно посмотрел вверх, повинуясь какому-то странному чувству, и вздрогнул. Над его головой в вышине летал сокол. Птица словно высматривала добычу.
Неожиданно сокол издал крик, да такой необычайно сильный, что Тот даже поморщился, а затем, сложив крылья, спикировал прямо на правителя Та-Кемет. Тот-Джехути даже не дернулся и не сдвинулся с места, все смотрел на быстро приближающуюся птицу. Казалось, что сокол готовится вцепиться когтями в его лицо. Но, не долетев до головы Тота совсем чуток, сокол расправил крылья и взмыл к утреннему небу. Оказавшись на большой высоте, он снова издал свой крик-клекот, который показался Тоту предостережением, и исчез, растворился в сияющей дали – улетел в сторону нарождающегося Ра.
Сокол явно хотел о чем-то предупредить божественного Тота-Джехути. Правитель Та-Кемет не удивился странному поведению птицы. Похоже, в нее вселился дух самого Хор-эм-Ахета. Такое случалось и раньше.
Тот-Джехути понимал язык птиц и зверей, хотя многое из древних знаний уже подзабылось. Ночной лай шакала мог дать ему сведений о противнике гораздо больше, нежели донесения разведчиков. А со своим ручным павианом он часами вел беседы, которые для непосвященных казались истинным чудом.
Никаких чудес не было. Просто павиана он растил сам, после того как охотники оторвали детеныша от сосцов матери, погибшей в схватке со львом. Павиан был очень умен и так привык к своему кормильцу, заменившему ему мать, что понимал Тота с полуслова и даже с полувзгляда.
Повинуясь дурному предчувствию, Тот перевел взгляд на Большую пирамиду, которую он построил по проекту Гора. Она была совсем новой и светилась под солнечными лучами невероятной белизной. Пирамида выглядела как гигантское зеркало, которое отражало столь мощный свет, что его можно было заметить даже из небесной обители богов. По этой причине жители Та-Кемет назвали пирамиду «Чудный свет».
Ее облицевали белым известняком, а сверху установили бенбенет – камень пирамидальной формы, покрытый пластинами электрума. Бенбенет сверкал, как второе солнце, и был виден издалека.
На западной плоскости бенбенета находилась фигура священного сокола Ра-Хорахте – солнечного бога. На его противоположной, восточной стороне, был изображен Атум – бог вечернего солнца, великий творец вселенной. В руках он держал крест-анкх, символ вечной жизни, его голова была в короне, подбородок украшала священная борода, а на плечах лежало широкое ожерелье в виде цветка водяной лилии, символа возрождения и победы над смертью. На северной плоскости бенбенета воспарял ввысь крылатый священный жук-скарабей, символизирующий утреннее солнце. Наконец, на южной плоскости бенбенета был изображен бог Птах с посохом в руке, который восседал на престоле.
Бенбенет был назван в честь первичного холма бенбен, который появился из первичных вод Нуна – существовавшего в начале времен первозданного Океаноса, из которого вышел Ра и начал творение мира Атум. Бенбен был местом, на которое упали первые лучи восходящего солнца.
Обычно бенбенет горел на солнце жарким золотым пламенем, но сегодня он вдруг потускнел и стал красноватым. Тот-Джехути встревожился. Большую пирамиду строили как усыпальницу для правителя Та-Кемет. Ничто в подлунном мире не вечно, и Тот, который уже прожил очень много лет, чувствовал, что вскоре придет время и ему отправиться в Залы Аменти. Но ни жрецы, ни строители пирамиды не знали истинного ее предназначения. Пирамида продлевала жизнь. Это знание передал Тоту сам Гор; они были выше понимания атталанта.
Но он и не пытался разобраться, почему так происходит. Тот-Джехути лишь знал, что лекарства, которые хранились внутри Большой пирамиды, действуют гораздо эффективней, яды становились менее вредными, еда была вкуснее и сохранялась дольше, а помещенные в пирамиду запасы воды самоочищались. Кроме того, семена, хранившиеся в пирамиде перед посадкой, давали большой урожай. А еще после постройки Большой пирамиды Та-Кемет почти избавилась от землетрясений, которые прежде разрушали храмы и жилища.
Однако и это было еще не все. В Большой пирамиде находились многочисленные тайные помещения, где Тот хранил личные вещи, которые успел захватить с собой, когда Атталанта погружалась в пучину Океаноса: священные символы и талисманы из драгоценных камней, оружие из светлого металла, которое не ржавело, обладало большой прочностью и никогда не тупилось, кремниевые пластины с высеченными на них письменами, в которых описывались разные чудеса, и предметы из прозрачного «растекающегося камня»[29]. Несмотря на кажущуюся хрупкость, они были чрезвычайно прочны.
Все это невозможно было сделать в Та-Кемет, хотя Тот-Джехути и пытался. Он занимал в Атталанте высокое положение, но не был ученым. Ему были недоступны знания жрецов своей бывшей родины.
Вещи, хранившиеся в пирамиде, не мог присвоить кто-либо посторонний. Они охранялись таинственными силами, и вор, даже если он сумеет каким-то чудом проникнуть в тайник, будет мгновенно испепелен в голубоватом пламени.
Но не об этом думал сейчас Тот. В бенбенете была заключена одна особенность – когда на Та-Кемет нападали полчища варваров, сторожевые посты в дельте Приносящей Ил зажигали сигнальные костры, которые с помощью тщательно полированных бронзовых зеркал, отражающих пламя, посылали сигналы тревоги. Они попадали на главный бенбенет (а их было несколько) Большой пирамиды, и тогда пластины электрума теряли свое сияние.
Почему так происходило, не знал даже Тот. Ведь все это придумал Гор. А в тайнах богов не могли разобраться самые мудрые жрецы Атталанты.
– Повелитель, беда! – прерывающийся голос запыхавшегося главного жреца вывел Тота из состояния глубокой задумчивости.
Только Джед-Амен-иуф-анх[30], главный жрец, Посвященный, и командующие профессиональными отрядами армии Та-Кемет, названными по имени богов (Первый отряд носил имя Амона, второй – Ра, третий – бога Птаха, четвертый – Сета), имели право обращаться к правителю без употребления его многочисленных титулов. Это было целесообразно – в сражении некогда проговаривать длинный перечень званий Тота-Джехути.
А он, как главнокомандующий, нередко лично водил войска, хотя жрецы и противились этому, опасаясь за его жизнь. Ведь божественное происхождение не спасет от дротика или отравленной стрелы, посланной коварным врагом.
– Что случилось?
Густой басистый голос Тота прозвучал отрешенно, без эмоций.