Конкиста по-русски - Серкин Владимир Павлович 3 стр.

Владимир Георгиевич! Я понимаю ваше бессилие что-либо самостоятельно предпринимать в плане разработки ваших оперативных сведений. И общая полиция, и наша жандармерия со своими охранными отделениями задыхается от непосильного объема работы, которую ежеминутно подкидывают революционеры и националисты всех мастей. Штаты – мизерные: на отделение один-два офицера, двое-трое гражданских служащих. Бюджеты копеечные, нет денег на филеров наружного наблюдения, на секретных сотрудников, тем более – на агентуру! Две-три бумаги, сброшенные мною с самыми грозными визами, потонут в общей массе дел. Однако, получив информацию, государственный чиновник не имеет права предать ее забвению под угрозой обвинения – от халатности до государственной измены! Что будем делать? Как всегда, ограничимся полумерами?

Я дам команду задержать Гюль Падишаха, но предварительно сделаю запрос в Хорасан на предмет выдачи ему Российским консульством паспорта. Пока это все. Поберегите своих доверенных лиц. Если их донесения попадут в руки охранных отделений, агенты будут для вас потеряны.

Я приложу все силы к созданию в Закаспии не только отделения военной разведки и контрразведки, но отделения Особого отдела с полномочиями работы с зарубежной агентурой. Продолжайте работу по накоплению информации, но помните: вы не имеете полномочий на самостоятельную реализацию разведдонесений.

Шостак вернулся в свое кресло, еще раз глотнул воды и продолжал:

– Само по себе создание нового подразделения не решит проблему. Как говорится, «никакие стены не спасут, если за ними у тебя не будет верных и преданных друзей»! Нужны не просто толковые грамотные офицеры. Нужны высокие мастера своего дела, способные работать в местных условиях, знать тюркские языки, фарси, английский. Суметь вписаться в нашу пеструю многонациональную толпу. Чтить и не нарушать тысячелетиями сложившиеся народные обычаи. Уважать чужую культуру. Владимир Георгиевич! Открою секрет: два месяца назад, в июне сего года, военный министр Сухомлинов утвердил «Положение о контрразведывательных органах» и «Инструкцию начальникам контрразведывательных органов». Осталось дело за малым: Государственная дума должна утвердить бюджет и новые штаты с расписанием должностей согласно чинам. Когда это будет? Через месяц? Через год? Нам сегодня Россию защищать нужно!

Господин подполковник! Вы в состоянии сформировать команду честных, преданных России профессионалов? Я найду и средства, и способ временно легализовать это подразделение. Вот мой приказ. Абсолютно секретно. Только для нас с вами. Задача максимум – положить конец деятельности иностранных разведок на территории Закаспийской области, выявить и предать суду военных трибуналов агентов иностранных разведок, в первую очередь из числа чиновников гражданских ведомств, администрации железной дороги, общей полиции, жандармерии. Задача минимум: отработать группу Гюль Падишаха на информационном уровне до химической чистоты. Дискредитировать ее, в крайней необходимости уничтожить. Лучше без огласки. Хуже – силами лиц магометанского происхождения, но иной конфессии. Начинайте работать уже сегодня. Для вашего доклада я всегда свободен.

Предостережение: не дразните Ростова-Малыгина. Ничем, никогда не проявите себя при посторонних в новом качестве. У всех работы по горло. Надо заставить их работать.

Задание на завтра. Вызовите ко мне на совещание к восьми утра командиров 1-го Таманского казачьего конного полка и Туркменского конно-иррегулярного полка милиции во главе с командиром бригады пограничной стражи генерал-майором Ковалевым. Ростова-Малыгина я приглашу сам. Пока все!

– Будет исполнено! – Дзебоев коротко козырнул.

Шостак сделал шаг к выходу, но вдруг круто повернулся:

– Владимир Георгиевич! Неужели вы считаете Ростова-Малыгина виновным в том, что произошло в 1905-м в Дигара? Вы знаете, наши с вами судьбы похожи. У меня в Клину сожгли летний дом. Так, дачку. Но при этом погибла родная сестра. Вся Россия полыхала, а Кавказ в особенности. Не мог, физически не мог Ростов-Малыгин из Владикавказа поспеть в Дигара. А сегодня он уже просто очень пожилой человек. Придется работать с тем, кто есть. Я не уполномочен распоряжаться такими кадрами, на это воля государя императора!

Глава 4

12 сентября 1911 года. Асхабад.

Перед этим человеком в шелковом бухарском халате, обутым в обыкновенные стоптанные кожаные чарыки, но в дорогой белоснежной кашемировой чалме паломника, дважды совершившего хадж в Мекку, почтительно расступались люди – столько величия было во всем облике белобородого старца. Торговцы, покупатели, праздношатающиеся, заполнившие в этот ранний час Текинский базар, шепотом называли его имя – Гюль Падишах Сейид[1].

Немногие русские, пришедшие в этот ранний час за покупками, как и все, с любопытством рассматривали пришедшего.

«Святой, святой!» – летел шепоток по персидским рядам.

«Колдун! Порхан!» – женщины-туркменки прятали от хаджи своих непоседливых детей и внуков.

Хаджи шел, опираясь на высокий крепкий посох левой рукой, а правой благословляя подходивших к нему торговцев и караван-баши[2] – в основном персов, бросавших медные и серебряные монеты в пустые тыквенные фляги мюридов, сопровождавших своего учителя.

Гюль Падишах поднялся на второй этаж просторной крытой веранды караван-сарая[3], в той его части, где обыкновенно останавливались персидские купцы. Мюриды[4] разули своего учителя, суетливый хозяин чайханы лично взбил и разложил на афганском ковре китайские пуховые подушки, раздул кальян, подал для омовения рук серебряную чашу с водой, в которой плавали дольки лимона и розовые лепестки.

В этой чайхане было прохладно. Пахло мокрым деревом только что вымытых полов, дымком из самовара и дынями, золотыми горками сложенными по всему базару, напрочь забивающими своим ароматом запахи верблюжьих дворов.

Через минуту белая льняная русская скатерть, разостланная на ковре, была уставлена китайскими фарфоровыми пиалами и чайниками, мисками с очищенными фундуком, фисташками, кишмишем и курагой. Хлопок в ладоши – и в центре достархана появилось большое голубое блюдо, полное плова. Горка полупрозрачного риса оттенялась оранжевыми соломинками моркови, а ее белоснежная вершина была увенчана нежнейшими жареными кусочками баранины. Запах плова затмил все остальные!

Сотрапезником и собеседником Гюль Падишаха был сам владелец караван-сарая – Ширин Искандер Искандер-оглы, попросту Искандер Ширинов.

Произнесены традиционные приветствия и благие пожелания, заданы приличествующие вопросы о делах и здоровье присутствующих, их родных и близких.

Все время обеда чайханщик Алихан простоял в полупоклоне с полотенцем на левой руке и в десятке шагов от достархана. Слышать он мог только отдельные фразы самого общего характера – несколько слов благодарственной молитвы, невинный шутливый анекдот на тему жадности бухарских мулл, рассказанный Шириновым, да его нарочито громкие слова благодарности за высокую честь, оказанную простому смертному святым хаджи.

Но от взгляда чайханщика из-под опущенных ресниц не могла укрыться мимика беседующих. Алихан не мог видеть артикуляцию губ Искандер-оглы, но уста Гюль Падишаха читал, словно свою любимую раскрытую книгу «Шах-Наме» на языке бессмертного Фирдоуси.

Владелец караван-сарая был растерян. Он никак не ожидал, что его незваным гостем будет сам Сейид Гюль Падишах. Знающие люди говорили, что в Северном Иране у него тысячи мюридов, эмиры Хорасана считают за честь прикоснуться к его халату, сам шах-ин-шах принимает Гюль Падишаха в Зеркальном зале своего дворца!

– Как здоровье Его величества эмира Бухары? – спросил высокого гостя Искандер-оглы и тут же пожалел о заданном вопросе.

– Спасибо. Его величество эмир Бухары Саид Алим Хан здоровы, – спокойно ответил Гюль Падишах. – Не стесняйтесь, спрашивайте, когда еще вам представится подобная возможность! Полковник русской армии Саид Алим Хан – настоящий отец для своих подданных и верный слуга Белого Падишаха! Так и можете написать в своем отчете о сегодняшней встрече генералу российского корпуса жандармов господину Ростову-Малыгину. Надеюсь, Андрей Андреевич в добром здравии? Позвольте в свою очередь поинтересоваться, начальник Закаспийской области генерал-майор господин Шостак Федор Александрович еще не присвоил вам, уважаемый Ширин Ариф-оглы, чин, ну хотя бы подпоручика? Ваши заслуги перед Россией явно недооценены!

Каравансарайщик из краснощекого пахлавана[5] мгновенно превратился в бледно-зеленого полупокойника.

– Простите, учитель! Ради Всевышнего, простите! На вас бухарский халат, вы вчера сошли с поезда, в котором ехали бухарские купцы. Только купцы сразу пришли в мой каравансарай, а вы, учитель, остановились в Гранд-отеле. Не секрет, что вы посетили Бухару. Не секрет, что для царей мира вы желанный гость. Простите меня!

– За что тебя простить, Ширин Ариф-оглы? За твою вежливость или за твое гостеприимство? Полно! Пусть тебя простят в Мешхеде, где ты убивал и грабил своих правоверных братьев. Пусть тебя простят в Табризе, где ты сжег живьем семью армянского купца Айвазова, пусть тебя простят в Ширазе, где тебя судили, но не успели повесить, а ширазские фарраши[6] на Коране поклялись найти тебя, даже если ты спрячешься в Хиндустане! Ты думал в России начать новую жизнь, спрятаться за новым именем, за русским паспортом? Ты уже давно не мусульманин. Имя Всевышнего в твоих устах когда-нибудь разорвет твою нечистую пасть на тысячу частей! Ты – прорва, которой всегда будет всего мало. Разве твой караван-сарай не обогащает тебя повседневно? Но теперь ты стал политическим преступником. Твоей очередной жертвой должен ли стать сам Иран?

Каравансарайщик уже давно стоял перед Сейидом на коленях, его голова была опущена, из могучего тела, как из бурдюка, казалось, был выпущен воздух.

– Все правда, я разбойник, я достоин самой тяжкой кары! Но моя вина не перед Ираном, только перед несколькими людьми. Я заплачу родным погибших от моих рук, я вымолю себе прощение!

– Снова ложь. Абдулла Барат-хан, хан табризских курдов, месяц назад получил от тебя двести однозарядных винтовок Бердана и две тысячи патронов к ним. Ты хочешь залить Иран кровью междоусобной войны?!

Ширин Искандер Искандер-оглы, которого Сейид назвал Ариф-оглы, уже был на той грани, когда душа могла расстаться с грешным телом.

Гюль Падишах сам налил в пиалу каравансарайщика зеленого чаю, сам протянул ее сотрапезнику.

– Прошу тебя, не умирай! Выпей чаю, приди в себя. У меня мало времени, а дел много. Слушай и вникай, и не говори потом, что не слышал. Первое: продолжай скупать у туркмен еще сохранившиеся от разгрома экспедиции Ломакина берданки. Имей надежные тайники для оружия. Контакты с иранскими курдами должны быть прекращены. Посредники из числа российских курдов, имевшие место в контактах, должны быть ликвидированы. Будешь вести себя правильно, возможно, заслужишь не только прощение. У тебя должна быть долгая, счастливая и богатая жизнь! Подумай о своих детях. Ты уже не живодер с большой дороги. На этом все. Я оставляю у тебя для присмотра своего человека. Он либо другие придут в нужный час, попросят разменять египетский золотой динар!

Гюль Падишах Сейид возложил на голову плачущего каравансарайщика руки, громко нараспев прочел на арабском молитву. Весь Текинский базар замолк. Люди со страхом и благоговением смотрели на хаджи и на человека, удостоившегося его благословения.

На Левашовской улице Сейида ждал фаэтон.

– На вокзал!

Гнедые лошади взяли с места слаженной рысью. Мюриды бежали не отставая. Их тыквенные бутыли, переполненные ходячей монетой, тяжело болтались на поясах.

После отъезда хаджи Ширин Искандер Искандер-оглы долго умывался холодной водой, смотрел на себя в зеркало над умывальником, думал. Вызвал в свой кабинет счетовода-бухгалтера.

– Вызывали, Искандер Искандерович?

– Да. Сколько у нас в кассе наличными? На сбор – две минуты!

– Двадцать пять тысяч семьдесят один целковый, Искандер Искандерович, ну, мелочи рублей на пятнадцать будет.

– Бери коляску, кучера, все деньги и дуй на вокзал к поезду Ташкент – Красноводск. Поезжай через Русский базар, в магазине «Парижскiя Моды» на Анненковской купишь самый лучший портфель из крокодиловой кожи. Вот тебе еще «Катенька» на крайний случай. Положишь двадцать пять тысяч в портфель, найдешь на вокзале Сейида – видел? – отдашь любому из его мюридов портфель. Понял? Бегом выполнять!

Через полтора часа старый Соломон вернулся.

– Как дела, Сулейман? Отдал?

– Отдал! В портфеле, как приказывали, вот чек на тридцать рублей из «Парижскiя Моды».

– Кому отдал?

– Человеку из свиты этого святого. Грязный такой, волосатый.

– Ну?!

– Он велел мне подождать, сбегал в ресторан к самому, через минуту вернулся с ответным подарком, сказал, для вас, вы назначение знаете!

Соломон двумя руками протянул Ширин Искандер Искандер-оглы конверт плотной серо-голубой бумаги. Конверт не был запечатан, на нем не было ни почтовых марок, ни штемпелей. Лицевую левую сторону конверта украшал затейливый вензель, тиснутый киноварью, со львом, единорогом, пальмами, парусниками, коронами и ананасами, обернутыми лентою с надписью «Ост-Индийский Коммерческий Кредитный Банк».

– Что там? – шепотом спросил Соломона каравансарайщик.

– Не знаю, не посмел, Искандер Искандерович! Открывайте сами!

Из конверта с величайшими предосторожностями был извлечен голубой прямоугольник звенящей, как латунный лист, тисненой бумаги с водяными знаками, украшенной уже знакомым по конверту вензелем. По белому полю черной тушью надпись от руки каллиграфическим почерком на английском:

– Бессрочный вексель. Индоссант бланковый – на предъявителя… Сто тысяч фунтов стерлингов… – прочитал полушепотом старый счетовод.