Хитрый охотник По, вечно что-нибудь выдумывавший: то ожерелье из раковин, то изображение мамонта на стене пещеры, выдумал на этот раз:
— Выкопать на тропинке, по которой ходят мамонты на водопой, глубокую яму.
Долго копали ее первобытные охотники.
Луна всходила на небо и вновь пряталась.
А они все рыли яму и хихикали при этом, мечтая, как в нее попадет страшный, косматый зверь с злыми маленькими глазами, и как для него будут бесполезны в глубокой яме его длинные и кривые клыки.
Ио перестал вырезывать острой раковиной на мягких камнях вычурные рисунки.
Все забросил.
Его малоподвижный язык старался оживленнее, чем всегда, ворочаться и рассказывать:
— Как вкусно будет закусить мясом этого большого зверя…
Наконец, яма была готова; ее прикрыли сломанными деревьями и сломанными ветками.
И каждое утро ходили смотреть:
— Не провалился в яму мамонт?
И длинный ряд дней приносил им одно лишь разочарование.
Лес дрожал от их влюбленных серенад.
Их трубные призывы звучали далеко и заставляли охотников, гревшихся около костров, вздрагивать.
Дети просыпались и плакали от страха.
В одно утро, когда владыка племени расколол камнем последнюю кость, уцелевшую от старого пиршества, и высосал из нее полуразложившийся мозг, когда кончился потасовкой между двумя сильнейшими охотниками дележ пойманной водяной крысы, прибежал хромоногий каменотес, запыхавшись:
— В яму попался глупый зверь…
Завизжали дети.
Завыли от радости женщины.
Охотники, перекидываясь между собой гортанными словами, стали готовиться к бою не на живот, а на смерть с сильнейшим зверем, попавшим в ловушку, перехитренным человеком.
Собрали тяжелые камни, заостренные колья.
Наиболее искусные охотники вооружились метательными орудиями — развесистыми и тяжелыми рогами, снятыми с убитых раньше лосей и оленей.
Через некоторое время ватага первобытных охотников уже выступала в поход…
На становище остались лишь малые дети да бородатая старуха для поддерживания огня…
Слишком тяжело и трудно было бы вновь добывать огонь при помощи трения друг об друга двух сухих кусков дерева.
Зеленые буки столпились над ямой, в которую попал по неосторожности мамонт.
Охотники подкрались к ней и расположились вокруг, сжимая в своих длинных волосатых руках метательные орудия.
Ио первый храбро приблизился к яме и бросил туда большой камень…
Из ямы раздался рев зверя.
За первым камнем посыпались следующие. Град камней.
Хромоногий По изловчился и олений рог со свистом рассек воздух…
Рог, пущенный меткой рукой со страшной силой, попал прямо в правый глаз мамонта. Красное пятно заменило глаз.
Бешено завертелся длинный хобот. Посыпалась земля в яму. Росший по соседству с ямой большой куст орешника, вырванный с корнями, исчез в яме.
Охотники подняли дикий крик. Завыли женщины.
Новые громадные обломки скал полетели вниз. Охотники озверели…
Из-под нависших густых бровей сверкали злобой маленькие глаза.
Выдающиеся челюсти щелкали зубами от злости.
Из ямы неслись страшные звуки.
Мамонт, попавший в ловушку, бессильно бился в ней и не мог применить своей стихийной силы.
Будь он наверху, он расшвырял бы, словно ветер комаров, всех этих кривляющихся двуногих с длинными всклокоченными бородами и черными гривами на головах.
Но мамонт бессильно метался в тесной яме, осыпаемый градом тяжелых камней и каменных глыб.
Силы стали уже покидать громадного зверя. Горячая кровь давно залила глаза. Он, слепой и жалкий, несмотря на свои могучие клыки и ноги, наконец, ухитрился подняться на задние ноги, упершись о земляной обрыв ямы передними ногами.
Из ямы показалась голова со страшной гривой, залитой ярко-пурпурной кровью…
Стая разгоряченных охотой людей шарахнулась в сторону.
Но с быстротой молнии взметнулся хобот мамонта.
Каменотес Но, выдумавший вырыть предательскую яму, не успел отскочить.
Хобот обвил его тело, словно чудовищная змея. В воздухе мелькнуло извивающееся от боли тело каменотеса. Раздался вой ужаса.
И каменотес, раздавленный ужасным объятием, был высоко подброшен к небу и упал далеко от ямы.
Это была последняя вспышка сил мамонта.
Обессиленный, он рухнул на дно ямы.
Новые увесистые камни замолотили его тело.
Мамонт уже не ревел.
Он лежал на дне тесной ямы и его бока, покрытые темно-бурой щетиной и пропитанные смолой, с шумом подымались от частого дыхания.
Несколько судорог.
И мамонт околел.
Его победили бородатые двуногие, похожие на обезьян.
Победили, вооруженные камнями, дрекольями и лосиными рогами.
Победный крик испустили эти двуногие, когда убедились, что мамонт, их враг, больше не дышит.
Сначала никто не решался даже близко подойти к яме убитого мамонта.
Затем нашлось несколько смельчаков, которые даже соскочили в яму и стали плясать на шкуре мамонта.
Во все века были нахалы!..
Один из соскочивших в яму стал дергать мамонта за его голый хвост с пучком густых волос на конце.
Другой теребил большие уши.
Через несколько минут охотники каменного века уже пожирали убитое животное.
Жрали сырьем, отрубая куски хобота острыми кремневыми ножами и раковинами.
Измазанные теплой кровью двуногие предались отвратительному пиршеству.
А над их головами уже кружились вороны.
Они знали, эти птицы, что теперь кое-что достанется и им.
Об Ио, отброшенном хоботом умиравшего мамонта, конечно, забыли.
Он лежал в высокой траве. Зеленые папоротники шептались над ним.
Веселая ящерица скользнула по его голове.
Убежала…
По носу ползала какая-то красная букашка.
Ио открыл глаза… Слабо застонал… Заметался… вытянулся, несколько раз вздрогнул и затих.
Ио не стало.
Его тело стало холодеть…
Под молчаливыми буками полетел черный большой вампир…
Это — душа Ио…
Нажравшись, его родичи, наконец, вспомнили и о нем.
Сначала прибежала собака, лизнула ему лицо и жалобно завыла.
Затем прибежала женщина с болтающимися изможденными грудями.
Увидела его, присела на корточки и тоже завыла.
Тогда собрались вокруг охотники и стали говорить что-то друг другу.
Отправились к своему становищу.
Труп Ио волокли за ноги за собой по земле.
В длинных перепутанных волосах Ио запутались репьи, сухая хвоя и былинки…
Носились в воздухе майские жуки…
Всю ночь выла вдова Ио и рвала на себе волосы.
Это мешало спать соседям и вдову жестоко побили дубинкой.
Вдова после этого не унялась…
Вблизи бродили гиены.
Они чуяли мертвечину, лакомую для них.
Настало утро.
Появились стаи комаров.
Выползли из своих логовищ охотники.
Глава племени, зевая, подошел к трупу Ио и толкнул его мертвую голову ногой.
Вдова завыла еще громче.
Мертвеца стали безжалостно сгибать так, чтобы его голова пришлась между ногами.
В таком положении его связали гибкими прутьями ивы, росшей по берегам речки.
Затем мужчины потащили тело на самый высокий холм, который возвышался недалеко.
Посадили скрученного мертвеца на землю.
С хохотом и насмешками стали закидывать труп камнями.
Предварительно кто-то плюнул в лицо мертвецу.
Груда камней закрыла труп.
Сверху воткнули козий рог. И мертвеца Ио, еще вчера обтесывавшего ножи и молотки из кремня, без жалости и сострадания бросили одного на холме.
И ушли… опять жрать убитого вчера мамонта.
Вдова Ио во время погребения смотрела издали на все то, что свершали над ее мертвым повелителем.
Подойти близко она не смела.
Когда охотники удалились, она приползла на могилу и завыла вновь, распростершись на ней ничком.
Через некоторое время к ней подкрался один из охотников, стукнул по затылку кулаком и сделал ее своей женой…
Вдова перестала быть вдовой и больше уже не плакала.
Между ракитовыми кустами журчала по камышам холодная, как лед, речка.
Целыми часами стоят в воде по колено первобытные рыболовы, опустив в воду и руки с растопыренными пальцами.
Стоят неподвижно, не шелохнувшись.
И руками хватают мимо плывущую рыбу.
Пятнистые форели трепещут, выкинутые на берег рукой терпеливых рыбарей.
Вблизи слышится лай лисиц… Один из рыбарей крикнул и лисицы замолкли.
Опять тихо.
Лишь журчит вода между камнями, поросшими зеленым речным шелком, да нет-нет всплеснется шалая рыба.
Чмокнет около берега в зеленой мокрой осоке лягва…
Водяные пауки бегают по поверхности воды, оставляя тающие круги…
Звонко лают гончие собаки, гоня спугнувшего круторогого оленя…
Мчится он, словно стрела, ломая по дороге рогами толстые сучья в чаще.
Но голодные собаки не отстают от оленя.
Желтокожие люди, запыхавшись, бегут по следу.
Они не хуже собак могут искать следы.
Не спастись оленю от злых гончих псов.
Двуногие охотники подбадривают их дикими криками…
После охоты люди будут сидеть вокруг дымного костра.
Начальник племени съест печенку затравленного оленя, съест его мозг, разбив череп камнем…
Напитавшиеся до отвала и усталые охотники будут себе дремать, уткнув головы в колени.
Лишь один По, самый отчаянный лгун, будет пытаться рассказать:
Охотничий рассказ каменного века.
Как он однажды без собак догнал оленя…
Его послушают, послушают лениво.
Затем дадут здоровенную оплеуху, чтобы он не мешал спать.
И любитель охотничьих рассказов, По, у которого язык ворочается как-то легче, чем у его родичей, поворчит, поворчит недовольно, словно побитая собака, а затем сам начнет клевать носом в сладкой истоме…
Что снится охотникам каменного века во сне после обеда?
Не снится ли тот грядущий век, когда их потомки сделаются слабосильнее, но хитроумнее, когда изобретут удивительные палки, из которых вылетает дым и огонь со страшным грохотом, напоминающим гром…
Нет, едва ли охотникам, охотившимся на мамонтов и гиппопотамов, даже во сне грезились эти чудесные палки…
Как поздно человек изобрел смертоносные ружья и порох.
Когда вымерли все страшные косматые мамонты.
Когда кости мамонтов находят лишь в промерзлой почве северных сибирских тундр и вытачивают из них запонки и табакерки.
И когда много первоклассных ружей, но очень мало дичи…
Когда каждого жалкого рябчика или косого зайчонка стерегут несколько охотников, вооруженных чуть ли не пушками-скорострелками.
Николай Плавильщиков
НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО
Илл. Г. Никольского
Горшок гвоздики стоял на окне пятого этажа. На перилах балкона третьего этажа дремала голубая персидская кошка.
Тинг, выглядывая в окно, столкнул горшок. Падая, горшок задел кошку, а та спросонок прыгнула и упала на мостовую.
Кошка к вечеру умерла. Хозяйка кошки, жена домовладельца, плакала. Домовладелец сказал Тингу всего одно слово:
— Выезжайте!
Пришлось искать новую квартиру. Тинг нашел ее на соседней улице.
На окнах кабинета Тинг расставил гвоздики — любимые цветы. В шкафах разместил свои коллекции. Он коллекционировал бабочек, раковины и марки.
Бабочки у него были: гигантские орнитоптеры, летающие в лесах Индонезии и Австралазии, и крохотные моли. Орнитоптеры привлекали его величиной и благородной окраской, в которой черный бархат смешивался с золотом и изумрудами. Моли ему нравились по другой причине: расправить тончайшие крылья этих крошек было очень трудно. Впрочем, многие моли, если их увеличить в сто раз, окажутся красивее самой красивой из орнитоптер.
Марки Тинг собирал только с изображениями животных, а раковины — лишь из рода ужовок. У него лежали в коробках тысячи пятнистых раковинок ужовки тигровой, и ни одна из них не была вполне схожа с другими.
Вечерами он смотрел на орнитоптер, перебирал гладкие раковины, листал атласы с рисунками улиток и разыскивал в толстых трудах энтомологических обществ новые разновидности молей.
Слово «питекантропус», мелькнув курсивом среди петита, привлекло его своей торжественной звучностью.
— Питекантропус… Питекантропус… — задекламировал он, ходя по кабинету. — Прелестное название!
В зоологическом журнале был напечатан подробнейший отчет о заседании ученого общества, где знаменитые профессора и молодые доценты спорили о загадочном существе с громким именем. Тинг узнал, что некий врач Дюбуа нашел какую-то «кальву», несколько эубов и бедро. Бедро — вроде человечьего, кальву — вроде обезьяньей. Назвал все это «питекантропусом» и заявил, что им открыта переходная форма — «обезьяночеловек». Находка была сделана на острове Ява.
Торжественное «питекантропус» оказалось неуклюжим «обезьяночеловеком». Тинг разочаровался, но Ява… На Яве есть орнитоптеры, и на некоторых яванских марках изображены животные. Поэтому Тинг прочитал весь отчет, а прочитав, вспомнил: этажом ниже на двери есть карточка: «Доктор Эжен Дюбуа». Уж не он ли?
— Профессор Дюбуа прожил несколько лет на Яве, — обрадовал портье Тинга.
Соседи познакомились.
У Дюбуа оказалась только одна затрепанная яванская марка, и он не мог ничего рассказать об орнитоптерах.
Он говорил лишь о питекаптропусе. Все его время, все его мысли были заняты обезьяночеловеком. День за днем, месяц за месяцем, год за годом он возился с крышкой черепа — загадочная «кальва» оказалась именно ею, — выскабливая из нее окаменелую массу. Острым и тонким сверлом бормашины он осторожно водил по этой массе, заполнявшей крышку, словно чудовищная пломба, и отделял от нее мельчайшие крупинки. Дюбуа никому не доверял своей драгоценности и хранил ее у себя в несгораемом шкафу.
Тинга не удивило увлечение Дюбуа: он хорошо знал, что такое любовь и азарт коллекционера. Затаив дыхание, с глазами, налившимися от напряжения кровью и слезами, Дюбуа прикасался сверлом к окаменелой массе, отделяя от нее крохотные частицы. Затаив дыхание, с остановившимся взором Тинг судорожно сжатыми пальцами вонзал иглу в крохотное крылышко моли, отводя его от туловища. Разве это не одно и то же?
Поразило Тинга другое: находка Дюбуа была предсказана. Предсказание сбылось!
Название «питекантропус» придумал не Дюбуа, его дал Геккель. Еще Дарвин указал, что человек произошел от обезьяноподобных предков. Геккель хотел нарисовать родословное древо человека, но у этого древа оказалось лишь основание — обезьяна и вершина — человек. Середина пустовала, и заполнить эту пустоту было нечем: наука еще не знала тогда животного, промежуточного между обезьяной и человеком. Но ведь обезьяна не могла сразу превратиться в человека, когда-то на земле жили переходные формы. Геккель был убежден в этом и дал название животному, промежуточному между человеком и похожей на гиббона обезьяной. Он никогда не видел этого животного и назвал его заранее обезьяночеловеком, «питекаптропусом». Он был уверен: «Его найдут. Нужно лишь время».
Дюбуа был увлечен этим предсказанием. Он поверил Геккелю: питекантропус жил на земле, жил!
— Я решил искать предсказанное недостающее звено родословной человека. Родина современных гиббонов — Зондские острова. Я добился назначения на Суматру и в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году уехал туда. Искал, но ничего не нашел: там не удалось обнаружить древние геологические слои. В тысяча восемьсот девяностом году я переехал на Яву. Прошел всего один год, и я нашел. Он словно дожидался меня там, этот обезьяночеловек! По реке Бенгавану, в Триниле… Стоило лишь поднять верхние слои почвы…