– Понимаю,– кивнул Ленька.– Спасибо за информацию, товарищ старшина. Пошел я кубометр заготавливать, вечереет уже, а есть хочется, будто три дня голодаю.
– Эт нормально. Молодой потому что,– похлопал его по животу старшина.– Вона, как овчарка поджарый, а рубаешь я те дам. Я столько за день не ухомячу, сколько ты за один присест. Выздоравливаешь опять же. Витамины организму требуются.
Неделя в тыловом санбате пролетела как один день и когда поступила команда загружаться в санитарный поезд, Ленька /уже почти от бинтов избавившийся/ даже попытался уклониться от этой команды, обратившись к майору медслужбы, распоряжавшейся на станции.
– Марш в вагон, товарищ сержант,– осадила его она.– В госпитале будете права качать. Со мной этот номер у вас не пройдет. Некогда мне тут вам медосмотры устраивать на предмет годности к строевой службе. У меня без вас дел – выше головы. Брысь.
– Есть,– смирился Ленька и загрузился в вагон, в который велено. Там ему повезло пристроиться на второй полке и даже вздремнуть часок, пока паровозная бригада заливала воду и пополняла запасы угля. Проснулся он от рывков и, свесив стриженую голову с полки, констатировал:
– Поехали.
– Слава Богу,– отозвался лежащий под ним на нижней полке старшина артиллерист с забинтованными ногами.– Проскочить теперь бы с Божьей помощью верст сто, а потом уж глубинка Расеи и туда фрицы не залетают.
– Молись, Раб Божий, чтобы проскочили,– язвительно отозвался с соседней полки лейтенант пехотинец с перебинтованной головой и рукой растопыренной на подпорках и забинтованной до толщины слоновьей.
– Зря вы, товарищч лейтенант, так-то,– ответил артиллерист, выделив слово товарищ явно с умыслом, превратив его в нечто обличающее.
– Да? А я не верю в вашего бога, если. Если я коммунист, то это как?– не остался в долгу лейтенант.
– Это ни как. Не влияет это ни на что,– артиллерист хмыкнул.
– А твоя вера в бога влияет?– буквально взвыл возмущенно лейтенант.
– А моя Вера, мне уверенность придает и в уныние не дает впадать,– отшил его старшина.
– Уверенность говоришь?– усмехнулся лейтенант.– А у меня и без бога вашего этой уверенности полные штаны. А вот ты ответь мне, человек божий, какого хрена ты тут разлегся тогда? Что же твой бог мимо тебя осколки не пронес? Коль ты в него так веришь, так и посодействовал бы уж тебе – рабу своему верному.
– Эх, лейтенант, пути Господни неисповедимы и Промысел Его высший нам неведом. Значит, есть у Него на меня виды вот через эти раны. Жив же ведь. И теперь видать спишут в запас лекаря. Ногу-то мне правую напрочь посекло. Военврач сказал, что гнуться, теперь не станет. Значит, домой поеду, а там у меня семейство, лейтенант, большое. А руки-то вот целы, так что отвоевался я и не шибко попорченным возвернусь.
– Радуешься?– скривился презрительно лейтенант.– А по мне так все твои рассуждения – это шкурничество.
– Чего это?– искренне удивился старшина.
– Потому как радуешься,– упрямо повторил лейтенант.– Другие теперь воевать будут, а ты в тылу, рядом с бабой своей отсидишься, в тепле.
– Так я два года без продыху в окопах,– не удержался и возмутился артиллерист.– Два раз в госпиталях валялся за это время. У меня совесть спокойна, что положено, выполнял и не уклонялся, и не бегал от фашиста. Воевал я не хуже других. Ты-то сколь на фронте сам?
– Какая разница?!– заорал лейтенант.– Из училища только месяц назад выпущен и что? А на передовой всего неделю был. И что? Только я не мечтаю свалиться, как некоторые здесь в тыл под бабский бок. Вылечусь и вернусь в строй.
– Молодца,– ехидно усмехнулся старшина.– Без году неделя на войне, а уже уму разуму всех поучаешь, будто подвигов насовершал, как тот Геракл греческий.
– А я не за подвигами на фронт ехал и не за наградами,– затрясся лейтенант, распаляясь.
– А за каким хреном тогда?– спросил кто-то из соседнего отсека плацкартного. Беседа, ведущаяся на повышенных тонах, привлекла внимание многих.
– Я Родину хочу от немецких захватчиков освободить!– заорал лейтенант.
– А другие что, не хотят что ли?– опять прозвучало из соседнего купе.
– А другие вон богу молятся и мечтают поскорее под юбкой у бабы спрятаться,– обличающе ткнул лейтенант пальцем в старшину.
– А вот тут ты не прав, товарищ лейтенант,– раздался все тот же голос.– Мы с Иваном в одном взводе месяц вшей кормили, и наводчик он будь здоров. Шестнадцать танков на его счету за два года, я знаю. Читал его наградные. Это не считая всякой мелочи, типа грузовиков. Да у него наград на весь ваш отсек хватит. Три ордена и медалей десяток, так что не прав ты взводный.
– Да ну?!– не поверил кто-то.
– Вот тебе и ну. Просто Иван не любит выставляться на показ, а у него еще с финской орден есть и вполне мог бы на фронт не идти – по броне. Доброволец он, товарищ лейтенант. Передовик опять же в своем колхозе и не отпускали его воевать… Так он сбежал ровно мальчишка и воевал как надо. Вы в его сидор загляните, коли позволит, там у него такой иконостас, что впору на колени перед мужиком встать. Так что, товарищ лейтенант, погорячились вы. Вань, предъяви регалии,– в проходе завис над лейтенантом оторопевшим здоровенный парень с погонами рядового и подвязанной рукой.
– Без надобности мне это,– отмахнулся от него старшина.– Обойдусь без почестей. Воевал и воевал. А как – начальству виднее. Награждали – брал, чего же не взять. Дают – бери, бьют – беги.
– Правда что ли?– промямлил сконфуженно лейтенант.– А фамилия ваша как, товарищ боец?– поменял он тон.
– Обыкновенная – Васильев,– представился старшина.
– А это не про тебя в Красной Звезде статьища на первой полосе пару недель назад была? Что, дескать, пять тигров завалил?– вспомнил лейтенант.
– Ну, приезжал мужичонка с аппаратом из газеты,– признался Иван.– Все в душу лез с расспросами, едва не вынул. Чуть не зашиб его, каюсь. До чего занудный попался. Да, что, да как? Да что вы чувствуете, когда в танк попадаете? Измотал.
– Так это вам Героя теперь наверняка присвоят, после такой статьи-то,– осенило лейтенанта.– Извините, виноват, не понял я вас. Думал шкура, а вы наоборот выходит,– принялся он извиняться.– А вот Вера в бога эта ваша мне все равно непонятна.
– А чего ее понимать?– пожал плечами Иван.– Верю и верю, никому не навязываю. Вреда опять же никому от этого нет. Польза одна, потому как не злобствую ни на кого.
– Ага, окромя фрицев,– поддакнул ему однополчанин, вступившийся и все еще нависающий над лейтенантом.
– Так и к ним особой нет озлобленности,– признался Иван.– Я их в близи-то и не видал почитай ни разу. Только пленных сколько-то раз мимо проводили. Идут потрепанные, никакие… Так что и злобствовать-то, на таких-то?
– Без ненависти, значит, к ним?– потер подбородок здоровой рукой лейтенант.– А как же "ярость благородная" и все такое?
– Обыкновенно я это понимаю. Слова это красивые, а тут такое дело… Приперлись к нам землю захватить соседи завидущие при оружии, стало быть, бей их и гони вон, пока оружие это не бросят. Вот и все понимание,– усталым голосом произнес Иван. Очевидно, ему уже не раз приходилось говорить это и надоело повторяться.– Устал я от ваших разговоров, хлопцы. Не возражаете, коли вздремну часок?– извиняющимся тоном добавил он.– Аль на награды вам всенепременно глянуть надо?
– Дорога долгая, успеется,– примирительным тоном произнес лейтенант.– Спи и извини на худом слове. Сам понимаешь.
– Понимаю, товарищ лейтенант,– кивнул Иван, произнеся слово товарищ на этот раз вполне нормально, без ерничанья.– Помогите, братцы, ногу мне левую переложить, не слушается ведь пока акаянная. Но врач обещал, что все обойдется и с костылями долго не придется колдыбать,– улыбнулся он радостной улыбкой, заражая ей всех вокруг.
Глава 2
Ленька, внимательно слушающий разгоревшийся внизу под ним спор, с облегчением вздохнул, поняв, что страсти улеглись, и все закончилось миром. Из всего сказанного он уяснил для себя только одно, прямо под ним лежал полный кавалер ордена Славы, годящийся ему, пожалуй, по возрасту в отцы и однофамилец.-" О, как бывает",– подумал он, получивший фамилию в детдоме и родителей своих непомнящий.
Родился Ленька приблизительно в 1924-м и тут же был подброшен в тряпье к учреждению государственному, занимающемуся окормлением сирот. Случилось это в летнее время и пролежав неведомо сколько рядом с крыльцом в это учреждение, Ленька перенес это первое в своей жизни испытание вполне благополучно и, по словам принявшей его нянечки, "хлопчиком был справным, упитанным, а из имущества имел при себе только крестик деревянный на шнурке с выцарапанным, на обратной его стороне, именем – ЛЕНЯ". Фамилия указана не была и мальчонку внесли в списки казенные под фамилией нашедшей его служащей. Отчество, не мудрствуя лукаво, также вписали по фамилии и появившийся в одночасье новый гражданин Советской России Васильев Леонид Васильевич, поставленный на довольствие в приюте для грудничков, начал расти на благо Отечеству. Жизнь у Леньки сложилась вполне обычно и ничем от сотен тысяч других не отличалась того периода. Детдом, потом школа рабочей молодежи /ШРМ/ и восьмилетнее образование, полученное перед войной, незаконченное по причине банальной для того времени – посадили Леньку и отправили в места не столь отдаленные на пять лет за разбой.
В те времена былинные Фемида пролетарская, «слепорылая», рубила с плеча совершенно безжалостно. Отправляя на «перековку» и не за столь экзотические прегрешения. Набирал силу Культ личности Иосифа Виссарионовича, и сесть можно было на этот же срок за вульгарное опоздание на рабочее место или прогул. Власть закручивала гайки в предверии Большой Войны, миазмы которой витали в воздухе. Так что Леньке, можно сказать, повезло несказанно, что в статью соответствующую УК РСФСР не успели внести изменения соответствующие и получил он за групповое ограбление всего "пятерик" по минимуму.
На суде ему сделали скидку на возраст и учли положительную характеристику, выданную заводским профкомом. Ленька и сейчас еще должен был хлебать лагерную баланду, но началась война с Германией и по амнистии он, отсидев всего пару лет, попал в танковую школу в неполных семнадцать лет. Присягу по Закону он еще принимать не имел права до совершеннолетия и поэтому девять месяцев осваивал военную специальность механика-водителя.
По окончании учебки получил военно-учетную специальность – /ВУС/, звание младшего сержанта, одновременно присягнув и Родине. Летом -42-го он уже загрузился было в эшелон воинский, чтобы отправиться на фронт, но в последний момент несколько сержантов свежеиспеченных поступила команда снять и отправить в распоряжение учебной роты, для дальнейшего прохождения службы в качестве инструкторов. Офицеров катастрофически не хватало, и на должности командиров экипажей назначали сержантов. Еще почти год пришлось Леньке проторчать в инструкторах, и только в 43-м весной он наконец-то оказался в действующей армии в звании сержанта. Кубари, ромбы и треугольники в петлицах армия уже сменила на погоны и изменения эти восприняты были личным составом как нечто само собой разумеющееся и особенных дискуссий даже в курилках не возникало. Решил Сталин так, ему видней.
Ленька усмехнулся, вспомнив, за что получил срок и, вот уж тут его счастливчиком вообще-то считать было бы опрометчиво. Ни за что огреб. Если честно, то скорее за недоносительство. Видел, как началась драка, кинулся на вопль дружка: – "Наших бьют",– получил по голове и отключился не вовремя. Очнулся в околотке и там ему быстренько следователь объяснил, что и как нужно подписывать. Нет, не выколачивал из него признания, и Боже упаси, как-то еще домогался, чтобы упечь за решетку. Вполне обстоятельно разложил по полкам все "ЗА" и "ПРОТИВ", убедив Леньку, что лучше сесть за грабеж, чем по статье какой-то мудреной антисоветской. Как выяснило следствие, группа подростков напала на членов Коммунистического Союза Молодежи, высыпавших со своего очередного собрания и бурно обсуждающего его итоги. Кто-то кого-то зацепил или на ногу наступил нечаянно, слово за слово и началась драка. Комсомольцы оказались в численном большинстве и хулиганов внесистемных повязали, сдав потом в органы правоохранительные. Так что, как ни крути, а вполне можно было "пришить" политику.
– Пиши, Леонид Васильевич, как советую, всяко получишь меньше,– пожалел его следователь.– Твои подельщики уже раскаялись в содеянном, и правильно все поняли. Поработаете на Родину годок другой, пилой поширкаете и выйдете на волю с чистой совестью,– слукавил, преуменьшив минимальный срок. Но когда Ленька уже в лагере добрался таки в библиотечке до УК РСФСР, то убедился, что все же следак действительно не лгал по большому счету. Получить он с подельниками мог запросто и высшую форму социальной защиты, если бы его не послушали или попали бы они в лапы не столь порядочного служаки, искренне их сопляков пожалевшего.
И все же слова следователя про "год, другой" так или иначе, а сбылись. Как раз два года и отсидел Ленька, попав под амнистию. Кстати, в те времена амнистии были делом обыкновенным и получившие срока по статьям уголовным частенько попадали под них, если не к годовщине ВОСР – 7-ноября, так ко дню Солидарности трудящихся 1-го Мая. Леньке доводилось встречаться с такими счастливчиками, которые в совокупности недосиживали столько, что вряд ли им и прожить-то столько было суждено при жизни экстремальной. По сорок лет накапливали, отсидев, с перерывами амнистийными, лет пять.
Ленька вздохнул и, спустившись с полки, прошел в тамбур перекурить. Проходя мимо купе для проводников, с приоткрытой дверью он окинул его взглядом и отметил присутствие там двух женщин в форме с петлицами медслужбы. Уже знакомая ему майор, маленькая и чернявая, лет сорока о чем-то разговаривала с дородной, в звании лейтенанта, отчаянно жестикулируя руками.
– Утром обеспечьте горячую пищу всем, товарищ лейтенант,– донеслось до ушей Леньки и он слегка притормозив, услышал ответную реплику лейтенанта:
– Есть, Вера Сергеевна. А где взять-то на всех?
– Роди,– рявкнула в ответ майор, и Ленька невольно расплылся в улыбке. Совет этот он в армии уже слышал тысячу раз от начальства разного уровня. Универсальностью своей он вписывался во все рода войск без исключения.
– Как?– прогудела басом лейтенант.
– У вас голова или болванка для пилотки, товарищ лейтенант? Думайте. Изыскивайте резервы. Включите воображение. Довольствие мы получим продовольственное только послезавтра утром, а завтрашний день придется обходиться без него.
– И где я рожу?– всхлипнула лейтенант.
– Здесь и сейчас. И не ныть мне тут,– сурово пресекла проявление слабости подчиненной майор.– Быстро организуйте из санитаров бригаду фуражиров и соберите у бойцов сухпайки, выданные им накануне. У тех, кто еще их прикончить не успел и все в один котел. Разогрев и разнос пищи, я надеюсь, вам не нужно объяснять, как осуществлять?
– Ой, спасибо, Вера Сергеевна. Бегу. А я не сообразила, как рожать. А просто-то как,– вскочила на ноги лейтенант, оказавшись роста богатырского.
– "Ни хрена себе, подруга",– удивился Ленька, шагнув мимо двери и радуясь тому, что кто-то беспокоится о нем и всех остальных. "Соображает майор-то, что и как. Видать не первый эшелон гонит. А литюха зеленая еще. Первый раз, наверное",– сделал он вывод, вываливаясь в тамбур, затянутый дымом так, что лица здесь собравшихся подымить видно было не очень отчетливо.
– И на хера закуривать. Дыши, да и все,– пробормотал он, вынимая все же из кармана кисет.
Голос Ленькин прозвучал неожиданно громко в замкнутом помещении и столпившиеся здесь солдатики, разной степени потрепанности, дружно отреагировали на две его фразы, будто сказал он невесть что остроумное.
– Ха-ха-ха, го-го-го,– колыхнули дымовую завесу, размазывая ее по потолку и стенам.
– А дверь слабо приоткрыть, чтобы проветрить?– спросил Ленька, присаживаясь на корточки и сворачивая "козью ногу".
– А че открывать-то? Стекол вона все одно нет. Неуспеват вытягивать,– посетовал кто-то сквозь хохоток.– Мы шустрее дымим.