Наш отъезд в последних числах мая навсегда сохранился в моей памяти. Когда лодка отплыла от берега островка, я с благодарностью поглядел на эту песчаную полоску, служившую мне приютом.
Дул довольно сильный попутный ветер, и скоро моя хижина на острове скрылась из виду. Ямба сидела возле меня на корме. Муж ее, как только мы вышли в море, улегся, скорчившись, на дне лодки. Он почти не покидал этой спокойной позы, пока мы не достигли материка, и все время мрачно молчал. Зато ел и пил он так, словно мы находились в стране, неимоверно богатой продовольствием, а не на лодке с очень ограниченным запасом еды и воды. О том, что путешествие может затянуться, что еду и воду нужно экономить, он не имел ни малейшего представления.
Ветер не изменял своего направления ни разу за все это время.
Мы плыли днем и ночью, без малейших уклонений в сторону от нашего пути. Дни были очень однообразны и томительны, хотя нас и было несколько человек.
Дней через пять мы увидели небольшой островок и пристали к нему, чтобы хоть немного поразмять свои онемевшие члены.
Островок был необитаем.
Весь он был покрыт тропической растительностью. Возможность походить по земле, видеть деревья, траву, цветы — все это казалось мне чем-то необычайным после продолжительного заключения на песчаной полоске островка.
Мы испекли немного черепашьего мяса, побродили по острову, и через несколько часов наша лодка снова качалась на волнах. Управлял лодкой все время я, только на несколько часов меня сменяла Ямба. Обычно от шести до девяти часов я спал; этот короткий, но глубокий сон достаточно подкреплял меня. Муж Ямбы ни разу не предложил мне своей помощи, да мне и не хотелось обращаться к нему.
Безостановочно мы плыли день и ночь, встречая иногда акул, которые однажды долго следовали за нашей лодкой. На десятый день, утром, Ямба вдруг схватила меня за руку и прошептала:
— Мы приближаемся к земле.
Я быстро вскочил на ноги. Впереди, в тумане, неясно вырисовывались очертания земли. Судя по размерам, это был материк. Но мы не спешили пристать к нему. У входа в большой залив лежал небольшой островок. Мы направились к нему и высадились здесь, чтобы отдохнуть день-другой от нашего плавания. Как только мы сошли на берег, Ямба и ее муж развели несколько больших костров. Дым костров должен был, очевидно, служить сигналом для их друзей на материке. Сначала они нарубили моим топором множество зеленых ветвей и сложили их в виде пирамиды, а потом добыли огонь посредством трения двух кусков дерева. Высокие столбы дыма поднялись к небу.
Вскоре и на материке показались дымовые столбы — ответ на наши сигналы.
Прошло немного времени после обмена дымовыми сигналами (способ этот, как я узнал позже, очень распространен между дикарями Австралии), и мы увидели три плота, направлявшихся в нашу сторону. На каждом плоту было всего по одному человеку. Я смотрел на их приближение со смешанным чувством надежды и страха.
«Я во власти этих людей» — думалось мне.
Но дурные опасения только на минуту промелькнули в моей голове. Спокойный вид Ямбы подействовал на меня ободряюще, я перестал бояться. Со слов Ямбы я знал многое о дикарях ее родины, знал, что бояться их не мешает. И все-таки я ожидал прибытия плотов спокойно, по крайней мере, внешне. Тем не менее я позаботился, чтобы муж Ямбы первый встретил их. От чести быть первым я уклонился.
Муж Ямбы пошел навстречу к прибывшим дикарям. Они, выйдя на берег, остановились и ждали, пока муж Ямбы подойдет к ним. Они медленно приближались друг к другу. При виде меня туземцы перепугались. Муж Ямбы доказал им, что я такой же человек, как и они, хотя и более могучий и таинственный. Правда, моя кожа была сильно загоревшей, но все же она сразу бросалась в глаза своим цветом, при сравнении с кожей дикарей. Именно цвет моей кожи и поражал туземцев. Они робко дотрагивались до нее, ощупывали мое тело, ноги, руки. Им очень хотелось узнать, чем именно было покрыто мое тело. Они не верили, что кожа может быть такой светлой. Мало-помалу любопытство туземцев было удовлетворено, и возбуждение их улеглось. Они занялись теперь подачей новых дымовых сигналов своим друзьям на материке. На этот раз было разложено пять отдельных костров, расположенных кругом.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Дымовые сигналы. — Встреча с народом Ямбы. — Мое первое жилище. — Некоторые странные блюда. — Таинственная депутация. — Моя свадьба. — Странное предложение. — Как я жил. — Лакомые «черви». — Я знакомлюсь с нравами дикарей.
ИНТЕРЕСНО было наблюдать способ сообщения дикарей между собой. Каждый последующий костер зажигался спустя несколько минут после того, как предыдущий разгорался полным пламенем. В конце-концов дым от всех костров в виде огромной пирамиды поднялся на большую высоту в тихом воздухе. Мне объяснили значение этого сигнала. Он должен был дать знать оставшимся на материке, что передовая партия, выехавшая к нам навстречу, нашла меня и четырех моих спутников, и что мы вернемся на материк все вместе теперь же… Я уже достаточно бегло разговаривал на языке чернокожих и недурно понимал их, если они не трещали слишком быстро.
Вскоре мы увидели ответные столбы дыма, поднявшиеся в разных местах материка. Каким образом посредством таких сигналов можно было дать знать о приезде белого, да еще таинственного, человека? Мне это было непонятно.
Тем временем Ямба занялась приготовлением большого пира для приезжих. Остатки большой черепахи заняли видное место на этом пиру. Ели чернокожие с невероятным аппетитом. Поговорив немного с туземцами, я сказал им, что нуждаюсь в продолжительном отдыхе, так как путешествие сильно утомило меня. Я повесил в тенистом уголке свой гамак и проспал с полудня до позднего утра следующего дня. Ямба заботливо охраняла мой сон и она-то и разбудила меня, сказав, что скоро должно начаться пиршество.
Чернокожие удалились и через некоторое время возвратились ярко раскрашенными. Их тела были покрыты желтыми, красными и белыми полосами. Эта разрисовка служила приготовлением к великому корреббори в честь моего прибытия, и я, понятно, должен был принять участие в этом празднестве. Корреббори у австралийских народов называется нечто среднее между религиозным обрядом и празднеством. Устраивается этот корреббори по самым разнообразным причинам. Всю ночь продолжался корреббори, обставленный большой торжественностью. От меня не требовалось многого. Я должен был сидеть тут же с дикарями, ударять палкой о палку и принимать участие в всеобщих криках. Это было нетрудно делать, но однообразие этого занятия так наскучило мне, что я еще до полуночи отправился в свой гамак.
Утром следующего дня мы увидели целую флотилию плотов, приближавшихся к нам со стороны материка. Вскоре на берег сошло около пятидесяти туземцев. При виде меня и моих вещей они выразили то же самое удивление и испуг, с которыми я уже достаточно был знаком. Несколько часов спустя мы все покинули остров. Впереди всех ехал на своей лодке я. Эта лодка, между прочим, вызывала у дикарей не меньшее удивление, чем и я сам. Дикари быстро двигали вперед свои плоты, действуя только одним веслом. Это весло они погружали в воду сначала с одной стороны плота, а затем быстро перебегали на другую сторону.
На высоком берегу я увидел огромную толпу чернокожих. Здесь были и мужчины, и женщины, и дети — все голые. Как только мы подошли к берегу, вся эта толпа бросилась осматривать мою лодку.
Я сидел в лодке растерянный и оглушенный громкими криками и болтовней. Наконец, чернокожие, выезжавшие на остров встречать нас, пришли мне на помощь. Они с видимой гордостью проводили меня через толпу до небольшого холмика, с которого виднелось вдали становище туземцев. Тут я узнал, что весть о моем прибытии уже успела распространиться далеко кругом. Поэтому на берегу и собралась такая толпа. Многие успели придти издалека, чтобы поглядеть на «белого» человека.
Поселение дикарей, к которому мы направились, состояло всего из двадцати-тридцати шалашей, кое-как построенных и годных только в качестве защиты от ветра. Они имели полукруглую форму и спереди были открыты; крыш у них не было совсем. Между такими шалашами я заметил несколько хижинок, имевших форму тупых сахарных голов. Эти хижинки были невелики — около 2 метров высоты и метра 4 в поперечнике. У их основания было проделано небольшое отверстие, через которое и пролезал внутрь хозяин жилья. Окон не было, и внутри хижинки было совершенно темно.
Мне сообщили, что и я могу получить в свое распоряжение одну из хижинок любого фасона. Я выбрал «сахарную голову». Ямба и несколько других женщин тотчас же принялись за постройку. Менее чем через час моя хижина была уже готова. Я не остался смотреть, как они строят, а отправился с несколькими туземцами осмотреть соседние поселения. Всюду туземцы встречали меня очень хорошо, выражали всячески свою дружбу и уважение. Простой кусок красной материи, спускавшийся у меня ниже пояса, вызывал у них большое удивление. Больше же всего они были поражены моими следами на земле. Туземцы во время ходьбы выворачивали ноги как-то набок, так что вместо полного отпечатка всей ступни на земле получался только, так сказать, половинный след. Я при ходьбе становился на всю ступню, вся ступня и отпечатывалась. Такой отпечаток моей ступни так поражал туземцев, что они собирались толпой у каждого моего следа, внимательно рассматривали его, низко нагнувшись к земле, хлопали руками и взвизгивали от изумления.
Гостеприимству туземцев не было предела. Их подарки завалили мою хижину. Тут были и такие лакомые вещи, как мясо кенгуру, крысы, змеи, большие личинки жуков, рыба. Печеные змеи, правда, оказались довольно вкусными, но туземцы совсем не употребляли соли, а без соли есть было мне непривычно. Змеи пеклись обыкновенно целиком, вместе с кожей. Их мясо было сочно и нежно, но имело не совсем приятный запах. Способ печения мяса был такой. Туземцы выкапывали в песке руками яму и на дно ее клали то, что собирались печь. Поверх пищи насыпался слой песку, потом клалось несколько камней, а поверх всего этого уже разводился огонь…
Двуутробчатых крыс здесь было довольно много, а иногда они появлялись в таком огромном количестве, что наносили серьезный вред. Они были очень крупны и темно окрашены. Мясо их довольно вкусно. Ловлей их занимались всегда женщины или дети и делали это очень просто: в крысиную норку всовывали палку, а когда крыса выбегала, то убивали ее этой же палкой. На женщинах здесь вообще лежало много разнообразных обязанностей. Они должны были заготавливать запасы жирной глины, которой мужчины смазывали свои тела, чтобы предохранить их от жгучих солнечных лучей. Они должны были готовить краски, которыми чернокожие расписывали свою кожу. Горе той женщине, у которой не окажется ко времени корреббори полного набора всех красок для мужа! Одной из самых главных обязанностей было отыскивание различных кореньев для обеда. Наиболее употребляемым из таких кореньев, кроме прекрасного на вкус ямса, был корень особого вида водяной лилии, несколько напоминавший вкус сладкого картофеля.
Все это время и много месяцев спустя моя лодка и все, что в ней находилось, были предохранены от воровства и истребления очень простым способом. Ямба воткнула около лодки две палки крест-накрест. Очевидно это был какой-то запретительный знак — ни один из туземцев не дотронулся до лодки, пока палки стояли здесь. Я уверен в том, что лодка могла простоять до тех пор, пока не развалилась бы и не сгнила, — никто бы и пальцем ее не тронул. Такую силу среди туземцев имеют их запретительные знаки или, как их называют, «табу»!
Прошло несколько дней, и туземцы стали очень настойчиво предлагать мне остаться с ними навсегда. Они, вероятно, слышали от Ямбы о странных и чудесных вещах, которыми я обладал, слышали и о той чудодейственной силе, которой я был одарен, по мнению Ямбы. Этот план — навсегда проститься с возможностью вернуться в цивилизованный мир — мало мне улыбался. Я стал подумывать о том, как бы мне поскладнее ответить дикарям: ведь мой прямой отказ мог сильно раздражить их. Но тут случилось еще одно происшествие, которое окончательно поставило меня в тупик.
Случилось все это совершенно неожиданно.
Я стоял возле своей лодки, раздумывая о том, как бы мне уйти от этих туземцев. Вдруг я увидел двух вождей племени, все тело которых было великолепно разрисовано самыми яркими красками, а головы украшены перьями. Они приближались ко мне, ведя с собой молоденькую девушку с довольно приятным лицом. За ними следовала большая толпа туземцев. Вожди и девушка остановились в нескольких шагах от меня. Тогда один из вождей выступил вперед и предложил мне огромную дубину с большим утолщением на одном из ее концов. Это оружие называлось у них «вадди». Подав мне дубину, вождь знаками дал мне понять, что я должен ударить ею девушку по голове. Я пришел в ужас. Я вспомнил рассказы Ямбы и решил, что туземцы хотят устроить в честь меня каннибальский пир и что — это было ужаснее всего — я должен буду начать его, проглотив кусок мяса этой несчастной улыбающейся девушки. «Очевидно, — рассуждал я, — они привели ее ко мне для того, чтобы я собственноручно убил ее». Я решил не делать этого, хотя бы ослушание и грозило мне смертью.
Пока я раздумывал, вождь стоял неподвижно, протянув мне дубину и вопросительно на меня поглядывая. Казалось, он не понимал, почему это я не соглашаюсь последовать его предложению. Еще более странным показалось мне, что вся толпа сохраняла глубокое и торжественное молчание. Я взглянул на девушку. К моему удивлению, она совсем не была испугана. Наоборот, она была, как казалось по ее виду, в восторге от всего происходившего. Я решил попытаться отговорить вождей и сделал им знак сесть, чтобы начать свою речь. Они сели, хотя и были очень недовольны. Тогда я при помощи разнообразных жестов, похлопываний, восклицаний и гортанных звуков постарался дать им понять, что я не могу принять участия в том деле, которое они мне предлагают. Я говорил им и о том, что убивать людей нельзя, а есть их и подавно. Я говорил очень горячо и с нервным трепетом ждал, какое действие произведет моя речь. Можете себе представить, как я удивился тому, что произошло. Толпа… громко захохотала! Туземцы долго и весело смеялись. Людоеды не могли так смеяться. Я ничего не понимал.
Тут на помощь мне явилась Ямба. Она подошла ко мне и начала шепотом говорить, что никто и не собирался убивать эту девушку, что ее предлагали мне в… жены. Я должен был слегка коснуться ее головы дубиной в знак того, что она с этих пор обязана подчиняться мне, как своему мужу. Удар палкой по голове был просто обрядом.
Тогда я со всей торжественностью, на какую только был способен, исполнил свою роль в этом странном обряде. Я слегка ударил девушку дубинкой, а она упала к моим ногам. Тогда я осторожно поднял ее, а туземцы запрыгали вокруг нас с громкими криками радости и удовольствия.
Когда вся церемония была окончена, Ямба отвела мою жену в маленькую хижинку, построенную для меня женщинами. В эту ночь был устроен необычайно торжественный корреббори в честь меня. Если бы не Ямба, я бы совсем растерялся. Ямба была в буквальном смысле слова моей правой рукой, а нередко и нянькой.
Преданность этой женщины навела меня на одну мысль. Привести эту мысль в исполнение можно было, конечно, только среди дикарей. В Европе я не посмел бы и заикнуться об этом. Здесь было другое дело. Я пригласил к себе мужа Ямбы и преспокойно предложил ему обменяться… женами. Он выслушал это предложение с плохо скрываемой радостью. После недолгих переговоров мы совершили обмен по всем правилам. Такие обмены женами были в большом ходу среди туземцев и совершались там очень часто.
Вас, может быть, интересует, что случилось с моей собакой Бруно? Ничего. Она была со мной, как и раньше.
Устроивши свои дела с Ямбой, я вовсе не собирался оставаться в этой дикой стране. Напротив, я намеревался бежать отсюда при первой же возможности. План мой был таков. Прежде всего мне нужно было хорошо изучить обычаи и привычки дикарей, а затем получше исследовать окрестности на тот случай, если мне придется искать белых людей не морем, а сухим путем. Во мне еще теплилась надежда, что я смогу пуститься в море на своей лодке. Каждое утро я ходил к берегу и осматривал ее. Я подолгу смотрел на море и на горизонт, надеясь увидеть парус. Но паруса не было, и я шел к лагуне купаться. Тем временем Ямба отправлялась искать коренья и редко возвращалась без кореньев водяной лилии, которые мне были очень по вкусу. В известное время года она набирала для меня маленькие луковицы, известные под названием «негла», которые в жареном виде составляли приятное добавление к нашему однообразному столу.