– Поверни,– выбрал Кранке первый способ и Лауцкис перекантовал Киттеля на бок, прижав его при этом лицом к стенке земляной так плотно, что, пожалуй, и второй метод применил тоже. Оба метода в совокупности сработали незамедлительно, храпеть летчик прекратил и, целую минуту в окопчике длилась блаженная тишина, наполненная стрекотом кузнечиков и пением жаворонка. А через минуту запас кислорода в легких Киттеля закончился и ему приснился ужасный сон. Снился обер-лейтенанту страшный капитан Скворцов, опять допрашивающий его и сующий в нос его же рыцарский крест.
– Почему он не есть ржавый?– спрашивал капитан.– Отвечай, мать твою?– капитан схватил обер-лейтенанта за горло и принялся душить.– Цу антвортен?– верещал он при этом с совершенно берлинским диалектом. Отто рванулся изо всех сил, выворачиваясь из его рук и заверещал еще громче:
– Нихт кеннт. Абфраген вай Круппа,– искренне полагая, что владелец концерна сталелитейного лучше всех в мире знает, почему железо, выпущенное там и применяемое для изготовления ордена, не подвержено коррозии. Отто так взвыл и так рванулся из лап экзекутора, что сам себя разбудил при этом и вытаращился на повисшего на нем Лауцкиса.
– Тихо, тихо, герр Киттель,– принялся тот уговаривать его, ласково шипя и норовя опять развернуть лицом к земляной стене.
– Вельх фурхтбарен Шлаф их заг,– поделился с ним своим горем Киттель и принялся рассказывать содержание сна. На это ушло всего минут десять и благодарные слушатели сопереживали ему так искренне, что еще минут двадцать Отто делился с ними своими переживаниями и впечатлениями, полученными в русском плену. Сумрак окопно-пещерный располагал к этому и Отто даже пару раз всхлипнул, вспоминая свои мучения в застенках СМЕРШ. Вспоминал и всхлипывал он в диапазоне шепота по просьбе фельдфебеля, сочувственно ему кивающего: – Я, я, я,– с периодичностью в одну минуту.
– Доннер Веттер,– выругался Отто и не услышав очередное "Я", замер, приоткрыв рот. Его спутники сопели в сонном ритме и он понял, что сумел усыпить их своей болтовней. Обижаться Киттель не стал, пристроился поудобнее и прежде чем уснуть, почему-то вспомнил палатку, в которой его содержали под арестом русские и матрас ватный, на деревянных нарах, с чистыми простынями. Свобода, в комфортности, Неволе пока проигрывала.
Глава 4
Проснулся обер-лейтенант, опять увидев кошмарный сон. Снилось бедолаге, что его ведут на расстрел. Капитан Скворцов во сне пинал его коленом под зад и бормотал прямо в ухо при этом:
– Не храпи мать тфою так.
– Я, я, яволь,– соглашался с ним Отто, но капитан не унимался и снова отвешивал пинок под зад коленом: – Мать тфою.
Отто рванулся изо всех сил и проснулся весь мокрый от пота. Русское Солнце, не обнаружив для своих лучей щелей, отомстило спрятавшимся немцам, нагрев через ткань воздух до температуры парилки в русской же бане. Все трое лежали на дне окопчика мокрые, как мыши
и дышать им было уже нечем. Кислород просачивался сквозь ткань медленнее, чем скапливался под ней углекислый газ.
– Душегупка,– дал определение их убежищу Лауцкис.
– Я-а-а,– согласился с ним обер-лейтенант, не поняв, что он сказал, но поняв, что ничего хорошего в виду не имел.
– Задохнемся, нужно проветрить окоп,– решился Кранке на демаскирующие действия.– Приподнимите угол, Лацкис.
– Есть,– обрадовался радист команде и с удовольствием выполнил бы ее, если бы ему не помешали. В следующее мгновение в уши диверсантов ворвался рев автомобильного двигателя, а на головы обрушилось переднее колесо. При этом оно буквально размазало успевшего приподняться радиста и вмяло его в стенку окопа, так что не то что храпеть, но и дышать он не мог. Колесо лишило его этой способности навсегда, вместе с жизнью вышибив из тела.
Однако, приняв на свою грудь удар, радист спас жизни двум офицерам Третьего Рейха и за это, достоин был быть награжден, увы, посмертно, как минимум Железным крестом.
Прижатый нижней частью тела Лауцкиса, слегка еще агонизирующей, к Отто Киттелю, Фриц Кранке, с запозданием фатальным сообразил, какую несусветную глупость он совершил, не учев национальный менталитет врага и спрятавшись от него в чистом поле. Следовало врыться в склон оврага и пересидеть день там. Это немецкий водитель грузовика будет передвигаться исключительно по дороге, даже полевой, с едва просматривающимися колеями и не свернет с нее, даже если его будут при этом бомбить. Орднунг – порядок прежде всего. Это впитано им с молоком матери. Русский Ваня, с тем же молоком, впитывает прямо противоположные ценности и прежде всего наплевательское отношение к каким либо правилам и законам. Анархия – вот что в крови этого народа, впитанная с молоком,– "Зачем трястись по дороге, разбитой танковыми траками, когда степь, да степь кругом?"– думает Ваня и мчится в нужном ему направлении, как ему Бог на душу положит.
– Какая сволочь вырыла здесь окоп?– услышал Фриц голос и зажал ладонью рот Отто.
– Тихо,– прошипел он.– Может не заметит,– глупая надежда, на то, что русский едет один и не сможет без посторонней помощи вытащить автомобиль из окопчика, согревала сердце фельдфебеля. Но когда он услышал еще пару голосов и понял, что сейчас солдатики русские совместными усилиями и с помощью ихней матери общей, приподнимут передок и обнаружат их здесь притаившихся, то решил сменить тактику на противоположную.
– Притворяемся, что мы русские. Я лейтенант – вы рядовой. Следуем в Щигры. Вы молчите – говорю я. Вы контужены. Понятно?
– М-м-му,– обрадовался Отто знакомой роли, уже однажды успешно им сыгранной.
– Помогите,– не стал откладывать премьеру Кранке, взвыв так громогласно, что собравшиеся у ямы русские, услышали его вопли сразу и, повторно верещать не пришлось.
– Придавили никак кого-то. Давай, хлопцы, на раз, два. Раз, два!– скомандовал голос и колесо приподнявшись, переместилось на метр левее окопа.
– Мать моя женщина. Одного раздавили, двое живы. Вылазь, хлопчики, и документики приготовьте,– скомандовал тот же голос и Отто с Фрицем поползли на свет Божий.
– Кто такие? От кого сховались? Дезертиры?– задал им вопрос русский офицер с одной маленькой звездочкой на погонах.
– Никак нет, товарищ младший лейтенант. Вот наши документы. Мы выполняем особый приказ – осуществляем скрытное наблюдение за этим квадратом. В дивизионное управления СМЕРШ, поступили сведения, что в этом квадрате работает немецкая радиостанция. Наша задача – выявить ее и обезвредить,– наплел Кранке на голубом глазу.
– Вы тут шпионов ловите?– сообразил младший лейтенант.
– Благодаря вам, уже нет,– скривился Кранке.– Теперь мы похоронная команда и нам нужно срочно доставить убитого вами рядового Лауцкиса в ближайший населенный пункт. Вы какого хрена разъезжаете вне дорог? Будьте любезны, товарищ младший лейтенант, сообщите мне вашу фамилию. Я хочу знать, кого мне следует указать в рапорте, как виновника преждевременной кончины рядового, в результате дорожно-транспортного происшествия.
– Обыкновенная фамилия,– помрачнел младший лейтенант, которому связываться со СМЕРШем не улыбалось.– Иванов,– все же представился он.
– Иванов?– оскалился кровожадно Кранке.– А это не тот ли самый, на которого к нам вчера рапорт от политрука поступил? Что разгильдяй и анекдоты про товарища Сталина сочиняет?
– Как-кой рапорт?– позеленел младший лейтенант, любивший почесать языком.
– Вам сообщат своевременно,– многозначительно взглянул на него Кранке.– Куда следуете?
– В Щигры, товарищ лейтенант. Загружайтесь, подвезем. В кузове полно места,– младший лейтенант, махнул рукой подчиненным и они бережно извлекли тело «геройски» погибшего рядового Лауцкиса и на его же плащ-палатке, подняли в кузов. В кузове Студебеккера действительно места было полно. Грузовик направлялся под погрузку и кроме водителя с младшим лейтенантом, вез двух грузчиков и всего десятерых попутчиков.
– Садитесь в кабину, товарищ лейтенант,– предложил Кранке, снова ставшим Крайновым, младший лейтенант, но Фриц от предложения отказался и полез в кузов, вслед за мычащим Отто.
Студебеккер скрежетнул коробкой скоростей и набирая скорость, помчал своих пассажиров в сторону железнодорожной станции. Троих из них в обратном направлении. И только одному из этой тройки было уже совершенно все равно, куда они едут. А через десять минут они уже въезжали в этот населенный пункт, от которого бежали, падая от усталости, всю прошлую ночь.
Выгрузившись на привокзальной площади, рядом с палаткой комендантской, лейтенант Крайнов сухо распрощался с младшим лейтенантом, сделав вид, что записал номер машины в свой блокнот, демонстративно достав его из планшета и когда студебеккер рванул дальше, к станции под погрузку, начал действовать оперативно. Схватив за ноги Лауцкиса, скомандовал Отто:
– Прячем тело,– спрятали тоже оперативно – отнесли к входу комендатуры временной и накрыв все той же плащ-палаткой, оставили под присмотром караульного.
– Смотри внимательно, чтобы не унесли,– предупредил часового лейтенант Крайнов.– Очень важный покойник. Улика – он. Лично коменданту приказано доставить. Понимаешь?
– Так точно,– вытянулся часовой и до смены не спускал глаз с трупа, сняв винтовку с плеча и взяв ее на изготовку. А через час доложил разводящему сержанту:
– Приказано присматривать, чтобы не сперли.
– Кому он на хрен нужен?– вытаращился на него сержант.
– Сказали, что улика, будто бы, для коменданта,– доложил сменившийся часовой.
– Хорошо, я доложу,– принял решение сержант. И доложил немедленно. Получил за доклад разнос от начальника караула и на другой день – благодарность в приказе за бдительность от коменданта. Так что не востребованным труп Лауцкиса пролежал недолго – до вечера.
А вечером его опознал, проходящий мимо под конвоем Мыкола Вырвихвист.
– Цеж наш хлопец,– обрадовался он возможности отличиться.– Вин мене сто рейхсмарок задолжав.
– Вот гад,– посочувствовал ему конвоир.– Ничего, скоро ты с ним встретишься и вытрясешь свои марки.
– Где встречусь?– не понял грубого солдатского юмора Мыкола.
– В Аду. Шагай, че встал?– подтолкнул его в спину конвоир.
Избавившись от тела, диверсант и летчик направились подыскивать временное пристанище на светлое время суток и очень удачно укрылись с этой целью в одном из сгоревших домишек. Между печью и полу сгоревшей бревенчатой стеной, расчистив вполне приличный закуток.
– Кушать совсем нечего,– посетовал лейтенант Крайнов.
– Нужно где-то запастись. Нам еще долго идти,– напомнил ему Отто о предстоящих скитаниях в тылу противника.
– Придется мне идти в качестве фуражира. Вас многие знают в лицо,– принял решение лейтенант Крайнов и оставив лишнее имущество, отправился на поиски провианта.– У меня денег советских десять тысяч рублей есть. Не пропадем, обер-лейтенант,– зарядил он оптимизмом на прощанье Отто.
Покрутившись возле вокзала, лейтенант выяснил, что продукты можно приобрести на барахолке, которая появилась стихийно рядом с местным храмом, чудом уцелевшим от бомбежек. Свято-Троицкий собор, так торжественно он назывался когда-то и лишенный крестов, после революции использовался Советской властью в качестве Дома Культуры. Немцы, оккупировавшие поселок в 1941-м, отнеслись к бывшему культовому зданию и вовсе пренебрежительно, разместив в нем конюшню. Оскверненный людьми и временем, храм стоял, продуваемый всеми ветрами, через лишенные стекол оконные проемы и взирал ими же на мирскую суету, в ожидании лучших времен. А у его обшарпанных стен, суетился людской муравейник, называемый в народе романтично – Барахолка. Люди возвращались к мирной жизни, к родным очагам и они, еще не отрыдавшиеся и не отплакавшиеся, тянулись друг к другу, как былинки на студеном ветру и прятались у стен храма, неосознанно к нему притянутые. Все той же надеждой на лучшие времена.
Лейтенант Крайнов, прошелся между толпящимися аборигенами, жидко разбавленными людьми в форме, прицениваясь к продуктам и лысина у него вспотела от цен, под пилоткой, мгновенно.
– Ох, ни хрена себе,– поделился он впечатлением с подвернувшимся под руку старлеем.
– Котлы у тебя ничего. Трофейные?– приценился тот моментально к его собственности.
– Не продаю,– отказался от негоции, внезапно возникшей, лейтенант.
– Я хорошую цену дам,– привязался старлей.– Десять тысяч хошь?
– Нет. Не хочу. Самому нравятся,– отказался Крайнов.
– Я свои в придачу добавлю. Во, гляди,– принялся совать ему в лицо, пошарпанный эксплуатацией точмех, старлей.
– На хрена мне твои часы? У меня есть свои,– попытался урезонить его лейтенант-фельдфебель, но старлею его часы так приглянулись, что он, похоже, готов был на что угодно, чтобы их заполучить.
– Ты за продуктами пришел? Сухими пайками хошь?– сделал заманчивое предложение старлей.
– Сколько дашь?– заинтересовался предложением фельдфебель.
– Двадцать стандартных пайка,– начал торг старлей.
– Твои часы и литр водки в придачу,– окинул его взглядом лейтенант и, делая вывод, что, судя по мордатости, столкнулся опять с тыловиком.
– С водкой напряг. Могу добавить сухпая,– скуксился старлей, и лейтенант понял – не врет – напряг.
– Хрен с тобой,– согласился он.– Еще пять пайков и забирай.
В результате негоции в распоряжении лейтенанта Крайнова оказалось двадцать пять сухпайков, которые ему пообещал вечером подогнать старлей в обмен на часы.
– Куда доставить?– осведомился он, поглядывая на часы фельдфебельские уже, как на свою собственность, временно находящуюся в чужом распоряжении.
Вопрос застал лейтенанта-фельдфебеля врасплох и он задумался, решая эту проблему.
Не в развалины же к печной трубе заказывать доставку, в самом деле. Старлей хоть и тыловик, судя по роже, может и сообразить, что к чему. А сообразив, вспомнить, что Родина не прощает, когда ею торгуют. В результате мозгового штурма лейтенанта победил фельдфебель и доставку потребовал осуществить к палатке санитарной, которую приметил в пристанционном скверике.
– Через часок, как штык буду,– заверил его старлей и слово свое сдержал, появившись через два часа.
– Извини, начальство задержало, то, се…– объяснил он опоздание, сбрасывая с оглядкой сухие пайки, в серых картонных коробках, с подводы.– Пока лошадь, пока то, пока се… Давай часы.
– С чем хоть консервы?– запоздало поинтересовался лейтенант-фельдфебель, расстегивая ремешок на часах.
– А хрен их знает,– пожал плечами старлей.– Без этикеток же. Откроешь – узнаешь. Сюрприз будет.
– Часы свои давай,– потребовал Крайнов, вспомнив вовремя, что часы у них с Отто одни на двоих.
– Владей. Отстают малеха, а так ничего еще,– протянул ему свои трепанные жизнью часы, на таком же протертом до дыр, кожаном, самодельном ремне, старлей.
Как потом выяснилось, часы отставали всего на час в сутки и Фриц к ним так и не смог приноровиться. А получив их, он с брезгливым выражением застегнул ремешок на кисти левой руки и за пару минут договорился с местным фельдшером на предмет охраны продуктов. Всего за одну упаковку, тот был готов стоять рядом с ними насмерть хоть до рассвета.
Неожиданно для лейтенанта-фельдфебеля именно это обстоятельство оказалось чрезвычайным.
– Он меня знает в лицо,– сообщил ему неприятную новость Отто, услышав откуда им следует доставить продукты.– И медсестры тоже знают,– добавил трагизма обер-лейтенант.
– Решим проблему так, вы на полпути меня ожидайте и носите сюда, а я соответственно оттуда,– нашел выход лейтенант-фельдфебель и процесс пошел. Всего час потребовалось на то, чтобы перетащить упаковки в укрытие. А уж здесь, друзья по несчастью, восполнили сразу столько калорий, что к концу трапезы уже глаза у них не могли смотреть на русские эти консервы-сюрпризы. Особенно на перловые.
– Как они их различают? В которых чего?– пнул пустую банку носком сапога Отто.
– Там цифры есть на крышках. И каждый красноармеец знает, какие мясные, а какие нет,– поделился сокровенными разведданными фельдфебель.– Нужно отсортировать. Вот этот порядок числовой ищите, герр обер-лейтенант,– продемонстрировал он крышку из-под гречневой каши с мясом. И работа закипела. В результате тщательной сортировки с мясом оказалось десять банок и пятьдесят без оного.