Снаряжались экспедиции и после этой, но они прибавили не много нового. Опыт был накоплен, метод сложился, средства определились. Если отбросить частности, то любая экспедиция, в общем, действовала так. Сначала корабль пробивался как можно дальше на север и там зимовал. Весной, как только заканчивалась полярная ночь, с него отправлялась в сторону полюса санная партия. Она проходила, сколько хватало сил и продовольствия, затем поворачивала обратно.
Но, думалось Нансену, был ли этот установившийся метод полярных экспедиций единственно возможным и правильным?
С тех пор как Фритьоф увидел на льдине возле «Викинга» кусок серого сибирского плавника, необычная полярная экспедиция сначала смутно, неясно, потом все отчетливее стала рисоваться его воображению. Фритьоф возвращался к мысли о такой экспедиции снова и снова, думал о ней во время гренландского похода. Постепенно у него созрел план, который он обнародовал в 1890 году, а затем принялся осуществлять с обычной настойчивостью.
Фритьоф готовился доказать ученому миру, что ключ от Северного полюса надо хорошенько поискать не в отчетах удачных экспедиций, а среди обломков несчастной «Жаннетты», раздавленной льдами в океане.
«Бессмысленный проект самоубийства»
В один из хмурых вечеров осенью 1892 года возле дома Королевского географического общества в Лондоне собрались зеваки, разглядывавшие тех, кто входил в ярко освещенный подъезд:
— Ого, адмирал Мак-Клинток!
— Смотрите, смотрите — сэр Нэрс!
Кареты и наемные экипажи подкатывали друг за другом. В толпе то и дело называли имена знаменитых путешественников. С нетерпением ждали Нансена. Но кто-то сказал, что норвежец пришел пешком раньше всех и уже давно сидит в зале.
Нансен действительно сидел там — в черном фраке, белой манишке и белом галстуке. Он казался совершенно спокойным, хотя сегодняшний день, который газеты заранее объявили «большим днем в Королевском географическом обществе», должен был определить отношение ученого мира Англии к его будущей экспедиции.
Эта экспедиция подготавливалась полным ходом. После того как Нансен выступил с ее планом в Норвежском географическом обществе, соотечественники горячо поддержали своего национального героя. Но, выступая затем во многих городах Европы, Нансен слышал мало похвал и много возражений.
Некоторые не хотели простить ему книги «Жизнь эскимосов». Защищая маленький народ, Нансен рассказал в ней правду об эскимосах в Гренландии, сослался на печальную судьбу Африки, которую, по его словам, «уже начали грабить», резко отозвался о европейских колонизаторах в Китае, назвав их действия «примером такого постыдного злодеяния, что ни на одном языке не найдется слов, способных описать его». Эти мысли показались газетам недопустимо резкими и вызывающими по отношению ко всему «цивилизованному миру», и свое раздражение они излили, желчно критикуя план новой экспедиции. Но норвежцы верили Нансену. Они собрали по подписке часть денег на экспедицию; крупную сумму дало правительство.
Теперь здесь, в Лондоне, в одном из мировых центров географической науки, Нансену предстояло выступить перед ветеранами Севера, увенчанными славой и озлобленными неудачами, отдать свой окончательный план на суд тем, кто сохранил веру в могущество человека, и тем, кто утратил ее в минуты горьких раздумий.
Что скажут они? Какие возражения найдут? Может, он слишком самонадеян и не видит действительно уязвимых мест своего плана? Но он готов принять любой добрый совет: сейчас еще не поздно…
Председатель позвонил в серебряный колокольчик и дал слово гостю.
Нансен сразу пошел в атаку. Экспедиции к полюсу, сказал он, пока не принесли успеха. Корабли проникали в Арктику недостаточно далеко для того, чтобы санная партия смогла по дрейфующим льдам преодолеть остающееся пространство. Возможно, что удачнее был бы полет к полюсу на воздушном шаре, но при таком путешествии трудно выполнить многие научные наблюдения.
— Мы должны подумать, нет ли других путей, — продолжал Нансен. — На мой взгляд, они существуют. Если мы попытаемся сделать своими союзниками те силы природы, которые были нашими противниками, то найдем наиболее верный путь к полюсу. Бесполезно идти против течения, как это делали прежние экспедиции. Мы должны поискать попутное течение. Только экспедиция «Жаннетты», по моему глубокому убеждению, была на верном пути, хотя и не по своей воле и желанию.
— Слушайте! Слушайте!..
В этих возгласах Нансен уловил скорее насмешку, чем одобрение. Стараясь по-прежнему держаться как можно спокойнее, он заговорил о трагической истории экспедиции военно-морского флота Соединенных Штатов Америки.
«Жаннетта» была затерта неподалеку от острова Врангеля и два года дрейфовала вместе с уносимыми течением льдами. В 1881 году судно при сжатии было раздавлено северо-восточнее Новосибирских островов. Команда затонувшего корабля во главе с де Лонгом пошла по дрейфующим льдам к устью Лены. Дошли немногие — голодная смерть скосила людей.
А три года спустя возле юго-западного берега Гренландии, за тысячи километров от места гибели судна, эскимосы неожиданно наткнулись на следы погибшей «Жаннетты». Бумаги, подписанные начальником экспедиции де Лонгом, брюки с меткой одного из матросов и другие вещи американской экспедиции лежали на большой плавучей льдине.
Как все это попало к берегам Гренландии? Уже вскоре после находки норвежский профессор Мон предположил, что остатки «Жаннетты» продрейфовали на льдине через центр Полярного бассейна.
Да, это так и было!
Течение у берегов Сибири и Аляски, проходящее дальше где-то между полюсом и Землей Франца-Иосифа к берегам Гренландии, действительно существует. Доказательства? Прежде всего — дрейф попавшей в это течение «Жаннетты» и ее остатков. Затем — плавник, выносимый сибирскими реками в океан. Течение постоянно приносит его на льдинах к гренландским берегам. А найденная гренландскими эскимосами метательная дощечка! Такие дощечки употребляют только жители Аляски. А находки микроскопических сибирских растений и животных в иле на льдинах, принесенных к Гренландии!
Но раз существует мощное течение от берегов Сибири в сторону Гренландии, проходящее, по-видимому, вблизи Северного полюса, то почему бы не воспользоваться им? Пусть оно пронесет горстку людей через те области, достичь которых еще никому не удавалось.
И дальше Нансен рассказал, как будет организована его необычная экспедиция. Он намерен отправиться на небольшом судне, может быть самом крепком из всех, которые до сих пор строились. Корпус у судна — овальный, напоминающий половину расколотого кокосового ореха. Такой корабль — плохой ходок в море, и его пассажиры, страдающие морской болезнью, даже в небольшой шторм будут платить щедрую дань морской богине. Но главное назначение судна — не в плавании по открытому морю и не в борьбе с плавающими льдами.
С запасом продовольствия на несколько лет и надежной командой оно пройдет к берегам Сибири, точнее — к Новосибирским островам, и повернет там на север. Кораблю не нужно избегать дрейфующих льдов, этой грозы мореплавателей, — напротив, он заберется в их гущу. В удобном месте судно надолго вмерзнет в лед. В тех водах проходит течение в сторону полюса. Корабль превратится в дом, уносимый вместе со льдами. Ему не страшны самые сильные сжатия — необычная форма корпуса рассчитана на то, чтобы льды, напирая на судно, выталкивали, выдавливали его вверх.
— Продвигаясь вместе с течением, — продолжал Нансен, — корабль и его обитатели проникнут близко к полюсу. Надо ли говорить, что никакая санная экспедиция никогда не имела и не может иметь таких удобств для научной работы, какие будут у команды корабля-лаборатории, корабля-дома.
Пройдет, вероятно, три года, прежде чем льды вынесут судно к Гренландии, в более теплые воды, где оно освободится из плена и вернется на родину. Но провианта надо взять на пять лет. Если, несмотря на свою необычную форму, корабль все же будет раздавлен, то его команда останется на льдине и будет продолжать дрейф к берегам Гренландии, а там использует сани и лодки.
Возможно, что течение не идет прямо через полюс. Корабль может пронести в стороне от него. Если расстояние будет далеким, то неблагоразумно и опасно оставлять судно, чтобы идти к полюсу по дрейфующему льду.
— Но мы, — заключил Нансен, — отправляемся не для того, чтобы найти математическую точку северного конца земной оси. Достижение этой точки само по себе малоценно. Мы отправляемся для исследования обширной неведомой части земного шара, окружающей полюс. Научный интерес этих наблюдений не уменьшится от того, пройдет ли наш путь через самый полюс или же на некотором расстоянии от него. И я надеюсь, джентльмены, что, когда на далеком Севере нас будет окружать торжественная тишина полярной ночи, вы иногда вспомните нас добрым словом.
Раздались аплодисменты. То, что сказал Нансен, звучало необычно, спорно, нарушало традиции полярных исследований, но нельзя было не преклоняться перед мужеством норвежца: он снова готовился сжечь за собой мосты. Ученых подкупало и то, что, в отличие от многих, Нансен не стремился непременно достигнуть полюса. Норвежец был готов принести честолюбие в жертву интересам науки — ученый побеждал в нем спортсмена. Но все же план Нансена был открытым вызовом, брошенным людям, поседевшим в боях с арктическими льдами. Первым на кафедру поднялся адмирал сэр Леопольд Мак-Клинток — участник поисков трагически исчезнувшей экспедиции Франклина:
— Я считаю себя вправе сказать, что это самый дерзновенный план из всех когда-либо доложенных Королевскому географическому обществу, — промолвил он.
Однако адмирал добавил, что сильно сомневается в возможности осуществления такого плана и не льстит себя надеждой, что корабль, отданный во власть полярных льдов, может благополучно вернуться назад.
Адмирала сэра Джорджа Нэрса, объявившего некогда о недоступности Северного полюса, покинула его обычная сдержанность. В начале речи он с раздражением напомнил, что благоразумные полярные исследователи всегда оставляют себе удобный и безопасный путь отступления. Господин Нансен хочет пренебречь этим. Он возлагает наивные надежды на свое необыкновенное судно. Однако история еще не знает случая, чтобы кораблю, затертому многолетним льдом, удалось высвободиться.
Сэр Аллен Юнг предостерег Нансена: а что, если возле полюса суша? Натолкнувшись на нее, корабль прочно засядет там, и тогда…
Лишь немногие географы, и то с оговорками, высказались в пользу плана Нансена. Однако они не имели такого веса, как Мак-Клинток и Нэрс.
Заседание затянулось до поздней ночи. Кучера у подъезда успели выспаться. Но никто не покидал зала, ожидая, что скажет Нансен.
Наконец ему дали слово. Он поблагодарил за отдельные ценные советы, однако не согласился со своими противниками в главном. Норвежец сказал, что относительно пути отступления с давних пор придерживается иной точки зрения, чем адмирал Нэрс. Пусть его уважаемые оппоненты не обижаются, но он не услышал здесь возражений, которые были бы достаточно сильны для того, чтобы изменить его план.
Нансен возвращался в гостиницу пешком по ночному Лондону. Да, старое сопротивлялось! Так было и перед Гренландией. Он не испытывал разочарования. Напротив! В зале собрались главные противники его идеи — и что же?
Речь, в сущности, шла все о той же пресловутой «линии отступления». Сегодня его противники выражались гораздо сдержаннее, чем американский генерал Грили, начальник одной из самых неудачных экспедиций в Арктику. Грили всюду писал, что считает почти невероятной, немыслимой поддержку или даже сочувствие плану Нансена, потому что он грозит страданиями и смертью участникам экспедиции. Грили сомневался во всем — в том, что вблизи полюса льды, а не земля, в том, что можно построить такое судно, которое нужно для экспедиции, и даже в том, что вещи, вынесенные к берегам Гренландии, действительно были остатками несчастной «Жаннетты». Проект Нансена Грили назвал «бессмысленным проектом самоубийства». Это выражение не раз повторялось в тех двухстах с лишним статьях, где на разных языках критиковался план дрейфа…
Жаль, что в Лондон не смог приехать русский адмирал Макаров. Нансен с признательностью вспомнил его письмо. Макаров не только одобрял идею экспедиции, но и дружески предложил через год после отплытия ее корабля послать небольшое вспомогательное судно с провизией на Землю Франца-Иосифа.
В Норвегии говорили, что Макаров готовится строить суда, которые не вмерзали бы в лед, а таранили бы, раскалывали его. С помощью таких ледоколов русский адмирал собирается проложить новые пути в полярных морях. И все же он поддержал проект, так не похожий на его собственный.
Наверное, думал Нансен, не без участия Макарова Петербург выслал для экспедиции карты северных окраин Сибири, описание населенных пунктов побережья и разные другие материалы, а Русское географическое общество послало телеграмму с пожеланием успеха «в великом предприятии».
Великое предприятие… И — «бессмысленный проект самоубийства». Что ж, время покажет, кто прав. Улыбаясь, Нансен толкнул дверь гостиницы.
— Доброй ночи, сэр, — почтительно склонился швейцар и добавил, заметив улыбку на лице постояльца: — Осмеливаюсь думать, получили приятные известия, сэр?
— Да, да, — рассеянно кивнул Нансен, — очень приятные…
Корабль и его команда
Среди лучших кораблестроителей Норвегии первым считался старый Колин Арчер.
Колин Арчер и Нансен — не само ли это упорство, помноженное на два! Они мастерили десятки моделей, подвергали их самым страшным сжатиям и в конце концов остановились на той форме корпуса, о которой Нансен говорил географам в Лондоне: половина расколотого кокосового ореха с поверхностью гладкой и скользкой, как у угря.
Необыкновенное судно строилось на верфи Колина Арчера возле Кристиании. Спуск корабля был назначен на позднюю осень 1892 года.
Тысячи любопытных, рассевшихся по скалам возле верфи, разглядывали на стапеле кургузое белое — под цвет льдов — судно с черным днищем. Все на нем было сглажено, закруглено, зализано.
Толпа шумела, заключались пари: как Нансен назовет свой корабль? В публике гадали: «Северный полюс», «Норвегия», «Белый медведь», «Победитель льдов»? Или Нансену больше по душе имя «Ева»?
Взволнованный Фритьоф под руку с женой поднялся на подмостки к носу судна. Там уже стоял Колин Арчер, и ветер развевал его седую бороду. За спины почетных гостей неуклюже прятался Свердруп, который явился на торжество в глухом сером сюртуке, без галстука.
Колин Арчер поднял руку. Ева твердым шагом вышла вперед. В руках у нее — бутылка шампанского. По старому обычаю строителей, эту бутылку нужно разбить о нос корабля при его «крещении».
Ева ударила сильно, резко. Шампанское залило ей платье, осколки зазвенели о камни. И все услышали:
— «Фрам» будет твое имя!
«Фрам»! Иностранные журналисты записали, что это короткое слово на норвежском языке означает «вперед». Красный флаг с названием корабля тотчас взвился на флагшток.
Колин Арчер снова поднял руку. Плотники ударили топорами по канатам, вышибли подпорки, и тяжелое судно медленно заскользило со стапеля в воду по смазанным салом доскам, Колин Арчер молитвенно закрыл глаза. Нансен в волнении схватил Еву за руку: его корабль будет сейчас на воде!
«Фрам» скользил все быстрее. Доски днища от трения курились дымком. Запахло гарью. Судно с силой врезалось в воду, огромный вал окатил тех, кто не догадался забраться повыше. Восторженные крики слились с пушечной пальбой. На воде корабль не казался уже таким неуклюжим и кургузым, как на стапеле.
Фритьоф пригласил желающих осмотреть «Фрам». Желтые доски палубы покрылись глинистыми отпечатками множества подошв. Знатоки нашли, что внутренние переборки хорошо подкрепляют корпус, сделанный из лучшего дерева. А толщина борта? Ого, восемьдесят сантиметров! На потолках и стенах — несколько слоев войлока, дерева, линолеума, оленьей шерсти. Да, внутри будет тепло и сухо! И светло! Смотрите, горят электрические лампочки. На кораблях это новость…